Анна Малышева - Алтарь Тристана
– Еще как! – согласилась заинтригованная художница. Пользуясь словоохотливостью собеседницы, она осторожно поинтересовалась: – Как себя чувствует ваш свекор?
– Скверно, – сквозь зубы процедила та. И вдруг, словно прорвало плотину, гневно выплеснула: – Вот увидите, когда он умрет, во всем обвинят меня! Скажут, что я свела его в могилу своим якобы грубым обращением! Да уже и сейчас говорят! А видит бог, чего я только от него не терплю! С собакой лучше обращаются! С паршивой бездомной собакой! Ни одного доброго слова он для меня за эти годы не нашел, а сколько я для него делала, сколько мучилась с ним…
– Кто же вас упрекнет?
– Кто… Все! – Ирина с досадой отмахнулась. – Нина первая, все соседи… И, наверное, даже Иван! Бывают ситуации, когда все поголовно виноваты, но признавать этого не хочет никто, и вот удача – появляется кто-то крайний, на кого можно абсолютно все свалить! Кто-то чужой, кого никому не жалко! И это буду я!
– Сочувствую… – Александра посторонилась, пропуская прохожего. Они с Ириной перекрыли узкий тротуар. – Тяжело выносить такое отношение к себе, да еще когда никто не поддерживает. А ваш супруг так и не планирует приехать? Надо же как-то разорвать этот порочный круг с визой…
– Мой супруг изобретает новые отговорки, чтобы не ехать в Москву, а устраивать свои дела моими руками! – со злобой ответила Ирина. – И я уже начинаю думать, что он просто всем нам морочит голову!
– То есть? – с замиранием сердца уточнила художница. – Вы считаете, он совсем не собирается возвращаться?
– Я считаю, он кого-то там себе нашел! – резко, на выдохе, произнесла Ирина и осеклась, словно вспомнив, что говорит с малознакомым человеком. На ее лице появилось растерянное выражение, она бегло взглянула на Александру, проверяя ее реакцию, и отвела глаза.
Художница, помедлив, проговорила:
– Стоит ли гадать? Когда появляются подозрения, лучше объясниться прямо.
Ирина, все еще заметно смущенная, отмахнулась:
– Есть люди, которые прямыми путями не ходят! Вся наша семейка такая…
– Помните, – Александра решила воспользоваться тем, что собеседница упомянула семью мужа, – вы во время нашей первой встречи сказали, что мать Ивана не была религиозной. Но тем не менее нишу она создала на известнейший религиозный сюжет. Такие вещи на пустом месте не рождаются… Она ведь была, наверное, крещена? Муж или свекор вам ничего об этом не говорили?
Молодая женщина вопросительно подняла брови:
– Вот уж чего мы никогда не обсуждали, так это всякие церковные подробности… Но вы, как нарочно, спрашиваете о том, чем я сейчас занялась. Свекор-то со мной лишнего слова не скажет, но Иван вдруг захотел, чтобы я сходила в эту церковь и навела кое-какие справки…
– Его мать, стало быть, была крещена в Святом Людовике?
– Она была католичкой, это единственное, что он знает, отец как-то случайно обмолвился, – пояснила Ирина. – Виктор Андреевич сам совсем не религиозен, точно я о его взглядах ничего не знаю, но, думаю, он атеист. Иван сказал, что раз мать родилась в этом районе и была крещена в католичество, то это могло быть только в этой церкви, в советское время в Москве работал только один католический храм. Вон он и послал меня сюда.
Заговорившись, они вновь перегородили тротуар и вынуждены были отступить к стене ближнего особняка, чтобы пропустить очередную группу молодежи, спешившей из лицея. Ирина провела рукой по лбу, словно пытаясь унять головокружение. Она была очень бледна, и мелкий нервный тик щеки стал особенно заметен.
– Зачем ему это? – будто про себя проговорила она, не глядя на Александру, молча стоявшую рядом. – Какие-то лишние подробности… Понадобилось узнать, когда он был крещен, видите ли…
– Значит, Иван тоже был крещен здесь?
– Неизвестно! – Женщина развела руками. – Он родился, когда родители жили на Урале, его привезли в Москву уже в полтора года. Иван не уверен, крестили его или нет, и ему вдруг стало чрезвычайно важно это узнать! Отец не удосужился ему сообщить за столько лет, вот он и гоняет меня!
Ирина говорила с досадой, покусывая потрескавшиеся губы. Вид у нее был измученный, больной.
– Вот я и просила навести справки… Ума не приложу, зачем?! Зачем ему это потребовалось?! Может, он венчаться там собрался, во Франции?!
– Ах, вот почему вы подумали, что муж вам неверен! – кивнула Александра, не сдержав улыбки. – Ну, уверяю вас, это еще ничего не доказывает. Некоторым людям с годами становится важно знать вещи, о которых они в молодости и не задумывались.
– У него отец на ладан дышит, а он справляется о такой ерунде! – проворчала Ирина.
Они вновь двинулись по переулку. Александра шла рядом, приноравливаясь к шагу спутницы, и обдумывала услышанное. «Она так искренне расстроена тем, что муж не желает приезжать… Ревнует, еле в руках себя держит. Неужели это может быть игрой, как утверждает Нина? Да и зачем Ирине играть передо мной? Она меня едва замечает, настолько ей сейчас не по себе. Я лицо незаинтересованное, мне можно все сказать… Но она при этом не говорит ничего крамольного и никак нельзя сделать вывод, что Иван мертв!»
– Представьте, священник спросил, не нотариус ли я! – после паузы вдруг выпалила Ирина. – А вы о ком узнавали?
– О случайном знакомом, – помедлив, ответила Александра. Ее мысли витали вокруг короткого разговора, состоявшегося только что в ризнице. Священник, прочитав все, что она записала на бумажке касательно разыскиваемой Марии Гдынской, задал только один вопрос:
– Дело касается наследства?
Его черные непроницаемые глаза смотрели прямо на нее, взгляд был одновременно кротким и твердым. Александра, замешкавшись, пробормотала, что покойная женщина была скульптором, она же заинтересовалась ее работой и потому нуждается в сведениях о ней. Ей казалось, священник сразу почувствовал, что она кривит душой.
– Многие приходят к ним наводить справки из-за наследства, я думаю, – добавила художница, помолчав. Они уже шли по Мясницкой, и близился момент, когда им предстояло распрощаться. Александра все замедляла шаги. – Но неужели Иван остался равнодушен к тому, что отцу намного хуже? Теперь-то медлить с приездом нельзя!
– Я уже ничего не понимаю! – призналась Ирина. Она приняла доверительный тон, которого художница никогда у нее не слышала. – Раньше мне казалось, он все-таки привязан к отцу. О чем речь, ведь он расстался со мной, когда мы не прожили вместе и года, чтобы отец был под присмотром! А теперь, во время последнего разговора, мне показалось…
Она запнулась, и Александра осторожно ее подбодрила:
– Что же именно?
– Иван совсем стал к нему безразличен, – призналась Ирина. – Он говорит о нем, как о постороннем человеке. Я даже не пытаюсь больше его просить все бросить и приехать, это бесполезно. Мне кажется, он забыл все здешние привязанности… И меня тоже забыл! У него даже голос стал другой!
В ее глазах показались накипевшие, но не пролившиеся слезы. Александра, невольно поддавшись порыву сострадания, взяла ее узкую подрагивающую руку. Ладонь оказалась влажной.
– Надо непременно настоять на том, чтобы ваш муж приехал! – сказала Александра. – Тогда все недоразумения будут разрешены.
– Легко говорить… – Ирина рывком высвободила руку. – С каждым днем все становится только сложнее! Когда он отправлял меня сюда, то был совсем другим! Я просто его не узнаю… Это Иван сейчас должен быть здесь, со своим отцом, а я должна быть в Париже – работать, танцевать… Он стал чужим, озлобленным… С ним невозможно говорить.
Остановившись, молодая женщина закрыла ладонями лицо и несколько секунд не двигалась. Затем убрала руки и прямо взглянула на Александру:
– Ваши советы очень хороши, но… Советы давать легко!
– Завтра будет готова ниша, – после краткой паузы напомнила художница. – Я знаю, что смысл ее изготовления уже потерян… Но вы намеревались все равно ее забрать.
– Заберу, конечно, – устало ответила Ирина. – Я уж, видно, обречена исполнять все капризы этой семейки… Адрес вы знаете, пусть ее пришлют прямо на квартиру, там и рассчитаюсь. Только во всем этом нет никакого смысла! Никакого!
Сделав отрицательный жест, словно отсекавший возможный ответ собеседницы, Ирина отвернулась и торопливо пошла прочь. Спину она по-прежнему держала прямо, но Александра видела, как женщина угнетена.
«Я готова биться об заклад, что Иван жив! – Художница медленно двинулась вслед Ирине. Та все прибавляла шаг и наконец, свернув за угол, скрылась из виду. – Мертвых не ревнуют, о них больше не беспокоятся, не думают с такой страстью. А она кипит, когда говорит о муже! Он жив, вне всяких сомнений, подозрения отца и Нины просто смешны. Как бы Ирине удалось скрывать его смерть и на какое наследство она могла бы в таком случае рассчитывать? Но что же, однако… Я была права, когда предположила, что мать Ивана – католичка! Для России вариант достаточно экзотический, но версия подтвердилась… Священник, наверное, был очень удивлен, когда два человека подряд спросили его о давней прихожанке! То-то он насторожился, по словам Ирины…»
