Себастьян Жапризо - Дама в автомобиле
— Просто я бы хотела разобраться.
— Зачем? Может, и впрямь над вами подшутили, но не я, — тогда к чему так уж усердствовать, лезть из кожи вон…
— Я и не лезу…
— Ах так, тогда простите. Значит, вы звонили в Жуаньи и приехали сюда только ради моих прекрасных глаз? Что ж, я не возражаю. — И, помолчав, он проговорил. — Скажите мне, что вас тревожит?
Я пожала плечами и ничего не ответила. Моя тарелка так и осталась полной, он заявил, что если я буду продолжать в том же духе, то ребрами поцарапаю свою ванну, и заказал мне кофе. После этого мы сидели некоторое время молча. Когда женщина в черном платье принесла мне кофе, он сказал ей:
— Слушай, Ивонна, закажи-ка мне в Жуаньи 5-40 и постарайся, чтобы дали поскорее. И принеси счет, а то Маленький Поль совсем врастет там в землю, он уехал вперед.
Она что-то невнятно пробормотала по поводу прогулки на свежем воздухе и ушла к телефону. Я спросила Рекламную Улыбку, зачем он вызывает Жуаньи.
— Так. Одна идея пришла в голову. Все, что там говорили ваш владелец станции обслуживания, ваш жандарм, — все это слова, пустые слова. И даже карточка в гостинице Шалона тоже ничего не доказывает, раз она заполнена не вами. Вам могли наплести что угодно. А вот пальто, забытое у старухи, это уже нечто реальное. С него и надо было начинать. Не так трудно узнать, ваше оно или нет, и если оно и впрямь принадлежит вам, значит, это вы несете бог знает что.
Так, получила. Он говорил очень быстро, и теперь я улавливала в его голосе легкое раздражение. Наверное, ему было обидно, что я что-то скрываю от него. Я спросила его (надо было слышать, каким плаксивым тоном!):
— Вы хотите сказать, что подозреваете — нет, это ведь неправда? — подозреваете, будто женщина, которую видели на шоссе, — я, действительно я? Вы думаете, я обманываю вас?
— Я не сказал, что вы обманываете меня, наоборот, я уверен, что нет.
— Тогда вы считаете меня сумасшедшей.
— И этого я не говорил. Но у меня есть глаза, и я за вами наблюдал. Сколько вам лет? Двадцать четыре, двадцать пять?
— Двадцать шесть.
— В двадцать шесть лет не заливают за галстук. Разве вы много пьете? Нет, вот сейчас вы даже не притронулись к вину. Так в чем же дело? Когда я вас увидел впервые, я сразу подумал, что у вас здорово что-то не клеится. Чтобы понять это, не нужен аттестат зрелости. А с тех пор дело пошло еще хуже, вот и все.
Я не хотела плакать, я всеми силами старалась сдержать слезы. Я закрыла глаза и теперь уже не видела Рекламной Улыбки, я крепко сомкнула веки. И все-таки слезы появились. Перегнувшись через стол, Жан склонился ко мне и взволнованно сказал:
— Ну, вот видите, вы же дошли до точки. Что случилось? Поймите, я вас спрашиваю не из праздного любопытства. Я хочу помочь вам. Скажите, что случилось?
— Это была какая-то другая женщина. Я была в Париже. Это была не я
Я открыла глаза. Сквозь слезы я увидела, что он внимательно смотрит на меня и что во взгляде его сквозит огорчение. А потом он, как и следовало ожидать, сказал, предупредив меня, что я могу как угодно отнестись к его словам, но он не может иначе:
— Вы очень милая, очень красивая, вы мне нравитесь, но ведь может быть только одно из двух: или это был кто-то другой, или вы. Я не представляю, как это возможно, но если вы так упорно стараетесь убедить себя, что на шоссе был кто-то другой, значит, в душе вы все-таки сомневаетесь в этом.
Не успев даже подумать, я замахнулась левой рукой, чтобы ударить его по лицу. К счастью, он успел отстраниться. И тут я разрыдалась, опустив голову на руки. Я психопатка, буйная психопатка.
В Жуаньи к телефону подошел хозяин бистро. Жан назвал себя и спросил, не уехал ли Сардина. Да, уехал. Он спросил, нет ли там кого-нибудь из шоферов, кто едет в Марсель.
— Нет, никто не едет.
Тогда он сказал:
— Слушай, Тео, посмотри у себя в справочнике номер телефона бистро в Аваллоне-Два Заката и дай его мне. — И спросил у меня (я стояла рядом, приложив ухо к трубке с другой стороны): — Кто хозяин этого бистро.
— Я слышала на станции обслуживания, будто их зовут Пако. Да, да, Пако.
Хозяин бистро из Жуаньи нашел нужный телефон. Рекламная Улыбка сказал: «Молодец, привет» — и сразу же заказал Аваллон-Два Заката. Нам пришлось ждать минут двадцать. Мы пили кофе — уже по второй чашке — и молчали.
К телефону, судя по голосу, подошла молодая женщина. Рекламная Улыбка спросил, у нее ли пальто, которое забыли в бистро.
— Пальто блондинки с перевязанной рукой. Конечно, у меня. Вы кто?
— Друг этой дамы. Она рядом со мной.
— Но в субботу вечером она снова проезжала здесь и сказала моей свекрови, что это не ее пальто. Как-то странно это выглядит.
— Не кипятитесь. Лучше скажите, какое оно из себя.
— Шелковое летнее пальто. Белое. Подождите минутку.
Она, видимо, ушла за пальто. Рекламная Улыбка снова обнял меня за плечи. За его спиной через окно я видела «тендерберд», он снова стоял на самом солнцепеке.
— Алло? Оно белое, на подкладке в крупных цветах, — сказала женщина на другом конце провода. — С небольшим стоячим воротничком. Есть марка магазина — «Франк — сын». Улица Пасси».
Я устало кивнула головой, давая понять Рекламной Улыбке, что, возможно, это мое пальто. Как бы придавая мне мужества, он сжал мне плечо и спросил в трубку:
— А в карманах ничего нет?
— Что вы, я не осмелилась рыться в карманах.
— Ладно. А теперь все-таки поройтесь.
Наступило молчание. Казалось, что эта женщина стоит рядом с нами, так ясно мы слышали ее дыхание, шелест бумаги.
— Есть билет на самолет «Эр Франс», вернее, то, что осталось от него. Вроде обложки от книжечки, представляете? А внутри листки вырваны. На обложке стоит фамилия: Лонго, мадемуазель Лонго.
— Билет из Парижа?
— Из Парижа-Орли и Марсель-Мариньян.
— А число стоит?
— Десятое июля, двадцать часов тридцать минут.
— Вы уверены?
— Я умею читать.
— И все?
— Нет, есть еще какие-то бумаги, денежки и детская игрушка. Маленький розовый слоник на шарнирах. Если его надавить снизу, он вроде шевелится. Да, маленький слоник.
Я всем телом навалилась на стойку. Рекламная Улыбка, как мог, поддерживал меня. Забинтованной рукой я делала ему знаки, чтобы он продолжал, что нужно продолжать, что я чувствую себя хорошо. Он спросил:
— А что из себя представляют остальные бумажки?
— Помилуйте, да неужели этого недостаточно, чтобы она узнала свое пальто? Что вы хотите там найти, наконец?
— Вы ответите мне или нет?
— Да здесь много всего, я даже не знаю… Есть квитанция из гаража.
— Из какого?
— Венсен-Коти, в Авиньоне, бульвар Распай, счет на семьсот двадцать три франка. Число то же самое — десятое июля. Чинили американскую машину — я не могу разобрать марку — под номером 3210 РХ75.
Рекламная Улыбка сперва повернул голову к окну, чтобы посмотреть номер «тендерберда», но с того места, где мы стояли, его не было видно, и он вопросительно взглянул на меня. Я кивнула в знак того, что это тот самый номер, и оторвала ухо от трубки. Я не хотела больше слушать. Мне удалось добраться до стула, и я села. Дальнейшее я помню очень смутно. Я чувствовала себя опустошенной. Рекламная Улыбка продолжал еще несколько минут разговаривать по телефону, но уже не с женщиной, а с каким-то автомобилистом, кажется, немцем, который остановился, чтобы выпить с семьей по рюмке вина. Рекламная Улыбка с трудом объяснялся с ним.
Потом он вдруг оказался рядом со мной и сжимал ладонями мое лицо. Я не помню, как он подошел, у меня в сознании произошел какой-то провал. Мгновенный провал. Я попыталась улыбнуться Рекламной Улыбке. Я увидела, что это его немного успокоило, Мне казалось, что я его знаю давным-давно. И женщину в черном, которая молча стояла за его спиной, тоже. Он сказал мне:
— Я вот что думаю. Кто-нибудь мог проникнуть к вам, когда вас не было дома, и украсть это пальто. Оно было там?
Я помотала головой. Я уже ничего не знала. Но в то же время я подумала, что, может, Рекламная Улыбка и правда не очень сообразителен, но мне-то уж, во всяком случае, пора перестать лгать себе. В моей квартире на улице Гренель два замка и дверь очень толстая, очень крепкая. Взломать ее можно только топором, переполошив всех соседей. Значит, нужно разгадать, обязательно разгадать, каким образом похитили мое пальто и как была отправлена телефонограмма Морису Кобу… Хватит валять дурака!
Который может быть час? Который теперь час? Я брожу из комнаты в комнату по этому дому, где все началось. Я брожу взад и вперед. Время от времени я откидываю штору на одном из окон и смотрю на звезды, которые сверкают в темноте. Я даже попыталась было их сосчитать. Иногда я ложусь на кожаный диван и лежу там, долго лежу в полумраке — свет в комнату пробивается из прихожей, — крепко прижав руками к груди ружье.
