Лиза Марклунд - Пожизненный срок
— Конечно, вы попали в совершенно новую ситуацию, — сказал Закриссон, стараясь изобразить примирительную улыбку. — Это настоящее потрясение — видеть, как горит твой дом, как горит память и…
Анника вперила взор в пустоту над головой Закриссона, слыша, как он продолжает свою речь, с которой изо дня в день обращался к тысячам людей, говоря о том, как им сочувствует компания, о том, что она готова оказать им практически неограниченную помощь. Она ощущала и присутствие сидевшего рядом Томаса. Анника только сейчас вдруг окончательно поняла, что не сможет жить с ним ни на Винтервиксвеген, ни в другой части города.
— Это обязательно — восстанавливать дом? — резко спросила она.
Консультант потерял нить, и улыбка исчезла с его лица.
— Мм, нет, — сказал он. — Ваша страховка покрывает восстановление и отделку дома и возмещение за потерю обстановки, но если вы решите не восстанавливать дом в его прежнем виде, то существуют и другие возможности…
— Подождите минутку, — сказал Томас, наклонившись вперед. — Давайте начнем с начала. Как обычно поступают в таких случаях?
Он раздраженно посмотрел на Аннику.
Закриссон провел пальцами по каким-то лежавшим на столе документам и поправил очки.
— Обычно дом восстанавливают в его прежнем виде. Чертят план, получают разрешение на строительство и организуют строительные работы. Обычно это делается очень быстро, и в большинстве случаев к восстановлению приступают сразу.
— А если мы этого не захотим? — спросила Анника, игнорируя Томаса.
Юрист на секунду задумался.
— В этом случае мы оцениваем дом в том состоянии, в каком он был до разрушения, а потом оцениваем собственность в ее наличном виде, другими словами, оцениваем пепелище, ибо и его можно продать. Сам участок земли, на котором стоит дом, тоже имеет цену. Клиент получает разницу на свой банковский счет. Кроме того, предусмотрена компенсация за утраченное убранство, мебель, одежду, телевизор, диски и так далее.
— Думаю, что это будет самый разумный выбор, — сказала Анника.
— Не знаю, смогу ли я с этим согласиться, — возразил Томас, явно закипая яростью. — Даже если мы не захотим там жить, мы, вероятно, получим больше, продав заново отстроенный дом, а не груду обгорелых развалин…
Закриссон, сделав печальное лицо, поднял руки в примиряющем жесте.
— В этом случае возникает другая проблема, — сказал он, — которую надо принять в расчет, прежде чем обсуждать любую форму выплат. Ни одна страховая компания не будет оплачивать ущерб клиенту, которого подозревают в умышленном поджоге своей собственности.
Тишина, наступившая в кабинете, заставила Аннику вздрогнуть. Она вдруг услышала гудение кондиционера и шум движения на Ётгатан. Она искоса взглянула на Томаса и увидела, что он оцепенел, подавшись вперед с полуоткрытым ртом, впрочем, рот открылся и у консультанта, как будто его самого безмерно удивили слова, сорвавшиеся с его губ.
— Что? — спросил Томас. — Что вы сказали?
Закриссон ослабил узел галстука. На лбу его выступили капли пота.
— Насколько мы понимаем, — сказал он, — в настоящее время проводится полицейское расследование вашего случая. Есть подозрение в умышленном поджоге.
— Это и в самом деле был поджог, — сказала Анника. — Но не мы его виновники.
Консультант откинулся на спинку стула, словно боялся подхватить от посетителей опасную инфекцию.
— Мы не можем производить никакие выплаты до тех пор, пока не закончится полицейское расследование причин пожара, — сказал он. — Даже если предварительное расследование не заканчивается передачей дела в суд, мы все равно не производим выплат, а проводим собственное расследование…
Анника смотрела на сидевшего за респектабельным столом человека в дорогих очках, и ее постепенно охватывало чувство, испытанное ею в банке, когда она пыталась снять деньги со своего счета.
— Послушайте, но это же смешно! — воскликнула она, неприятно поразившись своему голосу — слишком громкому, визгливому и эмоциональному. — Кто-то пытался убить нас, а вы утверждаете, что мы сами подожгли дом. Сами! Мы что, в самом деле хотели убить собственных детей?
— Мы должны учитывать все возможности, — сказал Закриссон. — Мы не можем платить деньги поджигателям.
Анника вскочила со стула так стремительно, что едва не опрокинула его.
— Учитывать все возможности? — спросила она. — Ради чьей выгоды? Ваших акционеров? Как насчет нас, людей, которые все эти годы исправно платили вам деньги и которых теперь вы просто не берете в расчет? Да еще и обвиняете в умышленном поджоге!
Томас тоже встал и взял Аннику за руку.
— Должен извиниться за несдержанное поведение моей… жены, — сказал он сдавленным голосом и потащил Аннику из кабинета.
Анника поплелась за ним, как безвольная кукла, висевшая на плече сумка немилосердно била ее по ногам.
Они вышли в коридор и направились к лифту. Томас нажал кнопку первого этажа и не отпускал руки Анники до тех пор, пока не закрылись металлические двери. Анника задыхалась от ярости, сердце было готово выскочить из груди.
— Прости, — сказала она, — я не хотела срываться.
Томас стоял молча, прислонившись спиной к стене лифта, подавшись вперед и опустив голову. Волосы упали ему на лицо.
Аннике вдруг захотелось протянуть руку, откинуть ему с лица волосы, погладить по щеке, поцеловать и признаться в любви.
— Прости, — шепотом повторила она.
Лифт, вздрогнув, остановился, двери открылись. Томас поудобнее ухватил портфель и быстро зашагал к выходу. Аннике, чтобы не отстать, пришлось бежать следом, глядя в его упрямый затылок.
— Подожди, — сказала она. — Подожди минутку, нам надо поговорить…
Они вышли на окутанную серым туманом улицу. В уши ударил невыносимый шум уличного движения — в нос резкий запах выхлопных газов.
— Томас, — сказала она, — ты не хочешь повидаться с детьми? Что мы будем с ними делать?..
Он остановился, обернулся и взглянул на Аннику новыми, чужими глазами — припухшими и хищными.
— Что еще за игру ты затеяла? — с трудом выдавил он из себя.
Она протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но Томас отпрянул, и Аннике показалось, что он сейчас плюнет ей в лицо.
— Томас, — произнесла она, и мир вокруг перевернулся, все звуки исчезли. Рука, которой она хотела его приласкать, бессильно легла на грудь.
— Ты потеряла всякую способность владеть собой, — сказал он и сделал еще один шаг назад.
Она подошла к Томасу и встала рядом, испытывая страстное желание прикоснуться к его волосам.
— Я сделаю все, что ты скажешь, — произнесла она, вдруг поняв, что плачет.
— Где сейчас дети?
Руки Анники задрожали, надвигалась паника. «Все хорошо, все замечательно, мне нечего бояться, мне абсолютно нечего бояться…»
— Они с Тордом. Он сказал, что присмотрит за ними, пока я…
— С Тордом? С каким еще Тордом? Я заберу у тебя детей.
Его ярость окатила Аннику ледяной волной. О чем он говорит? Чего он хочет?
«Он зол и расстроен. Он хочет причинить мне боль».
Мир вернулся на свое место вместе с дождем и уличным шумом.
— У тебя ничего не выйдет, — сказала она, заметив, что пульс стал спокойнее.
Томас повернулся, сделал несколько шагов в сторону Ётгатан, потом вернулся и вперил в Аннику горящий ненавистью взгляд.
— Моих детей нельзя доверять такому человеку, как ты, — сказал он. — Я обращусь к юристам и добьюсь единоличной опеки.
Она смотрела в глаза Томасу и не узнавала его.
— Ты не справишься с Эллен и Калле, — сказала она. — Ты никогда не справлялся.
— Ну, во всяком случае, им не придется жить под одной крышей с какой-то поджигательницей!
Последнее слово он выкрикнул.
«Так вот до чего они вместе додумались».
Анника мгновенно успокоилась.
Отлично, пусть будет так.
Она отвернулась, ощутив охватившую ее печаль.
— Завтра я пойду к юристу, — сказал Томас. — Я хочу как можно быстрее оформить развод и забрать детей.
Она посмотрела на него сквозь навернувшиеся на глаза слезы.
«Такое со мной уже было. Было, со Свеном».
Она непроизвольно вздохнула и напряглась, готовая бежать. Над ней нависало лицо Томаса. Он так сильно стиснул челюсти, что побелели скулы.
«Нет, это совсем другое. Томас, по крайней мере, не собирается меня убивать».
— Я думаю, что мы будем брать детей на неделю по очереди, — смогла внятно произнести Анника. — Ты можешь забирать их по пятницам.
Он снова перехватил портфель, отвернулся и пошел прочь к Ётгатан, наклонившись вперед и ссутулив плечи от ветра.
«Я не умираю. Я не умираю, мне это просто кажется».
Нина вошла в отдел с чувством грызущей тревоги. Она позвонила в отдел поздно вечером, чтобы сказать, что не успеет к концу смены, но Пелле Сисулу уже закончил работу и ушел домой.
