Маргарет Форд - Уик-энд
Происшествие не было для Бакстера неожиданностью. Он давно смотрел на эту компанию горожан, как на сборище сумасшедших (они вели себя так, словно деньги сыпались на них с деревьев)... что касается управления лодкой, то в этом деле все они были профанами. Удивительно то, что они не утонули раньше. Он считал их способными спровоцировать также авиакатастрофу.
Харри по-прежнему фотографировал Лайлу внутри пагоды, когда там появился Бакстер (в это время года небо становилось пурпурным в девять часов вечера или позже). Харри удивился, увидев Бакстера. Даже испытал изумление. Однако он понял, что неожиданный визит вызван какой-то веской причиной.
Услышав рассказ Бакстера о происшествии - точнее, то, что Бакстер пожелал рассказать в напыщенном тоне, Харри отправил слугу на большой остров с вещами для пикника, а сам посадил Лайлу в каноэ, захватил с собой фотокамеры и последовал за "Адмиралом Бирдом".
Он понимал, что ничего не может сделать. Он расстроился из-за потери катера; Лайла забеспокоилась по поводу депрессии Макса, поэтому продолжать пикник в пагоде не было смысла.
Харри казалось, что уик-энд, с которым у него были связаны большие надежды, превращался в кошмар. Уничтожение лодки было акцией, направленной против него лично. Только его успех в отношении Лайлы и планов насчет книги спасал положение. Харри с оптимизмом смотрел на перспективу этого замысла, но теперь ему приходилось думать об этом чертовом катере.
Получит ли он страховку? Он никогда не читал то, что было напечатано в полисе мелким шрифтом, и не знал, обязана ли компания выплачивать возмещение в том случае, если катером управлял кто-то другой. Он прекрасно знал, почему произошел взрыв. Существовало только одно объяснение: под капотом моторного отсека образовалась смесь газов, воспламенившаяся при включении зажигания от электрической искры. Никто из них не включал на "Сесил Битон" вентилятор, поэтому Харри был уверен, что и Макс не сделал этого. В некотором смысле он, Харри, всегда подавал дурной пример. Несчастный случай был тривиальным.
Какая досада! И надо же было этому произойти именно перед поездкой в Англию, когда ему следовало думать о будущей книге. Общение со страховой компанией, юристами, возможно, полицией требовало времени. Для решения вопроса придется написать дюжину писем, сделать массу телефонных звонков.
В этом деле, однако, был и другой аспект. Поскольку катер взорвал именно Макс, возможно, Лайла почувствует себя обязанной помочь Харри. Да, это могло оказаться положительным фактором. Но с женщинами нельзя быть уверенным ни в чем. В сознании Лайлы все может повернуться так, что она не захочет продолжать их дружбу.
Все эти мысли мелькали в его голове, пока он преодолевал по воде небольшое расстояние между островами, убирал каноэ. Лайла подождала его; они вместе поднялись по тропинке к дому. Еще не дойдя до патио, они услышали, как Макс играет на пианино.
Дом был залит сумеречным лавандовым светом; он находился в тени от вечнозеленых деревьев. Музыка была наполнена отчаянием и злостью. Лайла почувствовала холодок, забравшийся под тонкий шелк костюма; её кожа порозовела, покрылась мурашками. Макс играл превосходно, как бог - но только безумный бог.
- Что это за произведение? - спросил Харри, когда они остановились у края патио. - Я не узнаю.
- Это новая вещь, - сказала Лайла. Она сама не поняла, почему заговорила шепотом. - Она прекрасна... но в ней есть что-то пугающее, правда? Я думала, что знаю весь репертуар Макса. Возможно, он что-то сочиняет.
Она знала, что в этом предположении было два сомнительных момента. Во-первых, Макс никогда не исполнял свои сочинения при людях. Во-вторых, композитор обычно временами прерывает игру. Новые произведения не текут, как река, это было слишком нереальным.
- Похоже на похоронный марш.
- Да.
Макс ещё никогда не играл так хорошо.
- Я бы хотел, чтобы Макс играл нечто бодрое вместо всех этих печальных, разрывающих душу произведений. Он никогда не радуется жизни.
- Это сочинение прекрасно, - сказала Лайла, мысленно укрепляясь в своей догадке и игнорируя жалобу Харри. Она должна радоваться тому, что Макс преодолел барьер и заиграл свое сочинение прилюдно. Что-то предостерегало её от ликования по этому поводу. Они подошли к двери, ведущей в гостиную, и снова остановились. Лайла ощущала напряжение, царившее в комнате. Все пребывали в состоянии оцепенения. Это выглядело неестественно.
Макс перестал играть; хотя музыка подошла к логическому завершению, никто не ожидал тишины. Люди сидели неподвижно. Затем Макс вскочил с табуретки, опрокинув её. Каждое его движение выражало злость и протест. Он бросился к стене, на которой висела тяжелая антикварная сабля. (Харри купил её однажды на базаре в Дели.) Он занес её над инструментом. Крышка была приподнята. Макс ударил саблей по струнам, которые трагикомически завыли.
Макс успел нанести три удара, прежде чем Рик вырвал у него саблю и бросил её на ковер. Голаб сжал руку Макса и потащил его к патио; Рик слегка подталкивал Макса сзади.
Харри застыл на пороге; он думал о погибшем катере и вдруг увидел, как губят его пианино; это пробудило в нем ярость. Он бросился к Максу через патио с намерением ударить его. В двух шагах от Макса, который пытался освободиться от Рика и Голаба, Харри внезапно остановился.
Сильнейшая боль пронзила его грудь. Он почувствовал, что его заживо сдавливают. Он задыхался. Ему казалось, что на его ребра положили утюг весом в несколько тонн; его хотел расплющить невидимый гигант. Харри попытался закричать. Поднял вверх руки, словно желая столкнуть с себя огромный груз. На его лбу выступил пот.
Голаб выпустил руку Макса и быстро шагнул к Харри. Конечно, доктор был единственным, кто тотчас понял, что у Харри сердечный приступ.
- Сядьте. Сядьте.
Он подвел Харри к креслу и сказал:
- Я захватил с собой мой чемодан. Я возьму его. Посидите.
К счастью, из-за Морин он взял с собой чемодан.
В городе он перестал держать в своем чемодане морфий, потому что это вещество привлекало наркоманов; при сердечном приступе почти с таким же эффектом можно применять демерол. Но здесь, на озере, где всегда возможны несчастные случаи, вдали от больницы, он всегда клал в чемодан морфий. На Харри была летняя рубашка с короткими рукавами; его предплечье оставалось обнаженным. Голаб открыл полиэтиленовый пакетик с одноразовым спиртовым тампоном и быстро протер кожу Харри. Морфий был в виде раствора (Голаб на каждое рождество обновлял запас медикаментов - эту привычку он приобрел в годы учебы и всегда оставался верен ей, поэтому мог не сомневаться в свежести лекарств); у доктора имелся одноразовый шприц. Через несколько мгновений Харри получил стандартную дозу - один "кубик".
- Думаю, будет лучше, если все зайдут в дом, - сказал Голаб, сделав укол. - Конечно, за исключением доктора Сильвестера. Харри нуждается в покое. Он должен посидеть несколько минут, пока боль не утихнет.
Морфий должен был подействовать через десять - пятнадцать минут; сейчас Харри не стоило двигаться. Опасность нового приступа оставалась большой; постепенно она снизится. Когда Харри избавится от боли, они отнесут его в спальню и положат на кровать.
* * *
- Сейчас все хорошо, - сказал доктор Харри, когда фотограф оказался в постели. - Вы поправитесь. Вам не о чем беспокоиться.
- Который час? У меня сердечный приступ? Господи, я умру?
- Приступ был не очень сильным, - спокойно произнес Голаб. - Я даже не уверен в том, что он действительно имел место. Нужно сделать обследование. Отдыхайте. Не волнуйтесь из-за этого. Вы поправитесь.
Он должен был успокоить Харри. Он увидел страх в его глазах (подобный страх он видел в тысячах пар глаз); лицо Харри приобрело зеленоватый оттенок. Но сейчас единственное, что он мог сделать для пациента - это успокоить его. Покой - вот что важнее всего.
- Вы не хотите сказать мне, - произнес Харри. - Все вы, врачи, одинаковы. Никогда не говорите правду.
- Мы заботимся о вас, - сказал Голаб. - Боль уже прошла, да?
- Да.
Но он чувствовал усталость и страх. Смерть находилась рядом с ним. Она витала не только над другими людьми, о которых писали в газетах потенциальными жертвами войн и революций, но и над Харри Сигрэмом. Боль ушла, но она могла вернуться в любой момент.
- В городе вы сможете сделать ЭКГ... электрокардиограмму. Выяснить, что произошло, - сказал Голаб. - Сходить к специалисту. Тогда вы будете знать точно. Но сейчас не надо волноваться. Вам нужно просто отдохнуть, и все.
Он направился к двери спальни, где его ждала Поппи.
- Он нуждается в отдыхе, - сказал доктор Поппи. - Побудьте с ним. Я не хочу, чтобы он сейчас находился один.
Глава тринадцатая
Поппи выключила свет, оставив лишь одну маленькую лампу возле кровати Харри, и села в кресло с пуфиком для ног. Харри обычно читал вечерами в этом кресле. Она посмотрела на Харри и увидела, что даже в полумраке его лицо было серым, напряженным, глаза глядели неестественно пристально. Она сказала себе, что должна что-то чувствовать, попыталась сделать это, но ничего не произошло.
