Андрей Анисимов - Добрый убийца
Они вышли на шоссе, дождались, когда автобус, выпустив струю светлого дыма, съехал с обочины, свернули на проселок и двинулись к деревне. Красные автобусные огоньки растворились в синеве заснеженной бетонки, затем смолк хриплый рокот двигателя, и наступила тишина. Валя вздохнула полной грудью, тошнота пропала. Впереди не было ни фонарей, ни огоньков. Если бы не луна, пришлось бы шагать в полном мраке. Но однобокая луна искрила снег и освещала накатанную колею. Они шли уже минут сорок. Небольшой ельник остался позади, и справа замерцали огоньки бывшей колхозной МТС.
— Еще три километра, — сказала Вера и остановилась. Ладонь от ноши затекла, и она взяла сумку другой рукой. Консервы были тяжелые.
— Давай я понесу, — предложила Валя.
— Тебе тяжести сейчас носить нельзя, — отрезала Вера и зашагала дальше.
«Неужели она знает?» — испуганно подумала Валя и поспешила за матерью.
Два столба света ударили им в спину, затем качнулись, поднялись на холм и пропали, потом снова замаячили, но уже ярче.
Валя оглянулась. Свет бил из двух белых точек. За ними шла машина. Зимой дачники в Кресты не ездили, и Вера с опаской стала думать, кто бы это мог быть. Пока она раздумывала, машина их нагнала. Путницы сошли с колеи, давая проехать, но машина остановилась.
— Куда топаете, девочки? — спросил водитель.
— В Кресты топаем, юноша, — ответила Вера. Голос мужчины ей показался знакомым.
— Ой, Петр Григорьевич, это же Валя с матерью, — радостно сообщил водитель сидящему рядом пассажиру.
— Глеб, — прошептала Валя.
Михеев вышел, открыл заднюю дверь и запустил туда путешественниц.
— Как тепло, — обрадовалась Валя.
— Ясное дело, это же не колымага «Луга — Новгород», — заметила Вера.
— Петр Григорьевич, узнаешь девушку со Среднего проспекта? — спросил Глеб, трогая с места.
— Без лисьей шубы не узнаю, — признался подполковник и, повернувшись к женщинам, предложил:
— Давайте, красавицы, знакомиться. Я Петр Григорьевич Ерожин. Это для молодицы Вали, а для Веры просто Петр.
— Чего же знакомиться, раз вы нас знаете? — удивилась Вера.
— Одно дело: знать по делу, другое по телу… — скаламбурил сыщик Ерожин и пожал путницам руки.
Часть вторая
ДОБРЫЙ УБИЙЦА
24
Удар гонга прозвучал торжественно и глухо. Это означало, что служитель поместья господин Морвиль приглашал обитателей замка Тур Даржан к завтраку. Гоги Ираклиевич зевнул и посмотрел в окно. Яркий солнечный луч резко пробивался в щель между ставнями. Маэстро вовсе не жаждал вставать, и завтракать ему совсем не хотелось. Вчера после концерта артиста привезли сюда уже к ночи, до часу кормили ужином, да еще заставили играть на старинном клавесине. Гоги немало выпил и, вместо того чтобы рано лечь и выспаться, шалил до трех. Клавесин оказался расстроен, две клавиши у него западали, но пианист увлекся и, вдохновленный игрой на антикварном чудовище, долго потешал публику. Сегодня Гоги предстояло давать серьезный концерт, и такое поведение маэстро накануне выступления было возмутительно. Перед сном, возле огромного камина хозяйка развлекала гостей ужасными анекдотами из истории замка. Она поведала, что в правом флигеле есть комната, где по странному роковому совпадению, начиная с семнадцатого века, умирали все мужчины рода Даржан. Завел эту печальную традицию прапрапрадед Сьюзен, Ив Мария Клод де Даржан. Его принесли в злополучную комнату после дуэли, и он в ней скончался от ран.
Затем Сьюзен подробно описала последующие смерти. Комнату прозвали «шамбр де кадавр», и гостей никогда в ней не оставляли на ночь.
По словам Сьюзен, прислуга не раз замечала, как из этой комнаты по ночам выскакивают призраки и раздается жуткий смех.
— Я хочу, чтобы меня именно туда поселили на ночлег, — потребовал Гоги Ираклиевич.
Сьюзен возражала. Все отговаривали маэстро, но Гоги уперся. Видимо, хозяйка ни в шутку верила старым сказкам о предках, потому что в семь утра к гостю осторожно заглянул господин Морвиль и, пока не удостоверился, что Гоги спит, а не отдал концы, торчал у его изголовья.
Маэстро потянулся, разминая кисти, хрустнул костяшками пальцев и сел. Спал Гоги Ираклиевич в пестрой шелковой пижаме и в бигуди. Как бы ни устал артист, в каком бы состоянии ни оказался к ночи, «цирюльную» процедуру перед сном он проделывал неукоснительно. Вставать не хотелось, но в замке существовали свои порядки, а Гоги Ираклиевич "был человеком воспитанным и нарушать их не желал. Знаменитый гость понимал, что без него трапезу не начнут, а задерживать всех невежливо. Маэстро встал, распахнул ставни и, освободив свои седеющие локоны от папильоток, подошел к умывальнику. Возле раковины севрского фарфора стоял кувшин с водой и лежало мыло. Гоги Ираклиевич не первый раз гостил в замке и знал, что воду из кувшина следует на английский манер налить в раковину, предварительно заткнув ее пробкой, а умывшись, воду слить. Освежив лицо прохладной водой, маэстро надел свой стеганый халат, который всегда сопровождал его в гастролях, и, отшагав длинный коридор из флигеля, спустился в зал. С хозяйкой замка Гоги Ираклиевич вел дружбу не один десяток лет и потому мог себе позволить выйти к завтраку одетым по-домашнему. Столовый зал утопал в цветах.
Букеты стояли на камине, столике для визиток в холле, на огромном обеденном столе овальной формы и даже на полу. Цветы привез в замок специальный фургон, поскольку в легковые машины они не вмещались. Так парижские музыкальные гурманы выразили вчера во время концерта свое восхищение игрой приезжего пианиста.
Все уже сидели за столом и маэстро встретили громкими аплодисментами.
— Друзья, как видите, комната смерти мне нипочем. Я прекрасно выспался и вовсе не страдал кошмарами. Да и привидения меня не посещали, если не считать господина Морвиля, который появился в жуткую рань смотреть, не помер ли я.
— Браво, Тоги. Вы первый мужчина из моих поклонников, рискнувший на этот смелый эксперимент, — рассмеялась Сьюзен.
— Я уверен, что злой рок распространяется только на членов семьи Даржан. Вот если, моя дорогая, мы с вами сходили бы под венец, тогда я в эту комнату не пошел бы спать ни за какие коврижки. Но совершенно по другим соображениям, — многозначительно улыбнулся маэстро, целуя руку хозяйке.
— Вам, Гоги, это не грозит. Прожив весь век холостяком, вы изрядно набаловались, и теперь вас не оженишь, — ответила Сьюзен и посадила Гоги Ираклиевича рядом с собой.
Завтрак проходил в милой болтовне. Ночевать в замке остались человек десять. Все приехали сюда прямо после вчерашнего концерта маэстро, намереваясь и сегодня вечером слушать пианиста.
Гоги Ираклиевич с удовольствием участвовал в беседе. Он любил французский язык и говорил свободно, с едва заметным кавказским акцентом. От вина пианист отказался — ему предстояло вечером вновь покорять парижскую публику, и он позволил себе лишь чашечку кофе. Долго спорили, где обедать, и решили сделать это в Париже. Артист не хотел выходить на сцену после обильной трапезы, поэтому договорились направиться в китайский ресторанчик и ограничиться дегустацией экзотических блюд. Наконец завтрак подошел к концу.
Несмотря на конец зимы, погода в предместьях Парижа держалась теплая и солнечная.
Сьюзен предложила показать Гоги окрестности. Предстояла автомобильная прогулка, и Гоги Ираклиевич поднялся в свою «шамбр де кадавр», чтобы переодеться к прогулке. Достав любимый старомодный чемодан из ниши стенного шкафа, Гоги заметил кроме бирки аэропорта Орли на ручке чемодана еще одну бумажку с надписью на грузинском языке.
Маэстро сорвал ее и, поскольку в углу комнаты было темновато, подошел к окну.
«Мразь, теперь пришла твоя очередь» — прочитал Тоги. Артист побледнел, и руки у него задрожали. Гоги Ираклиевич уселся на маленький пуфик у постели и минут пять просидел не двигаясь. Затем вскочил, раскрыл чемодан, достал замшевую куртку, светлые брюки, рубашку и торопливо оделся. Быстро покончив с туалетом, что для маэстро было вовсе не свойственно, музыкант спустился вниз и, с трудом изобразив на лице светскую улыбку, попросил разрешения позвонить в Россию. Сьюзен провела его в кабинет. Современный телефон-факс совсем не вписывался в старинный интерьер отделанного дубовыми панелями кабинета. Гоги Ираклиевич уселся в кресло и принялся за набор номера. Он долго возился с телефоном, хотя у него дома в Тбилиси стоял такой же аппарат, но позвонить не смог.
— Сьюзен, у меня ничего не получается, — признался артист;
Хозяйка замка пришла, на помощь, но и у нее ничего не получилось.
— Что-то со связью, — она развела в стороны свои маленькие аристократические ручки. — Заедем во время прогулки на почту и спросим, в чем дело. С почты и позвонишь, — успокоила она гостя.
Колонной из трех машин компания выехала за чугунные ворота и покатила по маленькому городку. До столицы Франции от замка Сьюзен было не больше тридцати километров, но здесь протекала совсем другая, неторопливая жизнь. Городок выглядел вымершим. Из местных жителей им навстречу попался лишь продавец зелени, понуро кативший свою тележку. Почта находилась в конце улицы. Гоги Ираклиевич и Сьюзен, извинившись перед знакомыми за вынужденную остановку, вошли в маленький почтовый зал. Почтальон дремал.
