Бернхард Шлинк - Обман Зельба
Вальтерс получил техническое образование в Дармштадте, но родился, вырос и пустил корни в Фирнхайме. Он был членом мужского певческого союза, клуба любителей карнавалов, шахматного клуба, клуба спортивной стрельбы и взвода фанфаристов.
— Таким образом, я — прирожденный местный репортер, вы не находите? Определенных политических симпатий или антипатий у меня нет. Так же, как я дал Альтману информацию о складе боеприпасов, я проинформировал бы ХДС[36] о планируемой коллективизации торгового центра Рейн-Неккар, а СДПГ[37] — о детском труде на предприятиях концерна «Крупп». Вот такой подход. Значит, вы прочли мою заметку о запросе Альтмана и хотели бы получить обо всем этом более подробную информацию? Я бы тоже хотел получить обо всем этом более подробную информацию.
Все пространство крохотной комнаты заполняли письменный стол, вращающийся стул и обычный стул для гостей. Мне Вальтерс предложил стул для гостей, Пешкалеку — угол письменного стола. Узкое окошко выходило на ратушную улицу.
— К сожалению, окно я открыть не могу, поэтому прошу вас воздержаться от курения.
Пешкалек убрал трубку в карман и вздохнул, как будто его лишили удовольствия, а не избавили от заведомо проигрышных манипуляций с табаком, спичками и прочими атрибутами курильщика трубки.
— Журналистам всегда мало информации. В этом мы все одинаковы, независимо от того, работаем ли мы на «Шпигель», «Пари матч», «Нью-Йорк таймс» или «Фирнхаймер тагеблатт». Мне ваша заметка понравилась. Она точно формулирует проблему, живо написана, а непосредственность и открытость, с которой вы обозначаете свою собственную позицию, придает ей особую убедительность. Кроме того, чувствуется солидный запас вспомогательных средств — глубокое знание предмета и всех так или иначе связанных с ним аспектов. Снимаю перед вами шляпу, уважаемый коллега.
Сначала я подумал, что Пешкалек явно переусердствовал в своей грубой лести. Но для Вальтерса эти сомнительные комплименты, похоже, были бальзамом на душу. Он откинулся на спинку стула.
— Приятно слышать ваши слова. Спасибо. Я это называю народной журналистикой, а себя считаю народным журналистом. Я с удовольствием напишу для вашей газеты об этой фирнхаймской загадке. Как вы сказали — «Шпигель»? «Пари матч»? «Нью-Йорк таймс»? Должен признаться, что мои английские и французские тексты обычно требуют некоторой доработки…
— Хорошо, я буду иметь это в виду. Если Фирнхайм окажется бомбой, я мог бы выделить вам колонку или врезку с комментарием. Но потянет ли Фирнхайм на бомбу?.. Зарево пожара — это еще не катастрофа. Кстати, когда это случилось?
Теперь Вальтерс уже прочно сидел на крючке, и мы узнали, что 6 января около двенадцати ночи он ехал из Хюттенфельда, где живет его подруга, в Фирнхайм и увидел перед воротами склада боеприпасов три полицейские машины. Он попытался выяснить, что произошло, но полицейские отшили его. Он поехал дальше и увидел над территорией склада зарево пожара.
— Самого огня я не видел. Мне, конечно, стало интересно, что там такое. Я рванул дальше — выскочил на восточной окраине Фирнхайма на автостраду, проехал развязку в направлении Лорша. За «треугольником»[38] я сбросил скорость и поехал очень медленно. Склад ведь расположен между L3111 и А6. Но зарева уже не было.
— И это всё?.. — Пешкалек был разочарован и даже не пытался скрыть это.
— Я остановился, вышел из машины и принюхался. Потом, когда я уже опять ехал через Лампертхаймский лес, я принюхался еще раз. Мне ведь до Лорша было не съехать с автострады, а там я съехал на проселочную и поехал через Хюттенфельд в Фирнхайм. Но я так ничего и не унюхал. Теперь-то я уже знаю, что БОВ — боевое отравляющее вещество — может и не иметь запаха.
— Боевое отравляющее вещество?..
— Слухи об этом ходят уже давно. Фишбах, Ханау и Фирнхайм — говорят, что американцы устроили здесь после войны свои склады. А кое-кто слышал, что здесь еще наши хранили, а потом закопали боевой газ. Из Фишбаха газ вроде бы убрали; возможно, и из Фирнхайма тоже. А может, его здесь вообще не было. Или наоборот — он все еще здесь, и шумиха вокруг Фишбаха должна была отвлечь внимание от склада этой заразы в Фирнхайме. Во всяком случае, я после шестого января заинтересовался этой темой. — Он покачал головой. — Жуть! Фосген, табун, зарин, VE, VX — вы никогда не читали, что можно натворить с помощью всех этих БОВ? Волосы дыбом встают от ужаса.
— А полицейские машины все еще стояли у ворот?
— Нет. Но из ворот выехала американская пожарная машина.
Пешкалек опять насторожился:
— А куда она поехала? И почему об этом ни слова нет в вашей заметке?
— Я собирался устроить поэтапное разоблачение. Но редактор сказал, что ничего интересного в пожарной машине нет. Она поехала по Нибелунгенштрассе и по объездной дороге, я думаю, к американским казармам.
Мы поблагодарили его и откланялись. Когда мы вышли из кельи Вальтерса, Пешкалек впал в эйфорию и весь ходил ходуном от возбуждения.
— Ну, что я вам говорил? Оказалось даже интересней, чем я предполагал. Террористический акт был нацелен не просто на американский военный объект, а на американский склад с боевыми отравляющими веществами. Голову даю на отсечение, что американцы этого так не оставили. Неужели это Вендт организовал теракт? И заплатил за это жизнью? Или американцы его купили? И он перешел на их сторону, а Зальгер его за это казнила? Вы еще увидите — Вендт был убит не просто так!
6
Летняя идиллия
Просто так не убивают никого. Карта, которую я обнаружил в папке Вендта, изображала «Фирнхаймский треугольник». На большой карте в коридоре редакции я узнал автостраду Франкфурт — Мангейм и перпендикулярно ей — автостраду на Кайзерслаутен.
Пешкалек тоже остановился.
— Что будем делать дальше, господин Зельб? Не наведаться ли нам туда самим?
Мы поехали через лес по улице Лоршервег. Слева тянулся высокий забор, а за ним асфальтированная дорожка. Многочисленные таблички на немецком и английском грозно оповещали посторонних о минах, военных и полицейских патрулях, сторожевых собаках, применении боевого оружия. Въезд, который мы миновали через полкилометра, был оборудован стальными автоматическими воротами, проблесковыми маячками желтого и синего цвета и тоже изобиловал табличками, к которым, кроме всех прочих предостережений, прибавился еще запрет на курение. Потом забор повернул налево, а дорога по-прежнему шла прямо. Доехав до следующего перекрестка, тоже повернув налево и сделав большой крюк — по автостраде и под ней, — мы больше так и не попали к забору, а приехали обратно в Фирнхайм.
— Вам надо побеседовать с местными жителями. — Во время разведывательной экспедиции Пешкалек больше молчал. Теперь же, когда мы добрались до Фирнхайма, он вдруг опять разговорился. — «Боевые отравляющие вещества» — вы сами слышали; казалось бы, люди должны проявлять к этому интерес. А они не проявляют. Я вообще удивляюсь, что нашему неистовому репортеру, — он показал в ту сторону, где, по его мнению, должна была находиться редакция «Фирнхаймер тагеблатт», — удалось напечатать свою маленькую заметку. Никто здесь этого читать не хочет. — Он выехал на дорогу в Хеддесхайм, но вскоре свернул направо. — Сделаем еще один маленький крюк, господин Зельб.
Мы ехали мимо желтых рапсовых полей и длинных шеренг фруктовых деревьев, над нами сияло голубое небо. Вдали высились горы и яркими пятнами проступали каменоломни. Маленькая церквушка с башенкой и водокачка в окружении нескольких домов и старых ив, неожиданно выросшие перед нами, довершили картину летней идиллии.
— Вы в первый раз в Штрассенхайме?
Я кивнул.
Пешкалек сбросил скорость.
— Вы, наверное, думаете: что мы тут забыли? Зачем я вас сюда притащил? Смотрите внимательно. — Мне бросился в глаза господский дом рядом с церквушкой. В нем размещались, как явствовало из таблички, конное подразделение и подразделение служебных собак Главного управления мангеймской полиции. — Смотрите еще внимательней! Вон там, одна слева и две справа, — знаете, что это такое? Многотонные автоцистерны для воды. Вода для питья, приготовления пищи и для скота. А зачем они тут? — Он уже радовался, предвкушая эффект. — А затем, что другая вода, по-видимому, непригодна для всех этих целей, понимаете? Вероятно, Штрассенхайм хоть и относится к Мангейму, но не подключен к городскому водоснабжению — как и к фирнхаймскому и хеддесхаймскому, — а имеет свой собственный источник, и в этом источнике… нет воды, скажете вы? То есть вы думаете, что он пересох? Это после стольких дождей?.. Нет-нет, в нем есть вода, и она даже совершенно прозрачная! Ну разве что пахнет как-то странно, а может, даже и не пахнет. А может, вкус у нее немного не тот — хотя тоже совсем не обязательно. И вы, вполне возможно, не свалитесь замертво, если напьетесь этой воды. Ну, может, вас слегка стошнит, может, пронесет кровавым поносом или будет выворачивать наизнанку, пока глаза на лоб не вылезут…
