Фридрих Незнанский - Смертельные акции
Я решил снова обидеться. Конечно, Турецкий был прав. Но нельзя же так в лоб. С некоторых пор я мысленно сравнивал Марину с Ларисой, отдавая себе отчет в том, что эти женщины равны и по красоте, и по уму, и по силе. Марина была притягательней. Лариса – интересней. И если бы в Ялте Лариса оказалась одна и я встретил ее, вполне возможно…
– Конечно, если ты хочешь любой ценой отстоять Машкину, – продолжал рассматривать меня Турецкий, – то можешь выступить в роли свидетеля, заявив, что в Ялте с женой алмазного короля был ты.
– За дачу ложных показаний… – промямлил я.
– Я никогда не сомневался в вас, Юрий Петрович, – Турецкий явно издевался надо мной, – однако сегодня вы, признаться, не в самой лучшей форме, – произнес он, допивая кофе, – а Машкину все-таки придется задержать, ты уж извини, Юра.
– Я не понимаю, Александр Борисович, – начал я как можно тверже и строже, – по-моему, я не давал никаких оснований…
– А я и не брал никаких оснований, – Турецкий подмигнул мне, – ты ее адвокат, и, должен сказать, хороший адвокат, твоя прямая обязанность защищать ее права. Что ты, собственно, и делаешь. Извини, я на минуту. – Турецкий поднялся из-за столика.
«Удивительный человек, – подумал я, глядя ему вслед, – добрый и одновременно жесткий, до такой степени чувствующий движение мысли собеседника, я бы даже сказал, предчувствующий его. Интересно, это касается только меня? Неужели я открытая книга? Хотя в отношениях с женщинами действительно слабоват, что уж тут греха таить. Из-за них, точнее, из-за своего отношения к ним постоянно попадаю в неожиданные ситуации, причем далеко не в выигрышной роли. Даже адвокатом я стал из-за них…»
Воспользовавшись отсутствием Турецкого, я всецело отдался воспоминаниям.
Был разгар лета. Ночь набирала полную силу, только под акациями оставалась приятная прохлада. Тихо-тихо. Никого. Серой тенью прошел по двору кот, растворился в тени акаций.
В ту ночь мне не спалось, услышав, как хлопнула дверь на лестничной площадке (она жила по соседству), я узнал ее шаги. Стараясь остаться незамеченным, я шел за ней, а теперь стоял в темном подъезде, не решаясь покинуть своего убежища. Она села на лавочку, закурила. На ней был атласный халатик, бывший когда-то ярким, теперь выгоревший и полинявший. Духота и ей не давала спать. Казалось, что в тени акаций прохладней. Прислонившись спиной к дереву, она глубоко затянулась.
Я влюбился в нее с прошлого года, мне, тринадцатилетнему мальчишке, она, самая красивая десятиклассница, казалась недосягаемой мечтой. Мечтой всей моей жизни.
Наверное, я случайно скрипнул дверью, потому что она обернулась в мою сторону, всматриваясь в темноту, и увидев меня, равнодушно сказала:
– А, это ты? Привет.
– Привет. – Я опустился на лавочку рядом с ней.
– Почему не спишь?
– Весь день загорал на крыше. Сгорел. Совсем. Папа в соседней комнате храпит. Холодильник как затрясется весь, и молочные бутылки в нем звякают так, что спать невозможно… – Почувствовав, что несу чушь, я замолчал.
Она, улыбаясь, смотрела на меня, дотронулась до моих сгоревших плеч:
– Больно?
Я неопределенно мотнул головой.
– Пойдем ко мне, у меня есть средство, наивернейшее от ожогов, – неожиданно с женской властностью в голосе сказала она.
– Еще чего! – Я сам не понимал, что говорю.
– Пойдем-пойдем, – она приобняла меня за плечи, – средство наивернейшее…
Мы встречались год. Она говорила мне, что хочет выйти замуж за адвоката. Потом мы переехали в другой район. Она вышла замуж за учителя физкультуры. А я в конце концов стал адвокатом.
Воспоминания вихрем пронеслись в моей голове. Прошла минута.
Турецкий вышел из туалетной комнаты, судя по всему, ему позвонили, я скорее догадался, чем услышал: стайка девчонок приземлилась за соседним столиком. Турецкий достал сотовый, кивнул мне.
Девчонки за соседним столиком весело трещали:
– А я кем в прошлой жизни была? Актрисой?
– Тут не сказано.
– А ты кем была?
– Мужчиной, циркачом, а до этого птицей.
– Если лебедушкой, ничего еще, а вот если вороной…
Девчонки развлекались:
– А Ленка Коновалова из соседнего подъезда, помнишь? Так она курицей была. Я просчитала.
– Так она и сейчас курица…
Я рассмеялся вместе с девчонками. Как любил говаривать один мой институтский преподаватель: «Нюхайте воздух! В том, что происходит вокруг вас, и находятся необходимые вам доказательства, детали, нюансы, из которых складывается ваша будущая работа». И я нюхал. Правда, не всегда в целях поиска доказательств. Чаще просто в свое удовольствие.
«Интересно, сколько им лет? Четырнадцать? Пятнадцать?» – думал я, слушая милую девчачью болтовню:
– А помните нашу старую учительницу? У нее еще кот был. Так он к овчарке из соседнего двора клеился. Ухаживал. Сам ей по колено, а туда же…
К столику подходил Александр Борисович. По выражению его лица я понял – что-то случилось.
– Убили, – сказал он.
– Кого? – одними губами спросил я.
– Родина, – странным, глухим голосом произнес Турецкий.
Времени на раздумья не было. Нужно было как можно скорее оказаться на месте происшествия.
Оставив на столе деньги, мы поднялись из-за столика и вышли из кафе.
Грязная, неуютная крыша Казанского вокзала нависала над толпившимися на перроне людьми тяжелыми металлическими конструкциями, сквозь которые кое-где проглядывало неприветливое московское небо. Почему-то казалось, что все это вот-вот должно обрушиться: и металлические конструкции, и вокзальные стены, и небо, взорваться или пролиться грозовым дождем. Природа словно чувствовала состояние Алены, невысокой угловатой провинциальной девушки, потерявшейся в этой огромной вокзальной толпе: сквозь огромные железные балки, нависшие над перроном, начинали накрапывать одна за другой крупные мутные капли. Москва не приняла Алену: на актерский факультет в ГИТИС, куда она пыталась поступить, ее не взяли, сказали: мол, полное отсутствие жизненного опыта и творческих способностей. Да и откуда жизненный опыт в семнадцать лет? Что касается творческих способностей, Алена не смогла сымпровизировать этюд под названием «У меня украли кошелек». Алена растерялась: специально плакать она не умела. Ей предложили другое задание: решить сцену обнаружения трупа. И снова – ни тебе жизненного опыта, ни фантазии.
Алена возвращалась обратно в Таганрог. «Зачем на перроне такая крыша? От дождя, что ли?» – недоумевала она, раздраженно протискиваясь сквозь толпу не то туркменов, не то казахов, натыкаясь на сваленные ими в кучи грязные тюки. Алена чувствовала себя среди этих людей чужой и лишней. Ей даже стало казаться, что ее обходят стороной, словно боясь испачкаться. На самом деле, конечно, это она сторонилась и этих людей, и их вещей. И даже самого этого ужасно неэстетичного здания. Безуспешно поискав глазами кассы или хотя бы справочное, Алена решила обратиться к носильщику:
– Скажите, пожалуйста…
– Червонец, – отрезал тот, и смерив ее взглядом, добавил: – Два.
– Что? – не поняла Алена.
– Пару червонцев гони, лапуль, скажу, что хочешь, – усмехнулся носильщик, показав гнилые зубы.
Девушка снова огляделась: табло с надписью «Прибытие поездов», «Отправление», милиция, зал ожидания… Касс дальнего следования на вокзале не было видно. Алена открыла сумку, вытащила кошелек.
– Что ищешь, красавица? – тронул ее за локоть туркмен, внешний вид которого красноречиво говорил об отсутствии определенного места жительства.
– Кассы, – ответила Алена и поморщилась: от туркмена плохо пахло.
– Туда иди, – махнул рукой туркмен и неожиданно бросился наутек.
– Убью, – раздалось у нее за спиной, – сука.
Алена оглянулась, носильщик с ненавистью смотрел куда-то мимо нее. Заметив ее взгляд, снова показал свои зубы:
– Не бойся, это я не тебе.
– А я и не боюсь, – равнодушно пожала плечами Алена, положила кошелек в сумку и двинулась в указанном туркменом направлении.
– А зря, лапуль, – донеслось ей вслед.
Кассовый зал был органической частью Казанского вокзала, тот же тяжелый запах, отсутствие справочных и указателей, грязь и множество окошек, над каждым из которых значился номер: 25, 26, 27…
Очереди у окон сливались и перетекали друг в друга. Определить, куда ведет какая из них и где она заканчивается, было совершенно невозможно.
– Двадцать восьмое, – прошептала Алена, – а где же Таганрог?
– Таганрог везде, лапуль, – сказал ей прямо в ухо показавшийся знакомым голос.
Она оглянулась. Носильщик ухмылялся.
– Ты не думай, я это… пошутил.
– Это вы насчет червонцев? – догадалась Алена.
– Это я насчет «зря», лапуль, – повторил за девушкой ее интонацию носильщик и попытался взять у нее сумку: – Помогу давай.
– Мне не тяжело. – Алена выдернула из рук носильщика сумку. – Кто последний?
– Ты первая. – Носильщик протиснулся к кассе, отодвигая стоящих у долгожданного окошка первых очередников. Очередь угрожающе зашумела. – Работники вокзала обслуживаются вне очереди, – не терпящим возражения тоном заявил носильщик и подмигнул кассирше: – Здравствуй, Оленька.
