Марина Серова - Принцип неверности
— А что, он вам так уж нужен? — невинно поинтересовалась я.
— Да, вы знаете, Евгения Максимовна, он обещал собрать к сегодняшнему вечеру пресс-конференцию. Макс собирается, так сказать, отчитаться перед представителями СМИ и своими поклонниками о прошедших в Тарасове гастролях. Но бог с ним, надеюсь, он помнит о своих обязанностях. Что у вас нового?
— А что у меня может быть нового? — удивилась я. — Зал «Центральный» просто идеален, я уже говорила об этом. Хрыкин никуда выходить не собирается, значит, все в порядке. До вечера можно спокойно отдохнуть. У вас, кстати, когда первый концерт в «Центральном»?
— В четыре часа, а в семь вечера — второй. Так же, как и в «Электронщике». А что?
— Да ничего. Просто пытаюсь сообразить. Программа будет такая же? Вам, я так понимаю, надо подготовить сцену, установить аппаратуру. А то вдруг возникнет какая-нибудь неувязка. Например, «фанеру» заклинит? Конфуз.
При упоминании «фанеры» Погорельцов напрягся. По-видимому, он не ожидал от такой провинциалки, какой я ему казалась, каких-либо познаний о тонкостях его «бизнеса». Это открытие, насколько я поняла по его лицу, не доставило ему удовольствия.
— Евгения Максимовна, — тщательно подбирая слова, заговорил Погорельцов после продолжительной паузы, — я надеюсь, что этот маленький секрет моей работы не станет достоянием гласности?
— А чего вы так боитесь? — искренне удивилась я. — Насколько я знаю, почти все певцы так делают.
— Тем не менее не надо этот факт излишне афишировать, — попросил меня Погорельцов, делая ударение на каждом слове.
— Да пожалуйста, — пожала я плечами. Для себя я сделала вывод, что директор боится огласки. И, видимо, не случайно.
— Вот и прекрасно, — повеселел Владимир Алексеевич. — Рабочие уже отправились в «Центральный» для монтажа сцены, Макс отдыхает, а я приглашаю вас в ресторан. Я надеюсь, вы не откажетесь составить мне компанию?
Возможно, при других обстоятельствах я бы нашла причину, чтобы никуда не ходить с Погорельцовым. Но только не в этот раз. В свете открывшихся обстоятельств я прекрасно понимала, что для безопасности Хрыкина окажется лучше, если его начальство будет под моим присмотром. Так значительно легче контролировать ситуацию. Кроме того, я не ела почти сутки. Ну, если не считать бутербродов у Котехова. Поэтому я не стала кокетничать и согласилась, почти не раздумывая.
Вернувшись из ресторана, где Погорельцов вел себя как истинный джентльмен, я увидела, что Хрыкин решился нарушить свое затворничество. Едва увидев меня, он часто замигал обоими глазами попеременно, явно подавая мне какие-то знаки. Я не сразу поняла, что он приглашает меня к себе. При этом лицо у него было испуганным, а взгляд бегающим. Все еще не понимая, чего ему от меня надо, я приблизилась к певцу и буквально физически ощутила, как от него веет страхом. Хрыкина мелко потряхивало.
— Евгения Максимовна, мне надо поговорить с вами наедине. Понимаете, после вчерашнего происшествия я долго думал и пришел к выводу, что меня действительно… хотят убить!
— Вот как? Но вчера, Максик, вы утверждали совершенно обратное, — насмешливо ответила я, стараясь говорить так, чтобы меня услышал Погорельцов.
Хрыкин поморщился:
— Все оказалось не так просто, как мне казалось вчера вечером. Я случайно подслушал один разговор…
— О чем это вы там шушукаетесь? — встрял Погорельцов. — Как говорится: «больше двух — говори вслух!» Кстати, Макс, тебе пора собираться на концерт. Пока доберемся, пока ты осмотришь зал… словом, забот нам всем хватит. Твои костюмы я уже распорядился отправить в КЗ, так что поедем налегке.
— Будешь слушаться меня — останешься живым и невредимым, — успела я шепнуть перепуганному артисту и тут же, мило улыбаясь, обратилась к Погорельцову: — С кем поедет Максик?
— А у вас есть на этот счет свое мнение? — недовольно пробурчал Галушко. Начальник безопасности вообще был сегодня непривычно трезв и, очевидно, поэтому хмур и суров.
— Конечно, имеется, — мяукнула я. — Давайте все сделаем так же, как и вчера. Но более демонстративно.
— Как это? — недоуменно посмотрел на меня Галушко.
— А очень просто, — принялась я импровизировать на ходу, поскольку никакого четкого плана у меня не было. — Давайте поступим так! У вас в коллективе наверняка есть кто-то, кого можно загримировать под Хрыкина. С этим двойником вы проедете, так сказать, официально, и войдете в парадный вход на улице Голландской. А тем временем я и Максик подъедем со стороны улицы Яблоневой и пройдем через служебный вход. Если кто-то вздумает совершить покушение на певца, он вряд ли заметит подмену. Таким образом, все будут довольны, а главное, Макс будет цел и невредим.
— То есть вы хотите подставить кого-то под удар вместо Макса? — уточнил Галушко. — И считаете, что это морально оправданно?
— Вадим Сергеевич, вы же не ребенок, — широко улыбнулась я. — Безусловно, вы примете все обычные меры предосторожности, плюс к этому задействуете сотрудников полиции. Пусть они выстроят коридор оцепления от машины до входа, через который двойник спокойно и пройдет. Публика и многочисленные поклонники Макса будут в восторге. Таким образом, мы уменьшим риск удачного покушения.
— А почему такие же меры нельзя предпринять в отношении самого Макса? — вмешался Погорельцов.
— Я же вам объясняю, что стараюсь до минимума сократить риск. И вообще, не понимаю, почему вы так упираетесь? Не хотите принять мое предложение — не надо! Только в случае чего не говорите потом, что я не справилась со своими обязанностями и потому не имею прав на положенный мне гонорар! Имейте в виду, что я свои деньги выцапаю в любом случае. И мне глубоко наплевать, кто будет платить — вы или Арчиров!
Галушко и Погорельцов переглянулись. Видимо, им не очень-то понравилось, что я практически дословно озвучила их сокровенные мысли.
— Кстати, для того чтобы получить свои денежки, я не остановлюсь ни перед чем, — подлила я масла в огонь. — Например, сообщу в прессу о некоторых… гм… странностях этих гастролей… Как вам такая перспектива? Сами знаете, добрая слава на дороге лежит, а худая — впереди бежит.
— Вы, Евгения Максимовна, с ума сошли? — тихо поинтересовался Галушко. — Это же шантаж.
— Ну что вы, какой же это шантаж? — не согласилась я с ним. — Шантаж — это такая просьба, в которой человеку невозможно отказать. А у вас есть выбор.
— Не спорь с ней, — неожиданно заявил Погорельцов. — Она права, так будет лучше.
— Да ты что, Вовчик, а как же тогда наш уговор… — начал было Галушко, но Погорельцов сделал большие глаза и выразительно показал ими на меня, после чего начальник СБ умолк на полуслове. Вся эта сцена заняла не более десяти-пятнадцати секунд, но и этого мне вполне хватило для того, чтобы понять: эти двое что-то замыслили, но моя «детская непосредственность» в очередной раз сорвала их «бонапартовские» планы.
— Я согласен, Евгения Максимовна, что ваше предложение просто великолепно, но где найти человека, согласного подставиться вместо Хрыкина? — раздельно проговорил Погорельцов. — А главное, кто будет его гримировать?
— Где его найти — это ваша забота, — ответила я. — У вас в коллективе что, нет никого, похожего фигурой на Максика? А что касается грима, так у меня это получится не хуже, чем у любого визажиста.
Погорельцов опять выразительно посмотрел на Галушко, но тот быстро отвел взгляд. За все время наших пререканий Хрыкин молча стоял в дверях комнаты и переводил взгляд с одного говорившего на другого. Наконец он не выдержал.
— Слушайте! — выкрикнул он тонким голоском. — А может, вы и моим мнением поинтересуетесь?! Вообще-то, разговор идет о моей безопасности.
— Помолчи, Макс, — отмахнулся от него Погорельцов, — тут серьезный разговор взрослых людей, и не с твоим интеллектом стоило бы в него вмешиваться.
— Что?! — возмутился Хрыкин, и голос его дал сильного «петуха». — Вы хотите сказать, что я не могу участвовать в разговоре, который касается моей жизни?!
— Да успокойся ты, — прорычал Галушко. — Никому твоя жизнь на фиг не нужна! Сиди и помалкивай в тряпочку.
— Вадим, — укоризненно проговорил Погорельцов. — Ты в корне не прав. Макс, безусловно, имеет право, он должен участвовать в этом разговоре. Но только, Максим, одно условие — говори по делу, а не закатывай истерики.
— А кто сказал, что я собираюсь закатывать истерики? — продолжал фистулой заливаться Хрыкин. — Я как раз и хотел высказаться по делу! Вы спрашиваете, где найти похожего на меня человека? А про Славика забыли? У него фигура точно такая же, как и у меня. Прямо один в один!
— Вот и отлично, — обрадовалась я. — Дайте сюда этого Славика и грим. Кстати, кто такой этот Славик?
— Наш помзвукрежа, — пробурчал Галушко, и я просто кожей чувствовала, что он вне себя от злости на меня, Хрыкина, Погорельцова, Славика и вообще на весь мир.
