Джорджо Щербаненко - Юные садисты
В баре под портиками Корсо, неподалеку от кинотеатра, они съели по бутерброду, затем посмотрели полицейскую картину: там двое молодых ребят истребили целую семью, нашли в доме всего несколько долларов, попались в руки полиции, несколько лет провели в тюрьме и по приговору суда были повешены.
– Нет, – сказал Дука Ливии, выйдя из кино, – я не желаю дискутировать о смертной казни! – Видно было, что ее волнует эта тема.
Ливия надменно вскинула голову. Они молча вышли из-под портиков и двинулись по проспекту Витторио к площади Сан-Карло, где оставили машину. Когда она в конце концов собралась ему ответить, голос ее прозвучал тоже надменно:
– Я и не думала с тобой дискутировать. Я только сказала, что не понимаю, как можно в такой цивилизованной стране, как Соединенные Штаты, сохранять такое варварство, как смертная казнь!
Но ему было наплевать и на Соединенные Штаты, и на варварство. Он дал две тысячи человеку на стоянке машин и уселся на переднее сиденье.
– Домой не поедем, – заявил он, имея в виду дом-дом, а не дом-квестуру, и Ливия, как всегда, поняла его по интонации. – Давай прокатимся, поезжай куда хочешь, только не оставляй меня одного.
Она вздохнула.
– А почему бы тебе не поехать домой поспать?
– Сама знаешь почему. Из-за Каролино.
Они улыбнулись друг другу, но улыбка у обоих вышла горькая. Ливия повела машину в сторону площади Сан-Бабила, свернула на проспект Порта-Венеция.
– Не переживай, ты его скоро найдешь.
– Конечно! – усмехнулся Дука. – Скажи еще сакраментальную фразу: «Он не мог далеко уйти», мне будет спокойнее. – Он включил приемник. Совершенно случайно передавали довольно приятную современную музыку, легкую, без претензий на баховскую глубину. Он немного послушал, выключил приемник и повернулся к Ливии: – Останови-ка.
Она остановилась перед баром. Дука выпил очень крепкого темного пива, облокотясь на стойку и с ненавистью глядя, как все входящие с неприкрытым любопытством пялятся на ее шрамы: под жестоким светом ламп эти ловко и умело замаскированные бороздки становились заметнее. Ну почему весь род людской состоит сплошняком из грубых невежд?! Ведь тут не простое любопытство, а какое-то садистское удовольствие: вот, мол, я нормальный, а ты урод!
У него в горле перехватило от того, как Ливия выдерживает эти взгляды: губы презрительно сжаты, в глазах усмешка. Любопытно тебе? Ну смотри, да, порезы, интересно, правда?
Он положил ей руку на локоть и едва слышно проговорил:
– Здесь поблизости есть гостиница.
– Я видела, – отозвалась она, не понижая голоса. – Там должно быть уютно. Пошли.
Именно так, по его представлениям, должна была ответить столь нестандартная личность, как Ливия Гусаро. «Там должно быть уютно. Пошли». А ведь она еще ни разу не была с ним в гостинице.
Гостиница оказалась действительно уютная; взглянув на его удостоверение, портье позаботился о том, чтоб им отвели лучшую комнату; не успели они расположиться, как посыльный явился с темным пивом для него и мороженым для нее. Он тут же начал пить пиво, она – есть мороженое; они сидели далеко друг от друга: Ливия на диване, Дука на табурете перед трюмо.
Несмотря на закрытые окна, с проспекта Буэнос-Айрес доносился текучий гул уличного движения; скоро он схлынет.
– Ты привел меня сюда только потому, что этой ночью не сможешь уснуть, да? – спокойно спросила она.
– Да, – сказал он, совсем не спокойно, скорее угрюмо. – Я не так представлял себе первую ночь с тобой.
– А как?
– Ну, не знаю. Во всяком случае, не в гостинице на проспекте Буэнос-Айрес.
– А чем тебя не устраивает гостиница на проспекте Буэнос-Айрес?
С шахматисткой бесполезно спорить.
– Наверно, ты права. Здесь вполне уютно.
Ливия доедала мороженое, не произнося больше ни слова. Он свое пиво не допил.
– Я не только его потерял, – сказал он наконец, – но и не знаю, где искать.™ Мыслями он был по-прежнему с Каролино.
– Безвыходных положений не бывает, – возразила шахматистка.
Ну да, он опять забыл, что говорит не с человеческим существом, а с ходячей моралью и диалектикой.
– И какой же у меня, по-твоему, выход? Где мне его искать? – спросил он без намека на раздражение.
Что ему, бегать по всему Милану и кричать: «Ау, Каролино, где ты?!» Или пойти к шефу и честно сказать ему, что упустил парня, пусть поднимет на ноги все опергруппы? История, конечно, попадет в газеты, и не только он, но и Карруа лишится места.
– Я не знаю, где его искать, – сказала Ливия. – Знаю только, что ты должен его искать, именно этим тебе надо сейчас заниматься.
Эта неумолимая барышня всегда права. Он поднялся, поставил стакан на столик перед Ливией. Потом присел рядом с ней на диван. Искать парня в городе с двухмиллионным населением (если он до сих пор в Милане)! Искать, не имея ни малейшей зацепки!
– Ты права, – отозвался он. – Давай подумаем, как отреагировала Маризелла, когда Каролино явился к ней и навел на ее логово полицию.
Наверняка не обрадовалась. Мало того – почувствовала себя в опасности, иначе бы не заставила его бежать через крышу. Итак, ушли они порознь. Теперь надо решить, встретились ли потом, чтобы вместе продолжить бегство. Каролино искал у нее помощи, рассчитывал, что она спрячет его от полиции.
– Понимаешь, – с напряжением говорил Дука, чувствуя, что Ливия напряженно слушает, – спрятать несовершеннолетнего не так легко. Кому нужна такая обуза? Несовершеннолетний – это всегда опасность. У Маризеллы наверняка много знакомых, но представим себе на минуту: может ли у нее быть настолько надежный друг, чтобы взялся спрятать несовершеннолетнего, и доверит ли она сама кому-нибудь такого опасного подростка, как Каролино?
– Логично, – заметила Ливия.
Изнутри Дука был так напряжен, что мог лопнуть.
– Да, скорее всего, она никому его не доверит, а привезет в какое-нибудь уединенное место, подальше от привратников, соседей, торговцев, автомехаников – словом, от людей и их любопытства... А такого места в городе не найти, разве что на окраине или даже за городом, но только не в деревне, потому что деревня – самое ненадежное укрытие, какое только может быть, там человек нездешний точно осьминог на Соборной площади: все тут же про него узнают. Следовательно, эта женщина с Каролино не в городе и не в близлежащей деревне, но все же где-нибудь неподалеку от Милана.
– Почему неподалеку от Милана?
Ливия положила руку ему на плечо, и напряжение медленно отпустило. Потом голова ее соскользнула по его груди и улеглась к нему на колени; сама же Ливия вытянулась на диване, подогнув ноги.
– Потому что, – ответил Дука, прикрыв ей лицо своей большой ладонью и ощутив ее теплое, неровное дыхание, сразу же согревшее ладонь, – если она не дура, а она не дура, и если знает полицию, а она должна ее знать, то будет опасаться засады. Я не просил Карруа устраивать засады на выезде из города, но она этого не знает, она почти наверняка думает, что дороги блокированы, поэтому не рискует удаляться от Милана. Наверняка она избегает больших перекрестков и кружит по боковым улочкам или дорогам местного значения. – Дука взъерошил Ливии волосы, как ребенку (в каком-то смысле она и есть ребенок). – Эта женщина направляется в определенное место, зная, что там может надолго спрятать Каролино.
– Тогда, – заключила Ливия, – надо искать на окраинах или сразу за городской чертой.
Как просто, усмехнулся про себя Дука. Сам того не замечая, он несильно потянул ее за волосы.
– По таким ориентирам черта с два кого-нибудь найдешь. Я просто хотел доставить тебе удовольствие, а на самом деле ничего из этого не выйдет. Как ты не понимаешь, нам не от чего оттолкнуться! Я ничего не могу сделать. Я упустил парня и... потерял его. И нечего обольщаться: у меня никаких следов, никаких!
– Не дергай меня за волосы.
– Извини. – Дука с нежностью положил ей руку на лицо, чтобы снова почувствовать ее дыхание – неровное от того, что вообще-то она не привыкла лежать на коленях у мужчины. – Я проиграл. Теперь мне придется пойти к Карруа и сказать, что я упустил Каролино, и положить на стол удостоверение – бывший врач теперь станет и бывшим полицейским. С утра пойду к нему. Чем раньше, тем лучше.
– Почему?
Дука ответил не сразу: есть вещи, которые в двух славах не объяснишь.
– Потому что я не знаю, как эта женщина собирается помочь Каролино и как она хочет его спрятать. Возможно, она захочет спрятать его навсегда.
Ливия Гусаро, эта шахматистка, отвела от лица нежно гладившую его руку, резко выпрямилась и села. Она хорошо поняла, что он хотел сказать, но Дука все-таки уточнил, пока она приглаживала растрепанные волосы.
– Этой женщине дай волю, она убила бы их всех за то, что они знают о ней правду, хотя никто из них пока не заговорил. Она не делает этого только потому, что не может. Но Каролино у нее в руках, и она боится, что он заговорит раньше остальных. А если она его убьет, то, во-первых, он уже не заговорит, а во-вторых, остальные, узнав о его смерти, будут держать язык за зубами.
