Саманта Хайес - Пока ты моя
– Возможно. Ни малейшего признака взлома, – отметил Адам, глядя на дверь.
– Да и кто захотел бы сюда вломиться?
Они оглядели мрачную квартиру. Осматривать было особенно нечего. В углу крошечной кухоньки муниципального жилища располагалась старая, размером со шкаф, газовая плита. Единственное окно обшарпанной гостиной было затенено растущим снаружи вечнозеленым деревом. Обстановка этой комнаты состояла из одного дивана, теперь окровавленного, и старого портативного телевизора. В спальне обнаружились двуспальная кровать и деревянная детская кроватка, на которой громоздилась внушительная стопка чистого белья. По крайней мере, Лоррейн предположила, что оно было чистым.
– Подруга обнаружила потерпевшую здесь, на диване. – Адам прохаживался по гостиной, то и дело мешая фотографу.
Лоррейн покосилась на злосчастный диван. Велюр, когда-то серо-бежевый, теперь приобрел главным образом рыжевато-красный оттенок. Свернувшаяся и уже растрескавшаяся по краям кровь представляла замечательный образец для экспертов. Если прищуриться и посмотреть на диван в «новом стиле», можно было ошибиться и принять его за нечто созданное намеренно, нечто жуткое.
– Она должна была родить со дня на день.
Инспекторы уставились друг на друга, и все остальное в их жизни на время отошло на второй план.
– Подруга ждет здесь, у соседки, – сообщил Адам и ответил на звонок мобильного.
Лоррейн вернулась в общий холл. В этом темном холодном месте воняло мочой и травкой. Компания молодежи собралась на самом верху бетонной лестницы.
– Убирайтесь! – бросила им Лоррейн, стягивая с себя бахилы. Она сложила их в полиэтиленовый пакет и отдала дежурившему у входа в квартиру полицейскому, чтобы тот выбросил. Парни не подчинились, просто уставились на Лоррейн. Один рыгнул. Она снова почувствовала себя старой.
Дверь в квартиру номер 73 была приоткрыта, так что Лоррейн просто вошла внутрь. До нее донесся тихий женский плач, который перекрывали умасливающие нотки опытной сотрудницы полиции. Направляясь в гостиную – планировка квартиры была такой же, как по соседству, только в зеркальном отображении, – Лоррейн услышала скрипучий голос какого-то старика, пытавшегося помочь. Звенели чашки.
– Здравствуйте, – произнесла Лоррейн и легонько постучала в дверь гостиной. – Я – инспектор уголовной полиции Фишер, – представилась она, входя.
В зеленом вольтеровском кресле сидела юная девушка, которая явно была вне себя от горя. Газовый камин шпарил вовсю, неистово выплевывая сухой жар. С окна стекали капли конденсата, а подоконник покрывала корка многолетней черной плесени, странным образом сочетаясь с лицом девушки, по которому, размазывая тушь, текли слезы. На вид девушке было не больше двадцати.
– Я так сожалею о том, что произошло с вашей подругой! Есть ли какие-то новости из больницы? – осведомилась Лоррейн. Если еще не родившийся ребенок не умер, преступление нельзя было считать убийством.
Когда девушка не смогла собраться с духом, чтобы ответить, женщина-констебль повернулась и пожала плечами.
– Нам известно лишь то, мэм, что, когда ее забирали, она была еще жива. Эмма сейчас очень расстроена. Она хочет поехать в больницу, навестить подругу. Карлу, – добавила сотрудница полиции на тот случай, если инспектор еще не знала имя потерпевшей.
– Спасибо, голубушка, – поблагодарила Лоррейн, чувствуя себя вдвойне по-матерински в обществе такой же молодой, как Эмма, полицейской. Инспектор уселась на краешек маленького двухместного дивана.
В комнату с подносом, заставленным чашками чая, вошел старик, видимо, обитатель квартиры.
– Ну вот, теперь нужна еще одна чашка, – проворчал он, уставившись на Лоррейн. – Сахар?
– Ничего не нужно, спасибо, – ответила она. Санитарно-гигиеническое состояние этого местечка казалось сомнительным. – С вашей стороны очень любезно приютить нас здесь. Мы уйдем, как только Эмма придет в себя.
– Нет проблем, – бросил старик. Он почесал лысеющую голову, и белые чешуйки опустились ему на плечи. Его коричневая шерстяная кофта была покрыта хлопь ями перхоти. – Она прибежала, громко колотя в мою дверь, будто требовалась неотложная помощь, – продолжил старик. Его голос сел, и хозяин квартиры отчаянно прокашлялся, чтобы прочистить горло. При этом он на мгновение схватился за промежность. – Когда я впустил ее, она кричала, чтобы ей дали позвонить. А я-то думал, что в наши дни у всех есть мобильники.
– Благодарю вас, мистер… – Лоррейн хотела поговорить с Эммой. Старик мог бы и подождать.
– Мистер Дагган, – сообщил он.
– Сейчас мне нужно поговорить с Эммой. Мы можем побеседовать о том, что вы слышали, в самое ближайшее время.
Пробормотав что-то, старик снова отправился на кухню. Оттуда послышался уже знакомый звон посуды.
– Эмма, – обратилась к заплаканной девушке Лоррейн, – я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что произошло с вами этим утром.
Констебль передала Эмме ее чай. Принимая чашку, руки Эммы тряслись, так что она пролила немного на свои известково-серые тренировочные штаны. Они были поношенными и неопрятными, отметила Лоррейн. Но розово-синяя кофта от спортивного костюма, надетая на Эмме, казалась чистой, на ней еще угадывалось полинявшее название группы, на концерте которой девушка, вероятно, была несколько лет назад. Кофта казалась слишком маленькой. Каштановые волосы девушки со светло-мышиными прядками были убраны назад в высокий и тугой хвост. Лоррейн подумала о том, что по образу жизни, внешности, прошлому и планам на будущее Эмма не сильно отличалась от ее собственных дочерей.
И тут Лоррейн вспомнила, что ее старшая девочка собиралась покинуть свой уютный дом и любящую семью ради того, чтобы с большой долей вероятности заполучить жизнь матери-одиночки, существующей на пособия. В конце концов, Грейс и пострадавшая девушка, возможно, не сильно отличались друг от друга.
– Я заглянула навестить Карлу, типа того, – принялась рассказывать Эмма. Ее речь перемежалась шмыганьем носом, рыданиями и судорожными вздохами. – Мы собирались пропустить по молочному коктейлю или что-то в этом духе.
Бедняжка говорила невнятно, коверкая слова, но Лоррейн терпеливо слушала.
– Я постучала, но ответа не было. До меня донеслись странные звуки, будто какое-то животное ревет от боли, ну, вы понимаете, да? Так что я просто зашла в квартиру. Дверь оказалась незапертой.
– Продолжайте.
– Я своим глазам не поверила, когда увидела! Как только я вошла в ее гостиную, даже до того, как увидела, сразу почувствовала этот запах. Там воняло кровью и дерьмом. – При воспоминании об этом Эмма с трудом подавила рвотный рефлекс. – А потом я увидела, что Карла лежит на диване, и подумала, что она умерла, ну, понимаете?
Эмма посмотрела прямо на Лоррейн. Глаза девушки были бархатисто-карими, ее зрачки невозможно было различить из-за слез и пелены горя.
– Она была почти голой, на ней остался только лифчик. И вся, абсолютно вся в крови! Кровь на лице, на руках, на ногах. О боже! – Эмма прикрыла лицо ладонями и зарыдала. Констебль протянула ей несколько бумажных носовых платков. – У нее на животе была огромная глубокая рана, ее подбрасывало и колыхало, будто тело само не знало, что делало.
– И в квартире Карлы не было никого, кроме нее?
Эмма покачала головой:
– Она открыла глаза и посмотрела на меня. Какую-то секунду она осознавала, что я – там.
– Она что-нибудь сказала?
Эмма замолчала и задумалась.
– Все, что она сказала, это «Помоги мне», после чего снова потеряла сознание. Я закричала и кинулась сюда, чтобы позвонить. – Подруга несчастной снова принялась задыхаться, сморкаться и тереть глаза носовыми платками. – Я набрала в скорую помощь и полицию. Они очень быстро приехали и забрали ее. Я оставалась с ней до их прибытия, но, когда попыталась поехать с ней, меня не пустили. Они сказали, что я должна остаться здесь, чтобы поговорить с вами. Она умрет?
Лоррейн выпрямилась на диване:
– Если честно, я не знаю, что ответить. Совсем скоро мы получим самые свежие новости из больницы. Расскажите мне об отце ребенка, Эмма. Вы его знаете?
– Нет, – сказала Эмма так, словно это был глупый вопрос. – Даже Карла не знает, кто он.
* * *Когда Лоррейн и Адам приехали в больницу королевы Елизаветы, Карла Дэвис находилась в операционной. Их встретила старшая медицинская сестра палаты, которая сообщила, что Карлу переведут в отделение интенсивной терапии в течение часа.
– Не ждите от нее многого, – предупредила медсестра. Это была приземистая рыжеволосая женщина примерно возраста Лоррейн, в очках с зеленой оправой, благодаря линзам в которых ее глаза казались вдвое больше их нормального размера. – Она заторможена от обезболивающих и накачана лекарствами. По моим предположениям, она не сможет разговаривать как минимум до утра.
Медсестра решительно покачала головой, давая понять, что это не обсуждается.
