Борис Кригер - Южные Кресты
– И с какой же несправедливостью? – ехидно полюбопытствовал Сеня.
– Да с той самой, от которой хочется взорвать себя на многолюдной площади! – уклонился от ответа Файзал. – Сразу видно, что ты пока с такой несправедливостью не встречался. Ничего, дай время!
– Ну, если это так, если ты такой смелый и благоверный, и следуешь воле Аллаха, что ж ты до сих пор не убил меня? Вот он я – весь перед тобой, и на площадь ходить не надо, – недобро усмехнулся Сеня.
– Тебя спасла математика, – таинственно заявил Файзал.
– Математика? – удивился Вечнов.
– Она самая. Вот прикинь. Мне дали всего три года. При сроках свыше двух лет за хорошее поведение могут выпустить всего через треть срока. Это значит – скоро я смогу взорваться на площади и убить человек тридцать, а если повезет, то и пятьдесят! А если я убью тебя, возможно, мне присудят лет двадцать или даже пожизненное заключение в отделении строгого режима. Вот такая простая математика тебя и спасла.
– А ты не задумывался, что я тоже могу убить тебя? – вдруг зашептал Сеня. – Убить так, что никто меня и не заподозрит. Мы же евреи! Значит, аптекари, у меня есть с собой яд на всякий случай. Цианистый калий. Вот подсыплю тебе в тюбик с зубной пастой или в тарелку с твоей мусульманской жратвой. На меня не подумают! И вся твоя жизнь окажется напрасной. Ты не сможешь, как планируешь, убить пятьдесят человек! Не пустят тебя в рай с сотнями обнаженных красавиц!
– Брось, никакого яда у тебя нет. Да если бы и был, ты никогда меня не отравил бы! – засмеялся Файзал. – Вы, евреи, на это не способны. Тебя бы стала мучить совесть, а потом сомнения, а потом раздумья, и ты так и не решился бы. Я хорошо знаю вашего брата…
– Ну, может, и так, – согласился Сеня. – Хотя как знать, вдруг я ненормальный еврей! Аномальный!
– Ну, тогда мне нужно убить тебя прямо сейчас! – прохрипел Файзал, и в темноте камеры блеснул нож. Сеню прошиб холодный пот. Он не ожидал, что теоретический диспут столь внезапно перерастет в открытый конфликт. Файзал был совсем хрупким, и Сеня почему-то думал, что справился бы с ним в драке, и даже искал повода врезать ему пару раз, но то, что у террориста оказался нож, видимо, пронесенный ему дружками вместе с едой или Кораном, – этого Сеня не ожидал.
– Что, испугался? – довольно улыбнулся Файзал. – Я же говорю, что вы, евреи, ни на что не способны. Вот полосну тебе ножом по горлу – и делу конец.
– Ты – животное! – смело сказал Сеня. – И гордишься, что у тебя есть клык, а у меня нет.
Его очень покоробили оскорбления Файзала в трусости и никчемности.
– А ты – смелый! – довольно заявил Файзал, и нож куда-то внезапно исчез. – Ладно, давай спать.
Они легли каждый на свою койку, и в камере стало тихо. Сеня ждал, что Файзал точно набросится на него и до утра он не доживет. То, что у Файзала оказался нож, многое меняло.
«Ну и пусть убьет, – решил Сеня, засыпая. – Все равно жизнь моя пропала!»
Наутро он заметил, что Файзал не стал чистить зубы сразу. А потом, потоптавшись по камере, выпустил пасты в мусорное ведро, и лишь потом выдавил капельку на свою щетку, которую тщательно промыл.
– Я же пошутил, – приветливо сознался Сеня, радуясь еще одному подаренному дню жизни. – Нет у меня никакого яда!
– Я тоже пошутил: нет у меня никакого ножа, – хитро прищурился Файзал.
Глава 24
Что имеем – не храним, потерявши – плачем…
Любовь к жизни – капризное дело. То хочется парить над крышами домов и верить в целесообразность даже самых мелких и незначительных начинаний, а иногда все становится лишним и нестойким, даже собственное тело превращается в холодное нагромождение чуждой нам плоти. То ли время суток, то ли таинственный гормон в недрах нашего организма, а может, они вместе, сговорившись, играют с нами злые шутки, от которых то хочется жить, то снова одолевает тоска и ощущение полнейшей никчемности себя и окружающего.
Не далее как вчера Сеня заснул с мыслью о том, что ему не страшен нож Файзала, что жизнь его все равно пропала напрасно и ему больше нечего от нее ждать. Но стоило ему сегодня переговорить с родным домом по мобильному телефону, одолженному у пожирателя стэйков, как жизнь снова обрела смысл. Сенина мама радостно сообщила, что приедет его навестить. Сеня удивился: «Почему одна, почему не со Светой?», но потом вспомнил, что со Светой они даже не были расписаны. Да, да… Так часто случается в Израиле, что люди, имея двух общих детей, живут, не заключая законного брака. С одной стороны, таким образом жена получает право на приличное пособие от государства как мать – одиночка, а с другой стороны, вступление в брак в Израиле чрезвычайно затруднено, если у одного или у обоих вступающих в брак не все порядке с документами, подтверждающими несомненное еврейство по матери. Другой причиной отказа от регистрации брака может служить отсутствие обрезания у жениха.
Раввинат постоянно отказывает в регистрации брака, руководствуясь этими соображениями пещерных времен, хотя сыны Авраама, пасшие коз на холмах Иудеи, имели, пожалуй больше свободы в заключении браков в те стародавние времена. Гражданских браков в Израиле не существует. Конечно, возможны приключения с поездками на Кипр, где подняла голову целая индустрия по заключению браков между израильтянами. Но многие откладывают эти авантюры в долгий ящик и предпочитают продолжать получать пособия от государства, которое, как перезрелый остолоп, продолжает их им охотно платить, лишь бы в Израиле сохранялись вековые традиции ортодоксального иудаизма.
Дело вовсе не в иудаизме и не в исламе… Когда государство забывает, что его основная и единственная функция – это обслуживание своих граждан и защита их личных интересов, то любая религия или идеология превращает жизнь простых людей в перманентный кошмар, простирающий свои мертвенные щупальца во все закоулки человеческой жизни от колыбели до могилы. Причем не оставляя в покое и после смерти. Ведь неевреев в Израиле официально хоронить не разрешают. Неофициально же в последнее время стали использоваться какие-то пустыри, где кибуцы[27] содержат платные кладбища для покойников с недостаточной степенью еврейства! И это происходит не в темное Средневековье. Это происходит сейчас, в начале третьего тысячелетия, в государстве, которое принято считать цивилизованной страной!
Сеню, надо сказать, как раз все в этом положении со Светой устраивало, потому что это был уже второй его брак, и он не торопился снова сковывать себя официальными семейными узами. Его скоропалительный развод в Москве, в годы звонкой юности, оставил несколько неприятных царапин в душе, и он был отчасти рад, что государство надежно защищает его от излишнего брака!
– Браки заключаются на небесах! Так зачем же закреплять их на бумаге? В небесах все бумажки разлетаются по ветру! – философски отшучивался Вечнов.
Света тихо страдала. Что бы там ни говорили, но, родив от мужчины двоих детей, как-то хочется иметь что-нибудь посущественнее, чем заверения в вечной любви и дружбе, закрепленной на небесах. Она считала, что деньги, получаемые от государства, того не стоят, а тот факт, что она была еврейкой только по отцу, а потому не признавалась еврейкой по религиозным законам иудаизма, не должен был препятствовать законной регистрации союза двух сердец.
Вечнов гадал, почему же Света не собралась поехать с мамой? Но поскольку Сенина жена официально как бы не имела отношения к своему мужу, Сеня решил, что, возможно, поэтому его семья ограничилась организацией поездки только для мамы, потому что жене, которая, как бы совсем и не жена, могли препятствовать встречаться с мужем, который официально вроде и не муж. А вот почему с мамой не поехал отец, оставалось для Сени загадкой.
Сеня в семье был безусловным лидером, и так уж повелось с самого начала, что тема незарегистрированного брака обычно не обсуждалась псевдосупругами. Только недавно, в телефонном разговоре, будучи снова пьяна, Света прокричала ему на другой конец света в трубку, что вообще не знает, кто он такой, что он жалкий подонок, оставил ее с двумя детьми, и что она проклинает тот час, когда его полюбила!
Сене было очень больно слышать эти слова, отдающиеся эхом во всемирных сетях сплетенных телефонных проводов, сетях, в которых запутывался ее нестойкий, отчаянный голос. Сеня терпел. Он молчал, потому что ему нечего было ответить. Как ни погляди, он был кругом виноват. Какого черта его понесло в Новую Зеландию? Зачем клюнул на халяву? Больше всего Сеню мучило бессилие! Он ничего не мог исправить! Дай ему сейчас второй шанс, и он ни за что не поднялся бы на этот проклятый самолет. Сеня даже воображал себе, как он рвет билет и бежит прочь из Гонконгского аэропорта. Но Сенина судьба давно уже махнула на него рукой и катилась сама собой под откос, не обращая на него никакого внимания.
