Татьяна Коган - Бог в человеческом обличье
Двадцатью минутами позже Марина, Мэт, Андрей и Кристина сидели на втором этаже бара и шумно обсуждали прошедшее мероприятие. Девушки пили вино, Крепостной – водку, а Мэт потягивал пиво.
– …и когда она приспустила лифчик, я клянусь всем святым, там была татуха с моим изображением, – заканчивал историю Андрей. – Прямо на груди, мое лицо!
Кристинина улыбка не предвещала ничего хорошего:
– Как же ты заметил татуировку, если при виде обнаженной груди ты практически слепнешь? Может, ты был пьян и тебе померещилось?
Андрей не заметил угрозы в ее голосе:
– Стараешься быть с людьми честным и открытым, а они думают, что ты алкоголик. Я серьезно говорю. Была тату с моим изображением. Только без обид, ладно?
– Что ты, какие обиды? Я просто выцарапаю тебе глаза, вот и все, – ледяной взгляд Кристины слегка остудил Крепостного. Он демонстративно махнул рукой и налил себе очередную стопку.
Марина с трудом сдержала улыбку:
– Ты к нему очень сурова. А ведь у музыкантов тонкая душевная организация.
Кристина повернулась к Андрею с притворным сочувствием:
– Ты ведь не заплачешь, да?
– Мужики не плачут, – пьяным голосом пролепетал тот.
– И я даже знаю почему, – согласилась Кристина. – Боятся, что тушь потечет.
Все рассмеялись, хотя подколка была злая. Первое время Крепостной перед концертом подводил глаза черным карандашом, чтобы добавить себе инфернальности. Потом, видимо, решил не выбиваться из коллектива и краситься перестал. Но шутки по этому поводу до сих пор не прекращались.
Лично Марина ничего против творческого макияжа не имела. В конце концов, у них не церковный хор, а серьезная рокерская группа. Оригинальная такая. Без вокалиста.
Она повернулась к Мэту:
– Ты отлично сымпровизировал по поводу подвала. Классно получилось. Разрядило обстановку. Не подозревала, что ты такой знаток биографий классических композиторов.
Мэт посмотрел на нее. На короткий миг в его глазах мелькнула необычная злая решительность и тут же исчезла. Он тряхнул шевелюрой и улыбнулся:
– Говори уж прямо. Ты не подозревала, что я вообще знаю фамилию хоть одного композитора, да?
– Не выдумывай, – смутилась Марина. – Я помню, что ты в музучилище отучился. Просто действительно твоя история очень кстати пришлась.
– Неплохая идея с подвалом, согласись? Возбуждает.
Марина ущипнула его за локоть:
– Изыди, сатана. Я же знаю, что ты хороший, добрый человек. Это во‑первых. А во‑вторых, Илья, как видишь, скрывается.
– Ну скрывается, и что? – встрял Андрей. – Любому иногда нужно побыть в одиночестве. Поразмышлять без посторонних…
– Никто ему в этом праве не отказывает, – с досадой возразил Матвей. – Я просто подумал: а может, с ним что-то случилось?
– Так сообщите в полицию, – предложила Кристина, любовно поглаживая Андрея по гладкому черепу. – Пусть отыщут.
– Он же предупредил, что исчезнет на какое-то время. Телефон у него включенный. Илья просто не отвечает. Потому что не хочет отвечать. И если он спрятался, то полиция его вряд ли отыщет. Он даже машину свою не взял, своим ходом куда-то рванул, – протянула Марина и неожиданно оптимистично добавила: – Илья скоро найдется.
– Да? – фыркнул Матвей.
– Вне всякого сомнения, – с убежденностью произнесла она.
Семь лет назад при расставании Давид сказал, что Марина может обратиться к нему с любой просьбой, в любое время. Она полагала, что никогда ни о чем его не попросит. Но она попросила…
После полуночи компания засобиралась домой. Марина отлучилась в дамскую комнату, а когда вернулась, Матвей, Андрей и Кристина разом умолкли и загадочно уставились на нее.
– Что? – не поняла она. – У меня ширинка расстегнута? Так я вроде в юбке.
Мэт протянул ей свой мобильный:
– Илюха только что сообщение прислал.
Марина взяла телефон и прочитала:
«Я в норме, сорри за молчание. Скоро объявлюсь».
– А почему он написал тебе, а не мне? – Она озадаченно покосилась на Мэта.
Тот самодовольно ухмыльнулся:
– Я ему сегодня днем гневную тираду послал. Напугал, наверное.
– Хорошо, если так, – Марина помолчала. – Хотя прежде я не замечала за Ильей особой пугливости…
Глава 20
Вика не знала, как началась эпопея с похищением и как проходили для жертвы первые дни плена. Надеялась расспросить об этом позже, когда все участники проникнутся к ней доверием. А пока она бесшумно передвигалась по дому, стараясь не упустить ни одной интересной детали.
С творчеством группы «Waterfall» Волина раньше не соприкасалась. Когда ей объяснили, кто жертва, сразу же скачала два альбома. Музыка понравилась Вике. Не совсем в ее вкусе, но качественная, оригинальная. Слушать ее каждый день она бы не стала, а вот на концерт сходила бы. Ролики с выступлений группы произвели на нее сильное впечатление.
На сцене Илья Крестовский преображался. Вика не узнала бы в нем того парня, чье изображение транслировали установленные в подвале камеры. В свете прожекторов Крестовский походил на идола, недосягаемую легенду. Черты его смазливого лица становились резче, голубые глаза приобретали стальной оттенок. Во всей его позе ощущалась решительность и непоколебимая уверенность. Его ухоженные пальцы виртуозно бегали по грифу гитары… Он был хорош, чего скрывать.
И тем невероятнее казался факт, что сейчас этот неприступный идол метался в запертой комнате, испытывая самые приземленные человеческие эмоции: беспокойство, злость, страх… Он устал от одиночества и неопределенности, он провоцировал похитителей на общение, но получал лишь дурацкие записки, способные вывести из себя даже самого хладнокровного стоика. И все же Илья не отчаивался, не впадал в истерику и в целом вел себя с достоинством, что вызывало уважение. Но никто не собирался вручать ему медаль за терпение. Организатор намеревался заставить пленника работать. Какие бы усилия ни потребовались. Эти двое – палач и его жертва – стоили друг друга.
Соглашаясь на участие в преступлении, Вика понимала, что придется засунуть поглубже совесть и методично подавлять чувство вины. До сегодняшнего вечера ей это с успехом удавалось.
К прибиванию руки гвоздем Волина не подготовилась. Пожалуй, это был перебор.
Сперва Вика наблюдала за происходящим с верхней ступени лестницы, а потом вернулась в гостиную и замерла у окна, вглядываясь в темноту за стеклом. Столь жестокое обращение с заложником оставляло неприятные чувства, но все-таки она прокрутила недавнюю сцену в голове – чтобы потом с точностью воспроизвести ее на бумаге. Эмоции эмоциями, а книга пострадать не должна.
Вскоре в гостиную поднялась остальная команда. «Двое из ларца» с невозмутимым выражением на лицах расположились за барной стойкой. Арнольд уткнулся в телефон – то ли переписывался с кем-то, то ли в игру играл. Оператор, снимавший действо на профессиональную видеокамеру, положил аппаратуру на столик перед диваном и следом за Организатором поднялся в кабинет с мониторами.
Джельсомино бросил на Вику быстрый взгляд, словно оценивая ее душевное состояние. Не слишком ли расстроила ее инквизиторская сцена в подвале? Не собирается ли она, чего доброго, сдать их ментам?
Вике остро захотелось на воздух. Она схватила валявшуюся на спинке кресла кофту и направилась в прихожую.
На улице заметно похолодало. В воздухе пахло хвоей и влажной землей. Волина спустилась с крыльца, обогнула высаженные сплошной стеной ели и медленно зашагала к горевшим вдалеке фонарям. Упругая трава щекотала лодыжки, оставляла на коже мокрые следы. Со стороны поля наползал туман. Минут через десять заволокло все окрестности. И даже дом, большой и монументальный, казался беспомощным призраком, таявшим в белой мгле.
Вика вышла на пустынную дорогу, вдоль которой росли кустарники и невысокие деревья; чуть дальше за ними начинался густой лес.
Мелкая щебенка звонко хрустела под ногами. Фонарные лампы, светившие сквозь туман, представлялись инопланетными тарелками, парящими над поверхностью земли. Того и гляди, выстрелят вниз мощными лучами, чтобы схватить зазевавшегося неудачника. Для опытов. Прямо как их коллеги-земляне из дома поблизости.
Вика редко рефлексировала на тему нравственности. И уж подавно не размышляла о том, насколько сама вписывается в моральные рамки. Плохим человеком она точно не являлась. Но почему-то сейчас испытывала некоторую неловкость перед собой. Она позволяет причинять страдания другому человеку и не только не вмешивается, но с энтузиазмом наблюдает. А все ради чего? Ради новой книги?
