Полина Дашкова - Продажные твари
Однажды в детстве приятель-абхаз пригласил Вадима на несколько дней в горное село, к своей бабушке. Лазая по горам с сельскими мальчишками, они наткнулись на узкое и очень глубокое ущелье через которое была перекинута короткая кривая сосна, сбитая грозой. Далеко внизу между острыми камнями поблескивал хилый ручеек.
Лежа животами на краю ущелья, мальчики долго спорили, можно ли по этой сосне перейти на другую сторону.
– Если за тобой гонятся и хотят убить, тогда можно, – сказал кто-то.
– Можно и просто так, – легкомысленно заявил Вадим.
Он тут же пожалел о своих словах, но назад пути не видел.
Горные деревья, особенно расположенные ближе к вершине, часто вырастают однобокими – их много лет подряд клонит ветер, и ветви появляются густо только с одной стороны, а с другой ствол остается почти гладким. Сосна над ущельем лежала гладкой стороной вверх.
Вадиму тогда исполнилось десять лет. Балансируя руками, как канатоходец в цирке, он ступил на гладкий скользкий ствол. Голова закружилась. Он уже представил себе, как летит кубарем на острые камни, как горное эхо относит вдаль его последний крик и кровь из его разбитой головы смешивается с ледяной водой ручейка на дне ущелья. Он взглянул на секунду вниз, и ему показалось, что вода в ручье уже стала красной.
Но отступать нельзя. Над ним бы потом смеялись до старости…
Он сделал еще шаг и сказал себе: «Никакой пропасти и никаких камней там, внизу, нет. Дерево лежит на мягкой траве, и мне совсем не страшно!»
Он прошел по стволу – сначала туда, потом обратно, улыбаясь, соскочил с вывороченных корней на землю. Только глубокой ночью, зарывшись лицом в подушку, тихо и сдавленно плакал, видя перед собой не восхищенные глаза абхазских мальчишек, а красную от крови воду ручья на дне ущелья.
* * *Машенька спала спокойно и крепко. Стараясь не разбудить ее, он осторожно провел ладонью по влажным волосам, коснулся губами худенького острого локотка. Не открывая глаз, она обняла его за шею и притянула к себе. Он тут же забыл и про кассету, и про чеченцев, и про полковника Константинова…
Глава 14
В ресторане «Парадиз», за тем же столиком, за которым сидели вчера доктор и Маша, сегодня обедали Елизавета Максимовна, Глеб Евгеньевич и Арсюша. Обслуживала их официантка Ларочка.
– Елизавета Максимовна, – ворковала она, раскладывая приборы, – вы потрясающе выглядите. Как вам это удается? Поделитесь секретом!
– Ларочка, я ем мало, а сплю много, – улыбнулась Белозерская, – вот и весь секрет.
– Все-таки у балерин какая-то особенная осанка и посадка головы… За версту видно, что балерина. Ни с кем не перепутаешь, – продолжала Лариса, – в этом, наверное, тоже какой-нибудь секрет?
– Конечно, – кивнула Лиза, – все дело в кнопке.
– В какой кнопке? – удивилась официантка.
– В обыкновенной. Канцелярской. Понимаете, Ларочка, когда ребенок начинает заниматься танцем, ему иногда приходится выправлять осанку. Прилепляют полоску лейкопластыря вдоль позвоночника, а под пластырь, между лопатками, вставляют канцелярскую кнопку. Чуть сгорбишься – кнопка впивается в спину. Очень больно.
– Да, – вздохнула Лариса, – хочешь стать красивой – страдай… Осанка у женщины – это главное. Вот вчера заглянул к нам один наш постоянный посетитель, старый холостяк, впервые пришел с дамой. Даже дамой назвать нельзя, так, пацанка, пигалица, лет восемнадцать. А осанка – королевская. Сама тощенькая, маленькая, смотреть не на что, а голову держит, как балерина, сразу видно. Я даже спросить хотела, не занимается ли она балетом, но не решилась. Знаете, они такая странная пара. Его-то я хорошо знаю.
Арсюша не выдержал и презрительно фыркнул. Но промолчал. Лариса удивленно взглянула на него и продолжала:
– Так вот, он человек солидный, в городе известный. Ему сорок пять, жена от него сбежала лет десять назад. С тех пор он один, как сыч, и такую себе завел пацанку! Я, конечно, человек без предрассудков, но она ему в дочери годится. Причем девчонка, судя по речи, москвичка. Скромненькая такая, наверняка из приличной семьи… Ой, простите, я заболталась. Ваше горячее уже готово! – И Ларочка убежала на кухню.
Тут Арсюшу прорвало:
– Мама! Глеб! Почему вы все это слушали?! Как ей не стыдно обсуждать людей! Она же сплетница! К ней приходят, садятся за столик, а она потом всем свистит: кто, да с кем, и зачем, и почему!
– Она обсуждает их, а ты теперь с нами – ее, – улыбнулась Белозерская, – получается замкнутый круг.
– Для нее самое интересное – наблюдать и делиться впечатлениями, – заступился полковник за Ларису, – она ведь не сказала ничего дурного. Тем более мы никогда того человека и ту девушку не увидим, а они не увидят нас. А вот ты судишь взрослых при первой возможности, и, как я заметил, не без удовольствия. Да, сплетничать плохо. Но и судить других за это – не лучше. В принципе это одно и то же. Мама правильно сказала: замкнутый круг.
Арсюша надулся, больше не произнес ни слова, однако котлету по-киевски съел за милую душу.
Официантка Лариса Величко не была сплетницей. На самом деле она человек молчаливый и скрытный. Но никто этого не знал. Все считали Ларису болтушкой-хохотушкой, даже ее собственный муж любил повторять: «Ты, Лариска, десять раз ляпнешь что-нибудь и ни одного раза не подумаешь!» И Лариса виновато разводила руками: «Откуда я знаю, что думаю, пока не скажу это вслух? Ну, такая я – язык без костей. Что же теперь делать?»
Однако никогда она ничего не «ляпала», не подумав. Подобное легкомыслие могло стоить ей слишком дорого…
Двенадцать лет назад Лариса закончила профессионально-техническое училище пищевой промышленности. Она мечтала стать поваром, великим кулинаром, хотела поступить в пищевой институт. После училища ее распределили в грязную общепитовскую столовку, где воняло несвежими хлебными котлетами и склизкими тряпками, посетители матерились, хлопали молоденькую раздатчицу по ягодицам и хватали за грудь. Большинство из них работали шоферами-дальнобойщиками, в выражениях и жестах стесняться эта публика не привыкла.
В пищевой институт Лариса не поступила – два года подряд недобирала баллы, поняла, нужен хороший, крепкий блат – слишком уж доходные места ждут выпускников института, плюнула, осталась работать в столовке. На иждивении у Ларисы находились больная мать с пенсией по инвалидности и братишка четырнадцати лет. А общепит подкармливал, и неплохо – то маслом, то мясом. Вот на мясе Ларису и поймали. На говяжьей вырезке. Воровали в столовой все – от уборщиц до директора. Никто с пустыми сумками с работы не уходил. Но поймали именно Ларису.
Жирный армянин-директор долго мытарил ее в своем кабинете, крутил перед носом коротким волосатым пальцем, без конца вытирал бумажными салфетками потеющую лысину в кудрявом черном пуху, повторял: «хищения, прокуратура». В общем, она сразу поняла, в чем дело. Он давно к ней подкатывал, и так, и сяк. Вот и подкатил – бесповоротно. Делать нечего. Разговор закончился у него в квартире, в койке. Жена и двое детей в это время, естественно, отсутствовали.
Поначалу все это казалось очень противным. Армянин сильно потел, у него вечно от ног пахло. В любви он становился груб и ненасытен, в самые горячие мгновения начинал повизгивать тоненько и жалобно, как юный кабанчик. Однако ко всему привыкаешь. И Лариса привыкла. Тем более он и подарки дарил, и деньгами помогал, и пристроил ее в приличный, чистый дорогой ресторан, где никто за грудь не хватал.
И все бы ничего, если бы через год армянину не прострелили череп, прямо на улице, среди бела дня. Началось следствие, к Ларе в дом пришли с обыском, подняли линолеум на кухне и обнаружили в полу тайник с тремя пакетами героина.
Лара вспомнила, как три месяца назад армянин, сидя вечерком у нее на кухне, поддел носком ботинка разодранный линолеум и сказал:
– Плохо живешь, Лариса, надо ремонт на кухне сделать. Я пришлю ребят.
Буквально на следующий день явились два парня, балагуря и насвистывая, перестелили на кухне линолеум, поклеили моющиеся обои, побелили потолок и ушли, не взяв ни копеечки, сообщив, что за все заплачено – и за материалы, и за работу. Лариса и ее мама нарадоваться не могли на зеленый, как молодая травка, кухонный пол, на обои в светлых ландышах. Только братишка ходил мрачный и говорил: «Влипнешь ты, Лариска, со своим армяном, ох влипнешь!»
Братишка оказался прав. Влипла Лариса – всего через три месяца после бесплатного ремонта. Без конца ее вызывали в городскую прокуратуру, подписку о невыезде взяли. Она рассказывала молодому следователю все честно, как на духу. Уже на третьем допросе появился в уголке кабинета человек в штатском, который даже не представился, сидел, слушал, покуривал. А потом уж подступил к Ларисе с разговором:
«Вы, Лариса Вячеславовна, человек наблюдательный…» – и так далее.
