Елена Арсеньева - Компромат на Ватикан
На ее ресницах повисли слезы и посыпались на тугие румяные щеки. Они скатывались со щек подобно прозрачным камушкам, и чудилось, если хоть одна слезинка долетит до пола, послышится хрустальный звон.
Дочкина способность плакать столь сказочно красиво не раз восхищала Тоню, которая от слез резко дурнела, а оттого старалась воспитывать в себе сдержанность. Катерине же не приходилось ужиматься в столь любимом каждой женщиной деле, как слезопускание, и, конечно, со временем Тоня попривыкла и уже вполне спокойно взирала на этот процесс.
Но на свежего человека Катькин плач производил сокрушительное действие!
Какое-то мгновение Федор и Людмила Михайловна смотрели на нее как завороженные, потом тетушкины глаза тоже повлажнели, она присела перед девочкой на корточки, начала что-то успокаивающе щебетать, шмыгая в то же время носом. А Федор отвернулся. Может, чтобы скрыть скупую мужскую слезу? Вон, и его плечи вдруг дрогнули…
Тоня с некоторым испугом пригляделась и вдруг обнаружила, что он едва сдерживает смех. Итак, он видел насквозь ее дочку! А вот интересно, ее саму он тоже видит насквозь? Ну, если так, может рассмотреть, что Тоня сейчас – сплошное сплетение недоверия, страха, любопытства… и нетерпеливого ожидания.
Однако Катя продолжала плакать, и количество ее слез постепенно переходило в качество: носик начал краснеть. Пора успокоить эту ревушку.
Однако Федор ее опередил.
Он опустился на колени, чуть подвинув расчувствовавшуюся тетушку, и, взяв Катю за плечи, негромко спросил:
– А что, разве для танцев нужны какие-то особенные туфельки? И юбочка особенная? По-моему, та юбочка, что на тебе, очень красивая.
Катерина вытаращила на него глаза с тем выражением, с каким она когда-нибудь взглянет на своего будущего мужа, задавшего какой-нибудь дурацкий вопрос, например: «Зачем тебе четвертая шуба?!» И ответ был соответственный – чисто женски обстоятельный:
– Конечно, танцевальные туфельки особенные! Они мяконькие! И скользят хорошо. Потому что, если туфельки жесткие и не скользят, танцевать будешь плохо. А та юбочка – легонькая. В этой жарко будет танцевать, она ведь теплая. А у нас в зале жарко, и когда растанцуешься, эта юбка колется. А та колокольчиком кружится! И еще я забыла, у меня новенькая маечка там, ну, которую мама из Фр-ранции пр-ривезла!
Иногда Катерина вдруг вспоминала, что только недавно научилась наконец-то выговаривать толком «р», и начинала рычать, надо или не надо.
– Там – это где? – продолжал расспрашивать Федор.
– До-ома! Я домой хочу, за туфельками и юбочкой! – снова захныкала Катерина.
– И за маечкой, – проявил удивительное понимание Федор.
– Ну да! И за ма-аечкой!
Удивительно, конечно, что Катюха так долго продержалась. Еще когда сели в такси, Федор вскользь предупредил Тоню, что дочка может внезапно расплакаться. Все-таки драка, которую она видела, и явный испуг матери не могли пройти даром. Но Катя вела себя отлично, только немножко слишком громко рассказывала, что им в садике начали читать «Волшебника Изумрудного города», но прочитали совсем немножко, всего до тех пор, пока ураган унес Элли в фургоне, а хочется знать, что дальше, и она, Катерина, теперь желает такую книжку.
Тоня чуть не ляпнула, что дома эта книжка есть – она и в самом деле была, ее Тоня в свое время (на год постарше Катьки она была, когда всей душой прикипела к «Волшебнику») зачитала чуть ли не до дыр, вдобавок все страницы изрисовала собственными версиями оформления. Но поймала предостерегающий взгляд Федора – и осеклась.
Федор велел таксисту повернуть через дворы к Покровке, к книжному магазину «Дирижабль». Магазин был довольно дорогой, но купить там можно было все, это точно. Возможно, даже «Волшебник» отыщется. Тоня мысленно пошарила в кошельке, но Федор сказал:
– Сидите здесь.
Что-то шепнул водителю, отчего тот побелел и вытаращил глаза, но притих, когда Федор сунул ему в карман зелененькую бумажку. Федор улыбнулся Тоне:
– Минуту, – и убежал, а шофер вытащил из-под сиденья монтировку и начал озираться с видом бойца, охраняющего особо ценный груз.
Тоня только и могла, что нервно сглатывать и поглядывать в окна, не зная, то ли бояться, то ли нет, а Катька замерла в трепетном ожидании.
Федор вернулся натурально через минуту, таща не одну книжку, а шесть. Огромных, ярких. Это был «Волшебник» со всеми своими продолжениями: «Урфин Джюс», и «Желтый туман», и «Семь подземных королей», и еще что-то, о чем Тоня даже понятия не имела.
Вот тут она и вправду чуточку струхнула…
– Держи, моя радость, – сказал Федор, сунув Катерине тяжеленную стопу. Она взвизгнула от счастья, полезла целоваться, нимало не смущаясь, что этого человека видит второй раз в жизни, потом потребовала, чтобы ей тут же начали читать книжку, но поладили на рассматривании картинок. Этим и было занято все время пути от Покровки до дома тети Люси. Ну и там практически весь вечер был посвящен ужину и «Волшебнику», так что Федор лишь бросил тете Люсе два-три слова, от которых она побледнела и стала смотреть на Тоню как на оживший призрак. Тоня так и не получила от Федора никаких объяснений, однако разнежилась душой в тепле этого дома и поуспокоилась. И вот теперь Катерина вдруг вспомнила про танцы – и страх вернулся снова.
– Ты знаешь, домой сегодня нельзя, – веско сказал Федор. – У вас отключили отопление – на время, не навсегда. Но там страшно холодно. А здесь тепло.
– Тепло… – счастливо прижмурилась Катерина, которая была ужасная мерзлячка, но тут же вспомнила о своей главной беде на настоящий момент и снова начала сыпать слезами: – Завтра танцы, а если у меня не будет туфелек и юбочки, я не пойду! И дядю Сережу не увижу!
Господи! Еще одна жертва невозможных карих очей! Это что, наследственная дурь?
– Что ж там за дядя Сережа такой? – ревниво прищурился Федор. – Завтра нарочно с тобой схожу на занятия и посмотрю на него. Если понравится, возьмем его в женихи.
– Да ты что? – хихикнула Катерина, кокетливо прикрывшись ладошкой. – Он совсем старый, он маме в женихи подходит, а не мне.
Брови Федора взлетели чуть ли не выше лба. Но ревнивый прищур тотчас вернулся.
– Христос с тобой, Катерина! – Тоня не удержалась от смеха. – Ничего себе старый, ничего себе жених! Да Сереженька совсем ребенок, он младше меня аж на девять лет и одиннадцать месяцев!
– Уже то, что ты эти годы и месяцы столь скрупулезно подсчитала, кое о чем говорит… – протянул Федор с тем же выражением. Внимательно посмотрел, как Тоня краснеет, как прижимает ладони к щекам, и усмехнулся – пощадил все-таки.
– А мама знает, где твои вещички танцевальные лежат? – спросил Катю.
– Конечно! – встрепенулась Катюха. – Ма, ты домой сбегаешь? Заберешь мои вещи? Тогда я не буду плакать!
– А если не заберу? – поддразнила ее Тоня, и эта малолетняя шантажистка откровенно ляпнула:
– Тогда буду.
– Успокойся, – кивнул Федор, поднимаясь. – Будут тебе и туфельки, и юбочка, и маечка. Мы сейчас вместе с твоей мамой съездим за твоими шмотками, только ты уж, Катерина, тут себя веди хорошо, договорились? Тетю Люсю не огорчай.
Катя посмотрела на него с откровенным изумлением. Какой смысл теперь капризничать: ведь туфельки и все прочее будет ей доставлено? Зачем огорчать тетю Люсю, которая печет такие потрясающие тортики и готова часами напролет читать новые книжки?
– Слушай, – Тоня осторожно тронула Федора за рукав, – а можно их одних оставить? Я имею в виду…
– Я понял, – кивнул Федор. – За нами не следили, это точно. Тетя Люся их не интересует – она моя родня с отцовской стороны, а отец тут ни при чем, они выбивают только прямых потомков. Однако, как это ни смешно, у меня такое впечатление создалось, причем уже не первый год, что о моем существовании они даже не подозревают. Хотя я – именно Федор Ромадин. Представляешь? Когда мама замуж выходила, она оставила свою девичью фамилию. Именно я организовал выставку картины, а им хоть бы хны! Прицепились к… Леонтьеву, к тебе, а меня словно не замечают. Наверное, потеряли след еще после маминой смерти, это ведь очень давно было.
Тоня смотрела остановившимися глазами.
– Не понимаешь? – усмехнулся Федор. – Все объясню, только сначала объясни, чего ты боялась? В аэропорту в Париже я видел, как ты озиралась. Затравленно так. Когда ты сегодня рассказала про ту историю с… Леонтьевым, я подумал сначала, что ты из-за этого тряслась… Ладно, пойдем, в машине поговорим.
Они вышли из квартиры, спустились во двор, но Федор велел Тоне оставаться в подъезде, пока он издалека, с помощью пульта, запустил мотор своей «Ауди».
– Береженого бог бережет, – пояснил, когда она устроилась внутри. – Я уже привык беречься, хотя иногда опасность кажется нереальной. В нее не хочется верить… как и тебе сейчас. Но картина уже выставлена, а значит, опасность близко. Так вот, о тебе и о… о Леонтьеве. Строго говоря, после такого случая надолго затрясешься, тут все понятно и постижимо. Но это случилось в России, ты ни в чем не виновата, тебя никто не видел. Вряд ли ты могла опасаться, что по твоему следу пустят всех цепных псов Интерпола, да и времени с момента его гибели слишком мало прошло, да и не настолько вы с ним крупные фигуры. Во Франции ты как раз могла ощущать себя в полнейшей безопасности, однако же… Ты беспрестанно оглядывалась, причем такое впечатление, что на какого-то конкретного человека. Подозреваю, это был такой высокий мужик итальянского типа, яркий такой, глазастый. Так? Он все время звонил куда-то по мобильному.
