Мария Брикер - Тени солнечного города
– Вот что, друг мой, – елейным голосом пропела она, еле сдерживая свой гнев, – тебе что тут, театр драмы и комедии или все же серьезный судебный процесс? Почему до начала заседания ко мне не подошел? Почему официально не зарегистрировал улику? – Аркадий молчал, он знал, что последствия будут именно такими. Сейчас судья влепит ему очередной выговор с занесением в личное дело – и о последующей карьере можно забыть. – Знаю, – продолжила она после непродолжительной паузы, – хотел красивый жест произвести, неожиданно вытащить козырь из рукава, амбиции свои потешить! А теперь слушай, что я тебе скажу, Арестов. Дело я, без сомнения, отправлю на доследование и меры приму соответствующие относительно фальсификации улик, если это, конечно, имело место, но ты не радуйся заранее – я такие театральные жесты на дух не переношу, так что аплодисментов не жди. Если выяснится, что эта бумажка, непонятным образом попавшая к тебе в руки, – подлинная, считай, тебе повезло, а если подделка, ты распрощаешься со своей карьерой. Потому что таких актеров, как ты, учить надо, чтобы деньги налогоплательщиков на свои амбиции не тратили! У меня все. – Она стукнула молотком по столу и сообщила всем, что суд удаляется на совещание.
Глава 4
Муки совести и души
Судья была абсолютно права: он должен был заявить улику до начала слушания, но не сделал этого. Однако она ошиблась, полагая, что Арестов хотел произвести красивый жест. Нет – все было не так! До последнего момента он был не уверен, следует ли вообще это делать. Что он знал о бумаге? Ничего, кроме того, что поведал ему адвокат Петухов. Интуиция подсказывала ему, что документ подлинный, и не только интуиция. Смерть Петухова подтверждала его догадки, но подставляла и самого Аркадия. Естественно, у следствия будет много вопросов относительно того, откуда у него взялась эта бумага. Он, конечно, продумал свою версию: с одной стороны, правдоподобно, с другой – невозможно доказать обратное, но… Эксперта будут трясти. Возможно, выйдут на Петухова, свяжут с убийством, и тогда огромного количества вопросов не избежать. А если он наследил на месте убийства? Он ведь не нашел свой перочинный ножик, когда вернулся к себе в номер! Об этом кошмаре Аркадий предпочитал вообще не думать. И зачем он рыпнулся? После того как Анна Самарина дала показания, он и без этого анализа вполне мог доказать процессуальное нарушение закона. Воспоминания об Анне немного отвлекло его от тягостных мыслей. А ведь это из-за нее он так хорохорился на слушании, перед ней красовался, как павлин в брачный период. В душе его возникло странное ощущение, что Анна приняла решение не сразу, а оттягивала этот момент. Смотрела, оценивала его поведение, напряженно вглядывалась в его лицо, размышляла над его доводами защиты – и ждала. В ее взгляде он уловил напряженный интерес и нерешительность. До последнего момента она откладывала свое признание. Что же подтолкнуло ее к действию? Почему она это сделала? Он не давил на девушку, не подлавливал ее, не пытался применить приемы психологического воздействия, напротив, задал свой вопрос мягко и тактично. И она неожиданно поверила ему, приняла его сторону и захотела помочь. Она дала ему шанс выиграть дело, слабый, но все же шанс. «Спасибо, Анна, – мысленно поблагодарил он ее. – Милая, милая, несчастная девочка, тронувшая мое сердце своим нежным тихим голосом, легкой походкой, тонким запахом чувственности и чистоты, загадочным взглядом прекрасных настороженных глаз, волосами цвета спелой пшеницы… Опять я заболел, опять потерял точку опоры, заблудился, но на этот раз не в прошлом, а в будущем, которое не сулит ничего хорошего. Влюбился в девчонку, дурак, бестолковый идиот! Опять все наперекосяк: спроецировал образ Маши, оставшийся в памяти, на эту девочку. Кажется, в психологии это называется замена одного образа на другой. Профессор Гумберт из романа Набокова «Лолита», несчастный извращенец – вот кто я такой! А что, если придумать неожиданную встречу? – предположил Аркадий. – Как бы случайно встретить ее на улице, завести непринужденный разговор? О чем вот только? «Здравствуйте, Анна». – «Здравствуйте, Аркадий Александрович. Как поживает ваш подзащитный? Не грызут ли его муки совести за убийство моей сестры?.. Ах, нет!.. Ну, тогда до свидания, Аркадий Александрович. Желаю, чтобы мы больше никогда не увиделись». Арестов так живо представил себе этот возможный диалог, что его даже пот прошиб. На душе стало так скверно, что захотелось немедленно покинуть этот провинциальный город, эту ужасную гостиницу, эту аллею в центральном парке, на которой он оказался помимо своей воли, потому что недалеко от этого места жила она, недоступная, недосягаемая девушка, которая так внезапно и незапланированно заняла все его мысли, разум и большую часть его души.
«Еду в Москву, – решил Аркадий. – Громов содержится в СИЗО Бутырки, а до областного суда даже ближе добираться из московской квартиры. В конце концов, я всего лишь адвокат, а не частный детектив. Мое дело – разбираться с бумагами и присутствовать на допросах и судебных заседаниях – и только. Какой смысл теперь здесь находиться? Помощница окончательно испилила его своими просьбами о возвращении, клиенты дружными рядами обращались в другие юридические фирмы, куча денег проплыла мимо носа на всех парусах. Сегодня же соберу свои вещи, а завтра утром, как только проснусь, перебираюсь в Москву», – приняв такое важное, на его взгляд решение, Аркадий резко развернулся и быстро пошел к машине.
Погода стала портиться: подул пронизывающий холодный ветер, поднял с асфальта, покрытого щербинами и трещинами, стайку разноцветных осенних листьев и пыли, на мгновенье закружил их в воздухе и, основательно перемешав, опустил на землю в нелепом беспорядке. Аркадий поежился. За всеми этими сумасшедшими событиями он даже не заметил, что лето почти кончилось. Август, стойко отстоявший теплую погоду в первой своей декаде, резко сдавал позиции и передавал эстафету сентябрю. Ночи стали холоднее, темнело рано, пропали комары и мухи. Он остановился около одной из парковых лавочек, в нескольких шагах от которой была жестоко убита Елизавета Самарина, и загрустил еще больше. Обещание найти настоящего убийцу, данное им в порыве сострадания, отчетливо всплыло в памяти и заставило испытать чувство вины. Тяжело вздохнув, Аркадий смахнул с лавки опавшую листву и присел. Свои обещания он привык выполнять, и он не отступится. А этот приступ меланхолии пройдет, только надо взять тайм-аут на время, всего на несколько дней. Поразмыслить и вновь начать действовать: перелопатить вновь все связи Лизы, тем более что кое-что уже стало понятно.
У гостиницы он оказался около девяти часов вечера. Около второго корпуса наблюдалось заметное оживление: милиция, врачи «Скорой помощи», весь персонал гостиницы и толпа любопытствующих граждан. Все в один голос что-то бурно обсуждали, и Арестов прекрасно знал – что. Учитывая, что убираются в номерах раз в три дня, а постельное белье меняют и того реже, Аркадий даже удивился, что труп Петухова нашли всего лишь спустя сутки после его смерти. По этому поводу у Арестова, несомненно, были угрызения совести, но позвонить и сообщить о таком «трагическом» для всего человечества событии он не решился. В центре толпы он заметил Клаву. Судя по ее состоянию, именно она обнаружила труп. Аркадий сочувственно вздохнул, зевнул и направился к себе. До номера он добрался на автопилоте и, как только оказался у себя и заметил кровать, сразу понял, что погорячился, наметив на вечер сбор своих вещей. Прошлая бессонная ночь, тяжелый процесс и буря эмоций, вызванная знакомством с Анной, подавили его горячее желание покинуть город как можно скорее, сон оказался проблемой более актуальной. Повесив на дверь табличку с надписью «Не беспокоить», чтобы отсрочить душещипательный момент, когда болтливая Клава ворвется к нему в номер с подробным докладом о жутком инциденте, случившемся в гостинице, Аркадий, не раздеваясь, рухнул в постель и сразу уснул.
* * *Гулкий удар колокола старой полуразрушенной часовни распугал задремавших ворон. Они поднялись в серое пасмурное небо и закружили над кладбищем, нарушая своим гортанным криком тишину и покой вечных постояльцев могил и редких посетителей, так и не смирившихся со смертью своих близких. Он шел вдоль резных оград, покосившихся от времени крестов, скромных памятников с облупившимися фотографиями и тусклыми позолоченными поминальными надписями, вглядывался в фамилии и имена, и никак не мог найти нужную могилу, ради которой пришел сюда. Он знал, что могила должна была быть свежей, засыпанной цветами и венками, но пока ему встречались только старые погребения с утрамбованной временем землей и прижившимися растениями, посаженными заботливыми родственниками. Он обогнул часовню, миновал маленький домик сторожа, огляделся и обрадовался, что наконец-то нашел место, где могло располагаться последнее пристанище Лизы. В этой части кладбища надгробия были совсем новенькими, венки еще не потускнели, и земля на могилах возвышалась аккуратными холмиками. Вдали он увидел девушку с длинными темными волосами, облаченную в облегающее черное платье. Она шла вдоль главной аллеи и с каждой секундой удалялась от него все дальше и дальше. Ему вдруг захотелось увидеть ее лицо, он ускорил шаг и попытался ее догнать. Девушка тоже ускорила шаг, сошла с главной дороги на примыкающую к ней тропинку и затерялась среди памятников и крестов. Он торопливо пошел следом, ему необходимо было увидеть ее лицо, это заняло все его мысли, вошло в мозг, трансформировалось в навязчивую идею, в смысл всего его существования. Кажется, ему повезло – он заметил ее около одной из могил, она стояла на коленях, низко опустив голову, но опять ему не удалось разглядеть ее лицо: распущенные длинные волосы скрывали ее внешность. Он решил, что даст ей время, а потом подойдет и познакомится с ней, но девушка неожиданно вскочила на ноги и побежала.
