Наталья Александрова - Меч с берегов Валгаллы
Сима почувствовала прилив сил.
Совсем скоро она будет дома, путешествие по мрачному подземелью останется в прошлом… сырая темнота, крысы — все это будет позади…
Жалкая комната в коммуналке казалась ей теперь раем, образцом домашнего уюта.
Сима бодро вскарабкалась по лестнице и увидела у себя над головой каменную плиту, из-за которой пробивался узкий луч света.
Она уперлась в эту плиту плечами, поднатужилась и сдвинула ее в сторону. В открывшееся отверстие хлынул свежий сыроватый воздух, пропитанный запахом земли и прелых листьев, и тусклый вечерний свет. Сима поднялась еще на одну ступеньку, высунула голову наружу и огляделась.
Это точно была не ее квартира.
Она оказалась внутри продолговатого каменного ящика, рядом с ней лежали какие-то кости. Дальше ничего не было видно из-за каменных стенок. Наверху, над головой, со скрипом раскачивались голые ветки деревьев, а еще выше, над ними, тускло розовело вечернее небо.
Сима поднялась еще немного.
Теперь она могла заглянуть за каменные стенки.
То, что она увидела, ей совсем не понравилось.
Вокруг тянулись ряды покосившихся, полуразрушенных надгробий, среди которых тут и там росли кривые старые деревья.
Сима поняла, что оказалась на каком-то заброшенном кладбище, а каменный ящик, в который вывел ее подземный ход, — это саркофаг…
Но тогда… тогда кости, которые она потревожила, выбираясь из подземелья, — это рассыпавшийся от времени человеческий скелет…
По Симиной спине пробежали ледяные пальцы страха.
Первым ее побуждением было выскочить из саркофага и убежать прочь с кладбища.
Но потом она увидела, что совсем рядом с ее убежищем горит маленький костерок, возле которого, ссутулившись, сидят два человеческих существа. Людьми их можно было назвать с большой натяжкой: страшные, заросшие до глаз густой клочковатой щетиной, облаченные в пестрые лохмотья… в довершение к этому пламя костра отбрасывало на их лица багровые отсветы, делая их похожими на первобытных чудовищ из ночного кошмара.
Сима застыла, в ужасе глядя на этих жутких бродяг.
Она вспомнила, что рассказывал ей Тимофей о заброшенном Громовском кладбище, о происходящих там страшных и непонятных вещах, о пропадающих женщинах, — и поняла, что именно в это жуткое место привел ее подземный ход.
Она недобрым словом помянула старого антиквара — небось, нарочно отправил ее в этот подземный ход!
Один из бродяг держал над огнем заостренный прут, на котором жарился кусок мяса. Бродяга принюхался, отрезал ножом маленький кусочек и попробовал его.
— Готово, кажись! — проговорил он страшным хриплым голосом, и, цыкнув зубом, захихикал: — Помнишь, Костыль, как эта баба от нас убегала?
Второй бродяга не ответил. Он вдруг насторожился, завертел головой и проговорил:
— Ты ничего не слышал, Хрящ? Вроде шумнул кто-то…
Сима поспешно втянула голову в саркофаг и замерла.
— Да кому здесь быть, — отозвался первый бродяга. — Сюда давно уж никто не суется! А ежели кто и зайдет — так нам же лучше! — и он сипло засмеялся.
— Ну что, давай, что ли, есть!
Страшные типы, которых невозможно было назвать людьми, придвинулись ближе к костру и жадно схватили палочки с мясом. Сима почувствовала, что сейчас окочурится от страха и отвращения.
«Людоеды… — мелькнула в голове сумасшедшая мысль, — они затаскивают женщин на кладбище, а потом их едят. Вот откуда мясо… Ой, мне плохо!»
Она без сил свалилась на дно саркофага, прижав руки ко рту, чтобы унять подступившую тошноту.
Сима твердо знала, что вылезать из саркофага нельзя ни в коем случае.
Но и сидеть в нем долго тоже невозможно — в лучшем случае, она заработает воспаление легких. А в худшем эти двое почувствуют присутствие человека и… но об этом нельзя думать. Причем Симе все равно, люди это или нелюди, и так и так спасенья от них не будет.
Оставался единственный вариант: возвращаться в подземелье.
Ей стало еще хуже при мысли о темных подземных коридорах, об обитающих там крысах… но эти два кошмарных существа были реальной и серьезной опасностью, а крыс, в конце концов, можно отпугнуть. Уж не столько их там, чтобы съесть ее живьем!
Стараясь не шуметь, Сима спустилась по каменной лестнице и задвинула за собой плиту.
Она снова оказалась в темноте.
Включив фонарик, Сима пошла назад по туннелю.
Спереди до нее доносился крысиный писк, и чтобы заглушить его и преодолеть страх, Сима громко запела.
В голову не лезло ничего, кроме песенок из детских мультфильмов, и она затянула:
— Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету… тем, кто дружен, не страшны тревоги, нам любые дороги доро-оги!
В тишине подземелья ее голос звучал слабо и жалко, ничуть не прибавляя бодрости, в довершение ко всему откуда-то сверху ему издевательски вторило эхо.
Впрочем, очень скоро Сима пришла к той развилке, возле которой на нее свалилась крыса.
Осветив расходящиеся коридоры и приглядевшись к ним, она поняла, что прошлый раз с перепугу побежала не в ту сторону: антиквар велел ей идти налево, а она повернула направо… так что старик не виноват, она сама все перепутала!
Впрочем, делать выводы было еще рано.
Сима повернула налево и пошла по коридору.
Этот коридор был суше и ровнее прежних. Девушка прошла по нему и снова увидела лестницу. Только эта лестница была не каменная, а железная, сильно проржавевшая, но еще вполне крепкая.
Сима поднималась по ней несколько минут и, наконец, оказалась перед небольшой железной дверцей.
К счастью, эта дверь была не заперта.
Сима толкнула ее, шагнула вперед и оказалась в тесном пыльном чуланчике. Осветив его фонарем, она увидела со всех сторон глухие стены и остановилась в замешательстве.
Снова тупик!
Пришла ночь. Все люди Эгиля спали, и сам Эгиль начал засыпать. И ему привиделось, что из болот, окружающих то место на берегу, где стоял его корабль, поднялись страшные болотные духи, похожие на диких зверей, и окружили корабль со всех сторон, и напали на спящих викингов. И самый страшный болотный дух, похожий на медведя, навалился на Эгиля и стал его душить.
Тут Эгиль проснулся и увидел, что из-за деревьев на берегу выходят люди, одетые в звериные шкуры, со звериными мордами вместо лиц — у кого волчья морда, у кого морда рыси или росомахи. А позади этих людей едет на огромном лосе могучий богатырь в медвежьей шкуре, в шапке из медвежьей головы и с огромным топором в руках.
И окружили эти люди корабль Эгиля, и направили на спящих викингов стрелы своих луков, и собирались их убить.
Тогда встал Эгиль, поднял свой меч по имени Серый Коршун и сказал громким голосом:
— Достойно ли великого вождя нападать на спящих? Сразись со мной, Рапакиви, если ты достаточно отважен! Или ты боишься меня? Боишься моего меча?
— Я никого не боюсь! — отвечал ему богатырь на лосе. — Я не боюсь ни людей, ни зверей, ни призраков! Я своими руками убил десять медведей — мне ли бояться тебя, человек моря? Я сражусь с тобой, и все увидят, какого цвета у тебя кровь!
— Мы сразимся с тобой, Рапакиви! — ответил Эгиль. — Но скажи своим людям, что, если я одолею тебя в честной битве — они не тронут моих людей, и дадут мне и моим людям вдоволь еды и воды, и позволят нам вернуться в свои края.
— Пусть будет так, — согласился вождь вепсов. — Но этого не будет, потому что я убью тебя своими руками, как убил десять медведей, и тогда мы перебьем всех твоих людей и заберем всю добычу, какая есть у тебя на корабле!
— Пусть будет так, — согласился Эгиль, и поднял свой меч по имени Серый Коршун, и начал битву с вождем вепсов.
Они бились все утро, и вождь Рапакиви сражался, как раненый медведь, и наносил Эгилю своим боевым топором один удар за другим. Но и Эгиль сражался мужественно, и не отступал, и отбивал удары своим щитом и мечом по имени Серый Коршун.
Они бились до полудня, и ни один из них не мог одолеть другого. Вождь вепсов расколол своим топором щит Эгиля, но тот одним мечом отбивал его удары и наносил сам удар за ударом.
Солнце уже стояло в зените, а битва все еще не кончилась. Вождь вепсов, богатырь Рапакиви искрошил щит Эгиля своим топором, но Эгиль продолжал сражаться, отбивая удары мечом.
Воины вепсов стояли позади своего вождя, следя за битвой. И люди Эгиля, проснувшись от хмельного сна, тоже следили за схваткой, криками подбадривая своего вожака.
И тут в небе над воинами появился огромный серый коршун. Он сложил крылья, упал, словно камень, и ударил клювом вождя вепсов в темя, и Рапакиви покачнулся и опустил свой топор. И тут же Эгиль вонзил в его грудь свой верный меч по имени Серый Коршун. Вождь вепсов упал на колени, обагрив мох своей черной кровью. Но он снова поднял голову и проговорил:
