Клара Санчес - Украденная дочь
— Я рядом с тобой как пьяный. Мне любое море по колено.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь о Принцесске, о плаще, о концерте и обо всем том, чего я о нем еще не знала.
— И я.
Мы снова уселись на мотоцикл и отправились на поиски местечка, где можно было бы и дальше смотреть друг на друга и целоваться. Наконец мы остановились возле каких-то зеленых фонарей. Это был клуб, предназначенный главным образом для мужчин. Мы зашли в него и выпили еще по бокалу пива, не обращая на окружающих ни малейшего внимания.
— Если бы ты сегодня ушла, жизнь, наверное, продолжала бы быть очень скучной.
— И если бы ты не подошел ко мне в метро, мы не сидели бы сейчас здесь, в этом довольно странном местечке.
С той минуты, как мы познакомились, почти все наши разговоры вращались вокруг нас двоих. Окружающий мир для нас значения не имел. Мы словно появились на белый свет в том вагоне метро, и вся прожитая нами жизнь продолжалась лишь с мгновения нашего знакомства и до этого момента.
— Когда мы снова сможем увидеться? — спросил меня Матео.
— Я тебе позвоню, — ответила я. — На этот раз уже точно позвоню.
Он настоял на том, чтобы отвезти меня домой на мотоцикле, хотя я и говорила, что живу очень далеко.
— Но ты же умрешь от холода, — сказала я, все больше и больше чувствуя себя дурой из-за того, что не позволила ему взять плащ.
— Пустяки, — ответил Матео, стягивая со спинки стоявшего за соседним столиком пустого стула пиджак цвета морской волны с пуговицами, на которых был изображен якорь. — Если он может заплатить здесь себе за выпивку, то сможет и купить еще один такой пиджак, — добавил он, когда мы уже вышли на улицу.
Пиджак был Матео явно велик, однако благодаря ему я смогла быстро приехать домой по вечерним улицам — улицам нашего с ним вечера — между темнеющими в полумраке деревьями и под бледной луной. Прижавшись к спине Матео, я чувствовала от пиджака запах какого-то другого, очень крупного мужчины, который, сам того не ведая, помогал нам побыть еще немного вместе.
Мы слезли с мотоцикла. Нам очень не хотелось расставаться. Мы опасались, что в следующий раз все будет уже другим, что волшебство закончится. Матео, одетый в слишком большой для него пиджак, робко посмотрел на меня.
— Теперь ты моя девушка. Я не позволю тебе от меня сбежать.
Я ничего ему не сказала, предпочла промолчать, потому что теперь я была рядом со своим домом. Отец уже точно вернулся из больницы, и та жизнь, которой я жила до встречи с Матео, вот-вот снова станет расплющивать меня, как будто я попала под гусеницу танка. Я не сказала ему, что у меня нет времени быть чьей-то девушкой, что я не смогу посещать его концерты, не смогу ждать, когда он мне позвонит. Я, конечно, попытаюсь все это делать, однако я заранее знала, что справиться с такой задачей не смогу.
Я все время думала о нем — и когда бодрствовала, и когда спала. Мне казалось, что он постоянно находится рядом со мной — как моя вторая кожа, как моя вторая тень, как моя вторая жизнь. Мне казалось, что, даже если я не буду думать о нем, он все равно будет возле меня — и когда я пью кофе, и когда обхожу маминых клиентов. Мне пришла в голову мысль, что неплохо бы иметь такой мотоцикл, как у Матео: все в моей жизни сразу бы упростилось, и я успевала бы делать так много дел, что у меня появилось бы время и на то, чтобы быть его девушкой. Однако я знала, что о мотоцикле не могу даже мечтать. Мама была категорически против того, чтобы я и брат ездили на мотоцикле, и отец очень болезненно отнесся бы к тому, что я своевольничаю за спиной родителей и выдумываю что-то, когда мама находится в таком тяжелом состоянии. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как таскаться с товарами пешком и на общественном транспорте, стараясь распределять свои визиты к клиентам так, чтобы ходить как можно меньше. Меня теперь раздражали фешенебельные районы, старинные виллы, злые собаки, тихие улочки. Дома за высокими каменными оградами, из-за которых виднелись верхушки сосен, казались мне похожими на монастыри. Я всегда оставляла напоследок «роковую женщину», потому что она обязательно что-то покупала: она стала для меня чем-то вроде сладенького десерта после обычной пищи.
«Роковая женщина» всегда была дома. Она спросила через домофон, кто пришел, и с помощью дистанционного управления открыла мне калитку. Когда я подошла к входной двери дома, та была приоткрыта. Я поставила в прихожей, на мраморные плитки пола, чемоданчик с товарами, которые были предназначены не для этой женщины, и пошла с вторым чемоданчиком дальше. Из прихожей в глубину дома вела лестница, тоже мраморная. Такие лестницы я видела только в кинофильмах, снятых в сороковые годы. Я посмотрела вверх: слева и справа от балюстрады, сделанной из такого же красного дерева, как и стол у нас в гостиной, виднелись двери комнат. Я робко пошла дальше, размышляя над тем, как бы определить, какая из этих комнат является гостиной. Мне ни за что на свете не хотелось бы открыть какую-то не ту дверь и увидеть то, чего мне лучше бы не видеть.
Наконец я услышала ее голос:
— Пожалуйста, проходи.
Впервые в жизни я увидела ее одетой в нормальную одежду, а не в постоянно норовящий соскользнуть с плеч просторный шелковый халат. Она говорила тихим голосом и курила.
— Что ты принесла сегодня? Я тебя не ждала.
— Если хотите, я приду в другой раз. Не хочу вас беспокоить.
— Какая ты любезная! Твоя мама, должно быть, тобой довольна.
Я достала крем с золотыми крупинками, который стоил кучу денег. Она взяла его рукой, маникюр на которой был сделан на французский манер. Этой женщине, наверное, было хорошо за пятьдесят, но выглядела она лет на сорок, не больше. Десятилетия массажа, кремов и мраморных полов.
— Когда я была твоего возраста, я не делала ничего полезного. Я не училась и не работала. Я с удовольствием стала бы парикмахершей или же занялась, как ты, косметикой. Мне так жаль. Я не умею ничего делать.
Я не решилась спросить, за счет чего она может позволить себе жить в такой роскоши.
— А еще я могла бы заняться модой, — продолжала она. — У меня выработался бы хороший вкус, хорошее чувство стиля. — Она с горькой улыбкой посмотрела на меня. — Я возьму этот крем.
— Его отличительным компонентом являются крупинки золота…
— Хорошо. Такой крем мне и нужен. Что еще у тебя есть?
В течение пяти минут я продала ей товара на пятьсот тысяч песет.
— Подожди. Я схожу за деньгами.
Она потушила сигарету в серебряной пепельнице — пепельнице настолько безупречно чистой и блестящей, что мне стало так же не по себе, как если бы она потушила сигарету о собственную руку. Я никогда не видела эту женщину без ее своеобразного халата. Теперь, когда она была одета в брюки и блузку, ее формы просматривались гораздо отчетливее. Она была худощавой, но с довольно выпуклыми формами. Бедра, грудь, ягодицы. Возможно, она занималась плаванием или гимнастикой.
Мне пришлось ждать довольно долго, прежде чем она вернулась. Я поначалу даже начала переживать, что у нее не окажется наличных денег: мама предупредила, чтобы я не принимала оплату чеками. Через полчаса мое внимание привлекли какие-то звуки, похожие на стоны мужчины. Это был все тот же мужчина, что и всегда? Затем раздался шум, как будто из шкафа вытягивали ящики и швыряли их на пол. Я принялась обеспокоенно расхаживать по персидским коврам, которые покрывали пол этой огромной гостиной и которые было как-то совестно топтать ногами. Здесь имелся встроенный в шкаф мини-бар со множеством бутылок и бокалов, а у стен стояли столы с живыми цветами в хрустальных вазах. На каминной полке виднелись фотографии в рамках. Почти на всех была запечатлена «роковая женщина» и какая-то девочка — возможно, она же, но только в детстве. На окнах висели шторы, в небольшие промежутки между которыми была видна зелень сада. Чтобы поддерживать порядок в подобном доме, требовался, наверное, целый отряд прислуги, однако, кроме самой «роковой женщины», я не увидела здесь ни души.
«Роковая женщина» вернулась слегка вспотевшая и закурила сигарету, держа ее дрожащими руками. На ней была кофточка без рукавов с небольшим вырезом. Никаких синяков на ее руках и плечах я не увидела. Она сделала затяжку и, отведя руку с сигаретой в сторону, выдохнула дым так, что получилось колечко. Потом, достав из кармана деньги, она присела на диван.
— Извини, я не сразу вспомнила, куда положила деньги.
Она расплатилась со мной купюрами по две тысячи песет. Я протянула ей соответствующую накладную.
— Теперь вам этого добра хватит надолго.
Она не услышала того, что я сказала, — видимо, думала о чем-то своем. Несколько секунд спустя она указала сигаретой на накладную.
— Зафиксируй время продажи. Так твои начальники будут знать, что ты не теряешь время попусту.
