Анна Данилова - Солнце в ночном небе
– Вы живы? – Она, дрожа всем телом, опустилась перед преступником на колени, осторожно сняла мешковину и увидела, что он совсем плох. – Вас как зовут-то?
– Запомните... или лучше запишите: меня зовут Гюнтер Хоффман. Уже сегодня в вечерних новостях вы многое узнаете обо мне... Уверен, половина того, что обо мне скажут, будет ложь, но мне будет уже все равно... Вы же видите, как меня ранили. Мне изрешетили весь живот. Я понимаю, что помочь мне могут только в хорошей клинике... Но я не хочу, чтобы меня подлечили и снова вернули сюда, почти на всю жизнь... Не о такой жизни я мечтал... Вы записали, как меня зовут?
– Минутку, я принесу свою хозяйственную книгу, ручку и запишу ваше имя между рецептами... Чтобы никто ничего никогда не нашел.
Она вернулась с книгой и записала: «Гюнтер Хоффман».
– А теперь запоминайте... Мюнхен. Отель «Регент», это недалеко от железнодорожного вокзала. Достаньте из моего башмака ключ... Он от номера этого отеля. Номер двести пять, запомнили? Можете записать в свои рецепты...
Она быстро начеркала: «205 г масла».
– Там в шкафу чемодан, малинового цвета, в нем деньги. Ульрика, там очень много денег... За то, что я убил человека, который пытался присвоить себе эти деньги, я и оказался здесь, в этом городе... Так вот. Там – больше двух миллионов марок. Сколько точно, я даже не знаю. Вы возьмите себе четверть всех денег, а остальное должна получить моя дочь. Она живет в России... Пишите в своих рецептах: Россия, Москва, Валентина Туманова. Ее мать зовут Мария, девичья фамилия Орманова, Мария Орманова. Она замужем, поэтому – Мария Туманова. Вы пишите? Моей дочери Валентине, сейчас три года. Через пятнадцать лет, когда она достигнет совершеннолетия, Валя должна получить все свои деньги. Будет лучше, если вы построите ей здесь дом. Пусть она узнает, что у нее был отец, который даже в последние минуты своей жизни думал о ней. Я сильно виноват перед ее матерью... Знаю, что она вышла замуж за хорошего человека, Сергея Туманова... Адрес пишите...
Она выводила какие-то каракули, еще не веря, что это когда-нибудь пригодится...
– Теперь приметы... Возможно, все эти детали в будущем не сыграют особой роли, но все равно пишите...
Все это сильно смахивало на бред тяжело больного человека. Два миллиона марок! Целое состояние.
– Сделайте это, прошу вас! Я не хочу, чтобы мои деньги достались копам... Но вы должны скрыть от всех, даже от самых близких людей, откуда у вас деньги. И дом, который вы будете строить для моей дочери, тоже должен быть тайной. Понимаю, это будет нелегко, но таковы условия. И знайте: за вами будут наблюдать... Все эти пятнадцать лет.
– А может, отдать их сразу? Найти этих людей, позвонить, пригласить сюда и отдать?
Ульрика даже представить себе не могла, что она строит кому-то дом, нанимает рабочих, объясняет кому-то из своих знакомых или родственников, для кого он... О деньгах, которые пообещал ей находящийся в предсмертной горячке преступник, она и не думала. Чувство ответственности придавило ее сразу же, как бетонная плита.
– Пообещайте, что сделаете это. Я должен умереть, зная, что моя дочь, Валентина, никогда не будет ни в чем нуждаться... Повторю, что сейчас у нее все хорошо, и человек, с которым живет Мария, вполне достойный и не бедный. Но я все равно не хотел бы, чтобы они распоряжались деньгами... Мария теперь не принадлежит мне, моя – только дочь, поэтому и деньги ее... Вы все записали? Ничего не забыли? Отель «Регент»... Латинские буквы... Пишите «Regent». Это рядом с вокзалом... Что бы ни случилось, кто бы вас ни окликнул в отеле, действуйте уверенно. Номер я снял до конца сентября, заплатил вперед... В крайнем случае скажете, что это я попросил вас забрать мои вещи, что вы – моя сестра... После того как вы возьмете себе четверть этих денег, другую часть потратите на дом и обстановку, как если бы вы строили для своего дочери, у вас останется еще много денег... Положите их на счет в швейцарском банке... Или часть здесь, в Германии, а часть – в Швейцарии. Позаботьтесь о том, чтобы после вашей смерти дом и деньги не достались вашим наследникам... Все, Ульрика, у меня кружится голова...
Он умер через час, больше не приходя в сознание. Ульрика сидела возле его тела на полу и тихонько поскуливала. Она никак не могла поверить в то, что с ней произошло. Что в ее доме умер человек. И не самый плохой человек, по ее мнению. Решив, что непозволительно умершему человеку лежать на полу в кладовке, она перетащила его в спальню, уложила на кровать, предварительно подстелив клеенку. Не помня себя от стыда и ужаса, обмыла тело. После чего постелила все же одеяло на пол (мысль о том, что из трупа может еще сочиться кровь и испортить новый матрац, не давала ей покоя, хотя крови уже и не было) и переложила на него труп, прикрыла другим одеялом. После чего сожгла в саду, предварительно облив бензином, окровавленную одежду, полотенца и тряпки и позвонила своей самой близкой подруге, Люлите.
– Люлита... – она взмокла от волнения. – Люлита, дорогая... Ты можешь, конечно, не приходить... Но... я... я испекла твой любимый яблочный штрудель...
23
Они сидели перед пылающим камином, пили кофе и слушали Люлиту. Понимая, что каждая сказанная Люлитой фраза чрезвычайно важна для Валентины, Ольга старалась переводить точно, слово в слово. Теперь, когда они знали главное – что Люлита не представляет для них никакой опасности и что она лишь выполняла волю своей покойной подруги, – Валентина и Ольга немного успокоились. Люлита же заметно волновалась, и чувствовалось, что она на грани нервного срыва и всю ситуацию воспринимает крайне болезненно.
– С тех пор, как мы похоронили Гюнтера Хоффмана, закопав его рядом с могилой любимой собаки Ульрики, мы обе потеряли покой. И долгое время не верилось, что все это произошло на самом деле. Даже после того, как Ульрика вернулась из Мюнхена и привезла целую кучу денег. Я сама видела эти деньги, держала их в руках, пересчитывала много раз. Я жалела Ульрику, понимала, насколько ответственно исполнение того условия, которое поставил перед ней Гюнтер. Мы обе понимали, что даже в случае, если она откажется от своей как бы доли денег, то все равно она никогда не сможет никому доказать, что она их не брала. К тому же Гюнтер не дал ей возможности отказаться от этих денег, а следовательно, от выполнения главного условия. Мы понимали одно: он завещал три четверти всей суммы своей дочери, русской девочке, но чтобы они достались именно ей, а не другому, он и обратился к женщине, которую увидел перед самой смертью. Получалось, что у него не было выбора, поскольку он, раненный, пришел именно в ее магазин и встретился именно с ней, у нее же не оставалось выбора по той причине, что Гюнтер так быстро умер от ран. И хотя я постоянно в течение всех этих долгих лет убеждала Ульрику, что ни одна душа во всем мире не знает о том, что деньги находятся у нее, что никто и никогда не сможет ее проконтролировать, что Гюнтер забежал в ее магазин случайно, это же ясно, она все равно повторяла и повторяла слова этого Хоффмана: «И знайте: за вами будут наблюдать... Все эти пятнадцать лет». Она говорила, что до конца своей жизни будет помнить и эти слова, и даже голос этого Гюнтера. Он словно загипнотизировал ее. Возможно, я точно так же восприняла бы его слова, будь я на ее месте. Она взяла деньги. Не могла не взять. Ведь у нее же был сын с беременной женой. Они ютились в маленькой квартирке на самой окраине города. А тут – такая сумма! Ульрика по природе своей была жертвенным человеком. Она однажды сказала мне, что готова находиться под наблюдением всей на свете мафии, лишь бы иметь возможность помочь сыну. Кроме того, она же отлично знала, что исполнит все в точности, как сказал ей Гюнтер. В сущности, повторяла она, это не так сложно. Построить дом русской девочке и отложить оставшиеся деньги на счета в самые надежные банки Германии и Швейцарии. Понятное дело, что счета были открыты на имя Люлиты, иначе было невозможно... Но она вовремя составила завещание, предусмотрела, казалось бы, все. Главное, повторяла она постоянно, чтобы Юрген ни о чем не знал, не догадывался. Поэтому она практически все документы, касающиеся и банковских счетов, и многочисленных счетов, связанных со строительством дома, прятала у меня.
– Вы хотите сказать, что ей удавалось строить дом втайне от своего сына? – удивилась Валентина. Ольга перевела.
– Это было очень трудно. Мы с ней придумали какую-то несуществующую турецкую семью, мечтавшую, чтобы их дочь жила в Германии. И что якобы им надо вложить свои средства в недвижимость, а Ульрике полагается за хлопоты какой-то процент. Ведь должна же она была объяснить сыну, которому всегда до всего было дело, особенно когда речь шла о деньгах, откуда они, эти деньги, на ремонт магазина, на покупку большой квартиры для того же Юргена. Он требовал от нее конкретных цифр и ужасно злился, когда Ульрика уходила от ответа. Его бесила ее скрытность, он напридумывал себе каких-то родственников матери, которые якобы оставили ей наследство. Он давил на нее до тех пор, пока я сама лично не поговорила с ним и не попросила оставить мать в покое. Но он же не мог не видеть, что Ульрика много времени проводит на строительной площадке, он недоумевал, какое отношение она имеет к этому дому и, главное, для кого строится этот большой и красивый дом. Ульрика стала часто болеть, она страшно переживала и все не могла понять, почему ее сын никак не успокоится, почему за все то, что она сделала для него, он не скажет ей элементарное «спасибо».
