Анна Данилова - Волчья ягода
Анна в который уже раз спрашивала себя: зачем она вернулась в Москву? На похороны Милы. Таков был ответ. И это было вполне понятно. Но тут же возникал второй вопрос: а зачем она тогда приехала сюда, в С.? Тем более что ей ясно сказали, причем люди, которые жили сейчас в этой квартире, окна которой светились в тумане, что Мила умерла, погибла, ее сбило машиной… И ДРУГАЯ женщина, тихонько поскуливающая внутри Анны, ответила ей, всхлипывая, как раненое животное: я должна была приехать сюда, чтоб хотя бы увидеть ее могилу и положить на нее цветы. Хотя какие цветы? Что за бред? Она же никогда не любила Милу… Значит, она приехала в С., чтобы спрятаться от преследователей, которые охотились за нею по всей Москве… Но почему именно сюда? Быть может, потому, что здесь все знакомое и такое родное, что может придать сил и защитить? Но ведь это же форменная чушь! Вместо того, чтобы тащиться на поезде через всю страну, ей достаточно было просто позвонить Гаэлю и попросить его приехать в Москву за телом Пола Фермина, а заодно и за ней… Но, с другой стороны, зачем рисковать Гаэлем, которого могут подстрелить так же, как Фермина, когда на те деньги, которые Анна украла у Доры, можно было купить несколько билетов в Лондон? Так зачем же, спрашивается, она поехала в С.?
– Привет, сестренка… – вновь услышала она и шагнула в темноту подъезда, туда, откуда раздавался этот полушепот. – Привет…
Волосы на ее голове зашевелились, когда она вдруг с отчаянием поняла, КТО ДВИГАЛ ЕЮ ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ! ПРИЗРАК СЕСТРЫ!
– Я приехала, – отозвалась Анна и, ничего не видя перед собой, а только вдыхая тошнотворные запахи кошачьей мочи и вареной капусты, коснулась рукой липких перил. – Привет, Мила…
* * *«Я слышала ее шаги на лестнице, но, когда поднялась, все стихло. Я стояла в полумраке лестничной клетки перед дверью, за которой когда-то бурлила полная событий жизнь, моя жизнь. И в этой жизни было все – любовь, страсть, жажда больших денег и слезы из-за их отсутствия, хищнические планы на будущее и ночные кошмары, связанные со страхом перед разоблачением, жажда власти и, одновременно, покоя. Я стояла и думала о том, что я, так много испытавшая в жизни, должна, казалось бы, стать закаленной и подготовленной к подобного рода встречам со своим прошлым. Но на самом деле все оказалось не так, и я почувствовала себя как никогда уязвимой, слабой, аморфной, глупой, наконец… Я ненавидела себя за эти, внезапно обрушившиеся на меня чувства и проклинала себя за то, что ностальгический вирус все же добрался до меня и превратил меня из принцессы снова в лягушку или жабу, или змею… Я терпеть не могла эту вымазанную по локоть в чужой крови особу, которая вместо того, чтобы сидеть сейчас в самолете и пить мартини, глазея на проплывающие за стеклом иллюминатора облака, с ослиным упорством продолжала стоять перед дверью, ведущей в ад… Я словно видела себя со стороны, и этот блеск в глазах в предвкушении того, что сейчас произойдет (а вдруг дверь откроет Мила и примется меня обнимать, расспрашивать про мою жизнь; или, лучше того, за ее спиной возникнет знакомый силуэт Вика, который посмотрит на меня глазами предателя-сообщника и нервно облизнет пересохшие от волнения губы; или откуда ни возьмись появится Игорь, схватит меня за руку, потащит в ресторан, чтобы „сбрызнуть“ мое возвращение…), разве этот блеск в глазах не присущ мазохистам?..
Как бы то ни было, но я нажала на кнопку звонка, и он пронзил мою голову острой болью. Так бывает всегда, когда в моей жизни происходит что-то очень для меня важное и, главное, неотвратимое…»
* * *«На пороге стояла высокая худощавая женщина в красном фланелевом халате. Из квартиры несло какой-то кислятиной.
– Здравствуйте, – произнесла я тоном нашкодившей ученицы, которая, увидев перед собой завуча, потеряла дар речи. Я действительно не могла больше произнести ни слова. Физически.
– Вы к кому? – спросила женщина, и я тотчас узнала ее голос. „Картонный“, глухой… Это она сообщила мне о смерти Милы.
Наконец я пришла в себя.
– Меня зовут Анна Рыженкова. Я сестра Милы Рыженковой, я звонила вам недавно из Москвы и спрашивала про сестру… Помните?
– Конечно, помню. Но только мне непонятно, зачем вы сюда пришли? Я же, кажется, ясно сказала, что мы купили эту квартиру, заплатили вполне нормальную сумму…
Я сделала уже шаг, чтобы войти, как натолкнулась на ее выставленный вперед острый и жесткий локоть. Она, оказывается, не собиралась меня впускать в СВОЙ дом. Что ж, ее можно было понять.
– Мне бы хотелось поговорить с вами о ней… ВЫ не могли бы рассказать, как погибла моя сестра? И что вам вообще известно о Миле?
– Мне незачем разговаривать с вами о ней. Ее сбила машина – это все, что мне известно.
– А где она похоронена, тоже не знаете?
– Странная вы женщина, да откуда же мне знать-то? Я ей кто, родственница или соседка? Вообще никто. Так что уходите, у меня муж болеет, мне некогда тут с вами…
Она почти вытолкала меня на лестницу и захлопнула дверь.
И в то же самое мгновение с верхнего, чердачного этажа, где никто не жил и где дворничиха хранила всякий хлам, вот оттуда, свесившись с перил, на меня чуть не упала женщина… Она словно сложилась пополам, свесилась, и ее белые волосы, пахнущие яблоком и одновременно какой-то краской, коснулись моего лица… Я отшатнулась, увидев в просвете между решетками перил складки черного пальто, и закричала. Женщина, словно кукла, продолжала висеть на перилах, грозя рухнуть вниз головой и разбить себе голову… И тогда я решилась приподнять ее за плечи, чтобы рассмотреть лицо.
Да, безусловно, это была Мила. Из уголка ее рта стекала струйка крови. Прямо на лестницу. Она была – уже в который раз – мертва!
Я выбежала из подъезда и бросилась к машине. Слава Богу, водитель сдержал свое слово и дождался моего возвращения.
– На вокзал? – спросил он и тем самым словно подсказал мне единственно верный путь.
– Да, – ответила я, одаривая его нежной улыбкой за то, что в эту ночь, наполненную призраками и кошмарами, я не осталась на этой жуткой улице одна.
– На вокзал, так на вокзал… Я уж думал, что вы не вернетесь…»
* * *«Я щедро заплатила этому мужественному таксисту и, пожелав ему хорошей выручки, направилась к ярко освещенному зданию вокзала.
Хорошо ориентируясь, я быстро нашла на втором этаже ресторан, который к этому часу был почти пустой, и села за дальний столик.
– Он не обслуживается, – сказал мне официант в поношенной синей форменной курточке и белом фартуке.
– Не поняла…
– Этот столик не обслуживается.
– Но почему? Вы что, не можете донести до него поднос?
Я откровенно хамила, а потому рисковала остаться голодной.
– Я вам заплачу, если вы оставите меня в покое и обслужите как следует…
Я сделала паузу, ожидая, что официантишка все же клюнет на чаевые, но это оказалось бесполезным. Видимо, ресторан жил по своим, только ему ведомым законам, нарушить которые означало потерять работу.
– Хорошо. Я пересяду, – сдалась я, прислушиваясь к урчанию в животе, который тоже жил по своим, не терпящим вмешательств извне, законам. – Куда?
От злости и нервного напряжения, которое грозило в любую минуту вылиться в истерику, я едва переставляла ноги.
– Вон там, видите, сидит мужчина… Советую вам не капризничать, а сесть к такому же, как вы, командированному. А если вы дадите мне хорошие чаевые, то я позвоню своему приятелю в гостиницу при вокзале, и он устроит вас в самом лучшем виде…
Официант словно читал мои мысли, потому что, пока я плелась до столика с командированным, я уже мысленно съела ужин и стала мечтать о кровати с теплым одеялом. Мне в тот момент было уже все равно, где она будет стоять: в гостинице ли, или прямо на мокром от дождя перроне… Главное, чтобы было одеяло.
– Что вы сказали?
Я подняла голову. Оказывается, я уже съела яблоко, которое взяла в вазе, и, дожидаясь своего заказа, принялась грызть черствый хлеб.
Прямо передо мной сидел мужчина и поглощал огромную котлету по-киевски. Это была настоящая котлета, из свернутого в рулет нежного розового куриного мяса, обвалянного в сухарях и обжаренного в кипящем масле, да еще и с косточкой. Я, оголодавшая до рези в животе, боялась смотреть на эту котлету и на счастливчика, который уминал ее прямо на моих глазах! Я даже успела возненавидеть их обоих – и котлету, и командированного…
Но, когда передо мной возникло блюдо с пельменями, которые плавали в сметане среди веточек зелени, аппетит, заглушив все прочие чувства, и ненависть в том числе, дал мне возможность отдохнуть, получить удовольствие от еды и наконец успокоиться. В сущности, голод всегда был основным рычагом для выживания всего живого…
– Бьюсь об заклад, вам этот хлюст тоже предлагал помочь устроиться в гостинице, – заговорил командированный, оторвавшись от котлеты и теперь блаженно, как и подобает сытому человеку, посматривающий по сторонам, словно он обращался не к конкретной молодой женщине, поглощающей пельмени, а к кому-то невидимому, кто присутствовал рядом и мог услышать его.
