Татьяна Устинова - Один день, одна ночь
– Не знаю, – буркнул Мишаков. – Везите к своему дому, у меня там машина.
– Я вам расскажу, конечно, только это все дела давно минувших дней и предания, так сказать, старины!.. Анне Иосифовне просто неприятно вспоминать, и больше ничего. Кстати, что вы ей сказали, когда помчались за мной?
Капитан пожал плечами:
– «До свидания» сказал! А что, я отпрашиваться должен?!
– Неплохо было бы, если б вы отпросились, – заметила Поливанова совершенно серьезно. – И тут я еще! Она терпеть не может, когда издательские дела обсуждают...
– При посторонних, – перебил Сергей. – Я уже понял.
– Придется Алекса просить, – продолжала Маня, не слушая его. – Пусть он звонит ей и успокаивает. Она его лучше послушает.
– Этот Алекс ваш прямо волшебник какой-то. Кудесник, – вспомнил капитан литературное слово. – Вас всех послушать, так он просто...
– Гений, – подсказала Поливанова. – Ничего особенного, так оно и есть.
– У вас все четко, прямо как в нашем ведомстве. Шан-Гирей – гений. Гудков – революционер. Кулагин – мерзавец. Его супруга – дура. А сами-то вы кто?..
– Я? – удивилась Маня. – Автор второсортных детективных романов и страшная врушка. Кто же еще?..
Вчера
– Елкин корень!
– Отвернитесь! То есть закройте дверь немедленно! Нет, проходите, что вы стоите, там народ!
Дэн Столетов оглянулся на площадку, где в самом деле толпился народ, вывалившийся из лифта, шагнул в квартиру и прикрыл за собой дверь. При этом он воровато стрелял по сторонам глазами, стараясь ни разочка не взглянуть на голую Митрофанову, и как нарочно получалось, что все время смотрел.
Нет. Не голую.
На Митрофанову, завернутую в полотенчико. В квартире Володьки Берегового!
Ей-богу, он поначалу решил, что этажом ошибся, но кроссовки на полу были Володькины, куртка на вешалке тоже его, и книжный стеллаж Володькин – они вдвоем собирали его недели две назад, – и стены, и полы, и компьютер, все его.
Выходит дело, Митрофанова тоже – его?!
Она металась по комнате, прижимая к груди какие-то вещи, а Дэн все стоял и пялился.
Потом он решил, что будет вежливым. Тетя Оля учила его, что всегда надо быть вежливым.
– Здравствуйте, Катя! – громко сказал он. – Вернее, доброй ночи!
– Здрасти, – ответила не менее вежливая Митрофанова.
– А что, Володьки нет?
– Он... он скоро будет. Вы проходите, – тут она поняла, что от ужаса позабыла, как его зовут. – Проходите, я сейчас!..
Столетов пожал плечами, стащил кроссовки и «прошел».
Мелькнуло полотенце, и хлопнула дверь спальни. Видимо, Митрофанова там затаилась.
– Я звонил! – в потолок сказал Дэн и обругал себя за идиотизм. – Но он трубку не берет!
– Он телефон, наверное, в машине забыл, – приглушенно сообщила из-за двери застигнутая на месте преступления Митрофанова.
– Наверное, – пробормотал Дэн, хмыкнул и почесал нос.
Во дела-то!.. И когда они сделались, эти дела?.. Не иначе только что, совсем недавно. Если бы вчера или третьего дня, он наверняка обо всем бы уже знал. Не может быть, чтоб Володька ему не рассказал!
Впрочем, мог и не рассказать. Он вокруг этой Кати почти год носится, по нынешним временам срок немалый, а дело ни с места. Дэн даже стал подозревать, что тут у лучшего друга Берегового все всерьез.
Хуже нет, когда всерьез.
Когда просто так, от скуки, то и не страшно, развлечение есть развлечение, когда получается зажигать, когда не очень. А вот если всерьез шибанет, тогда только держись.
Размышляя таким образом и с каждой секундой чувствуя себя все хуже и хуже, Дэн Столетов походил по комнате, хотел было комп включить, но воздержался, допил из Володькиной чашки остывший чай – пить хотелось ужасно, – и тут из спальни показалась Митрофанова в деловом костюме.
Она появилась, выпрастывая из рукавов светлого льняного жакета рукавчики белоснежной блузки. Жакет был безупречен, а блузка сильно измята и придавала Митрофановой такой вид, как будто она валялась в стогу.
Не в стогу, подсказало Дэну журналисткое воображение. Она валялась с твоим лучшим другом в его постели. Вот за этой самой дверью. Вот только что.
Все всерьез.
– Здрасти, – брякнул Дэн.
– Привет, – отозвалась Митрофанова.
И они посмотрели друг на друга.
Впервые они увиделись в какой-то кафешке, куда Береговой чуть не силой приволок лучшего друга Столетова, потому что начальница из издательства, стерва и сука Митрофанова, только что объявившая Володьке об увольнении, потребовала встречи, а Володька уже наговорил ей сто бочек арестантов и боялся, что наговорит еще. У него мать тогда сильно болела, и квартиру эту он только что купил, кругом в долгах, а она – ррраз! – и уволила его. Прямо скажем, ни за что, исключительно из самодурства и желания всем показать, какой она строгий начальник.
Так сказал Володька, а Дэн ему верил безоговорочно.
Он и ожидал тогда увидеть скандальную бабу, обтянутую деловым костюмом и с прической в виде высотного дома. Приехала до невозможности сердитая, фигуристая девица в черной водолазке. Дэну запомнились почему-то ее волосы, темные, блестящие неровные пряди. Она то и дело заправляла их за уши, и уши запомнились тоже! У девицы было вдвое больше серег, чем полагается сукам-начальницам. По две в каждом ухе. Серьги и движение, каким она заправляла волосы, почему-то мешали Дэну ненавидеть ее изо всех сил, как полагалось лучшему другу несправедливо уволенного. Володька тогда сразу завелся, начал было орать, и она начала орать, но быстро опомнилась и сказала, что он может вернуться на работу.
Кажется, даже извинилась. Береговой потом рассказывал, что это генеральная директриса заставила ее взять его обратно на работу, ибо не терпит никакой несправедливости и печется о том, чтоб в ее издательстве все было по-честному, по правилам и чтоб все работники были счастливы.
Дэн этого ничего не понимал. Он работал в редакции журнала «День сегодняшний», который только и жил склоками, ссорами, скандалами, громкими увольнениями, разоблачениями, собраниями трудового коллектива, где «выдвигались требования к руководству», и ехидными ответами руководства в том смысле, что все работающие ничего собой не представляют, копейки не стоят, и на место любого из них очередь стоит аж от самых Люберец, уволить каждого и нанять нового ничего не стоит, и вообще все они, журналисты, бесталанные недоумки, которых держат только из милости.
Всей душой Дэн мечтал стать когда-нибудь таким, как его собственная тетка – да-да!.. За ее материалы бились все без исключения журналы, писавшие «о жизни», а она еще выбирала, кому отдать материал, а кому отказать, и никакие редакционные склоки ее не касались.
А потом, когда Шан-Гирею срочно понадобились какие-то материалы, Дэн привозил их обоих, Алекса и Митрофанову, к тетке в гости, и Ольга их обедом кормила, и Дэн понял, что эта самая Катя – ничего девчонка, нормальная, без особых «тараканов».
А потом началась какая-то тягомотина: вроде Володька пытался за ней ухаживать, и ничего у него не получалось, а время шло, и постепенно само собой стало понятно, что ничего не получится! Тетя Оля говорила, что любые отношения должны «развиваться». Если они не «развиваются», то рано или поздно погибают.
Выходит, не погибли, что ли? А, наоборот, развились?..
– Можно мне на кухню пройти? – неизвестно зачем спросил Дэн у Митрофановой, как будто она была здесь хозяйкой. – Пить очень хочется!
– Конечно, конечно, проходите!
Раньше они были на «ты», Дэн помнил это совершенно точно.
Привычным движением достав из холодильника бутылку воды, Дэн запрокинул голову и стал жадно глотать, а Митрофанова опять скособочилась и потерла руки одну о другую – гордость и страх очнулись при виде Дэна и принялись наверстывать упущенное.
Гордость: «Ну что?! Получила, что хотела?! Тебя застали на месте преступления – тебя, такую независимую и гордую! Теперь этот парень будет относиться к тебе, как к шлюхе, он имеет на это полное право. Он имеет полное право рассказать кому угодно, что среди ночи нашел тебя в квартире Берегового, который, между прочим, твой подчиненный! Ты бегала по квартире в одном полотенце, и он это видел! Видел! И каково тебе будет жить дальше, дорогая Екатерина Петровна?»
Страх: «Что будет, что теперь будет?! А если Володя сделает вид, что ничего не было?! Ты просто заехала к нему на чай, а ему нужно было прогулять собаку, и он отлучился ненадолго?! Он поздоровается с другом и скажет, что сейчас вызовет тебе такси! Ты понимаешь, что наделала, дура?! Ты поставила его в неловкое положение перед лучшим другом! Зачем ты открыла ему дверь?! Как ты посмела?! Бежать, немедленно бежать!»
– Денис, вы на машине? – спросил митрофановский страх тонким голосом.
Дэн перестал пить, передохнул, фыркнул и покрутил лохматой башкой.
– Не-ет, что ты! Я же поддатый! Мы у Алекса с Маней приняли хорошенько, я еле от Ольги вырвался, она все порывалась меня домой тащить и спать укладывать!
