Андрей Константинов - Решальщики. Движуха
С трудом сдерживая улыбку, Дмитрий клятвенно сложил руки на груди: дескать, пардон, осознали — молчим.
Впрочем, в этот момент господин Омельчук завершал свою мелодекламацию. На жизнеутверждающей, как не трудно догадаться, коде:
— «…желаю вам новых свершений и трудовых побед на благо России». Подпись: спикер Государственной думы Российской Федерации Б. В. Грызлов.
Под дружный одобрительный выдох и бурные аплодисменты депутат убрал очки в нагрудный карман и сунул папку с адресом юбиляру. После чего, на радость представителям ЛГБТ-сообщества, солидные во всех смыслах мужчины троекратно «похристосывались».
Далее, в порядке статуса и живой очереди, на смену Омельчуку выдвинулись делегаты Смольного и Заксобрания, посланцы из филиальных регионов, профсоюзные лидеры, фондодержатели, грантополучатели, деятели искусств и прочая «мелочовка». Речи коих оказались предсказуемо пафосны, напыщенны, скучны и похожи друг на друга, как сиамские близнецы. Словом, такие, после которых юбиляру невольно хочется заполучить в подарок белые тапочки. На фоне унылого филологического однообразия относительно бодренько прозвучал разве что спич в исполнении господина Файзуллина. Втиснувшего в свое поздравление игривый поэтический каламбурчик: «Трубы рвутся, трубы рвутся, трубы рвутся у „ГУП ТЭК“. / Почему ж они не рвутся у брюнетовских коллег?»[13] И это был единственный раз, когда публика искренне аплодировала докладчику.
В общей сложности поток елея в «магистральную трубу» закачивался минут эдак тридцать. Так что самым нетерпеливым, самым голодным и самым трезвым гостям стоило немалых усилий мобилизовать внутренние резервы на удержание мышц лица в надлежащем благочинном положении.
Ну да всё официозное когда-нибудь, да кончается.
Вслед за последним, как минутою позже выяснилось, поздравляльщиком микрофон в руки взял мегапопулярный шоумен из юмористической телепрограммы «Какая разница» и игриво вопросил у собравшихся:
— Господа, а вам не кажется, что в нашем зале что-то стало холодать?
Вот тут-то и началось оно — подлинное разгуляево.
За-ради которого пришлось стоически, а вдобавок еще и стоя вынести столько телесных и душевных мук.
И — понеслась вода в хату!!!
* * *В начале одиннадцатого Купцов наконец решился. И как только джаз-бэнд взял первые аккорды бессмертной «Love me Tender», ледоколом рассекая толпу гуляющих и подзагулявших, взял курс прямиком на Яну Викторовну.
С намерением: ежели не поговорить, то хотя бы подержаться. За талию.
Вот только на любой ледокол, как учит нас история с теми же челюскинцами, всегда сыщется непредсказуемая и неуправляемая природная стихия. В данном конкретном случае та явилась в лице нетвердо стоящего на ногах товарища Комарова: начальник «магистральной» СБ, находясь в зоне пошаговой доступности с госпожой Асеевой, по-гусарски бесцеремонно облапал оную и, пресекая попытки вырваться, буквально уволок ее в круг танцпола.
«Ёрш вашу медь!» Человеку и ледоколу Купцову ничего не оставалось, кроме как исторгнуть сей протяжный матерный гудок и возвратиться обратно на базу. То бишь — к своему столику, где Леонида с гаденькой ухмылочкой поджидал Петрухин.
— Старый конь живее новых двух! — глумливо заржал Дмитрий. — Да не хмурься ты, Купчина! Хочешь, морду ему набьем? Хотя… В данной ситуации вызов на дуэль смотрелся бы предпочтительней.
— Да пошел ты!
— Экий вы грубый, инспектор. Ладно, не кручинься. В конце концов, это ведь не последний на сегодня медляк? Будет и на твоей улице праздник. С легкими элементами еротики. А покамест давай еще водочки выпьем?
— Наливай, чего уж там, — сдался Леонид.
Петрухин споро раскидал водку по фирменным заведенческим стаканчикам, вслух по ходу дела заметив: «Красивая посудка, надо бы экземплярчик домой упереть, для коллекции».
— Ну! Давай, дружище! За взаимную любовь ко всему прекрасному! Включая денежные знаки.
— М-дя… И снова он!
— Кто?
— Петрухинский цинизм: бессмысленный и беспощадный, — пояснил Купцов.
— Я протестую! Цинизм тут ни при чем. Просто, как образно сказал поэт-песенник, «я уже нахожусь в таком возрасте, когда мужчину могут украсить только деньги».[14]
Приятели чокнулись, но донести водку до организма не успели, так как у Дмитрия некстати заголосил телефон.
— Тьфу, з-зза-раза! Это что за злыдень в столь ответственный момент под несущую руку каркает?!
Петрухин достал мобильник, сердито посмотрел на дисплей и…
Как-то странно изменился в лице.
После чего со словами: «Подержи! Только не ставь — примета плохая!» — он всучил свой стакан Купцову и, ничего не объясняя, почти бегом рванул в направлении открытой летней палубы.
Туда, где музыка хотя и гремела, но не столь «децибельно», как здесь, в зале.
* * *Безусловно, к ответу на ТАКОЙ звонок не мешало подготовиться.
Но Петрухин, опасаясь «сброса», ответил сразу, едва только вырвался на воздух:
— Привет!
— Здравствуй, Дима. Тебе сейчас удобно говорить?
— Да, конечно.
— Просто там у тебя какая-то музыка.
— Не обращай внимания. У фирмы нонче корпоратив, по случаю юбилейчика. Так что вынужденно приходится отбывать номер.
— Поздравляю.
— Брось. Меня-то с чем? Лучше скажи: как ты?
— В целом нормально. Я ушла из Мариинской больницы и устроилась в ВМА. Вот буквально на прошлой неделе назначили старшей медицинской сестрой отделения военно-полевой хирургии.
— Тогда это я тебя поздравляю. Насколько понимаю, для лиц вольнонаемных в вашем богоугодном заведении это действительно круто. Да, а почему хирургии? А как же твоя кардиология?
— Решила сменить профиль. Как ни крути, а дополнительные три тысячи к окладу не помешают.
— Ого! Так ты теперь у нас завидная невеста? Умница!
— Спасибо…
Далее повисла пауза — никто не решался заговорить первым. Словно боясь неосторожным словом спугнуть невидимого собеседника.
Неужели они окончательно разучились понимать друг друга? А ведь может статься и так, все-таки полгода прошло. Притом что во времена оные подобную «неловкость» промеж двух (пардон за пафос) влюбленных сердец невообразимо было даже помыслить.
— Натах! — первым не выдержав, взял на себя ответственность Петрухин. — У тебя что-то стряслось? Или ты… просто так?
Последняя фраза была произнесена с плохо скрываемой надеждой.
— Понимаешь, Дима, с этим назначением столько всего навалилось. В смысле — работы новой…
— Понимаю.
— Вот собралась немножко подучиться, вспомнить кое-что. Сунулась, а книг-то и нет.
— Каких книг?
— По медицине. Справочник по фармакологии, по хирургии… тоже. Я-то думала, что уже и не пригодятся. Потому и оставила там, у нас на антресолях. То есть, я хотела сказать, «у тебя».
— Я ничего не выбрасывал! — поспешил успокоить Дмитрий, автоматически подмечая щемяще-трогательную оговорку «у нас».
— Спасибо. Тогда, может быть, у тебя найдется время, в которое я смогла бы подъехать, порыться и что-то забрать?
— Да какие вопросы? Приезжай хоть завтра! Тебе когда удобнее — утром, днем, вечером? Хотя… вечером, наверное, тебя ТВОЙ не отпустит?
— Извини, я не расслышала: кто не отпустит?
— Ну этот твой… Винтик-Шпунтик.
— А… Я ушла от Сергея.
— ЧТО? КОГДА?
— Вот уже месяца три как.
— Ни фига себе! И все это время молчала?!. Ой! То есть я хотел спросить: как? почему?
— Это долгий и всяко не телефонный разговор, — печально отозвалась Наташа.
* * *Беседа Петрухина с бывшей возлюбленной, она же — экс-гражданская жена, затягивалась. Пребывавший в неведении относительно того, какая такая сила смогла заставить напарника пренебречь почти приведенной в действие водкой, Леонид, устав ждать, сначала опростал свой, а затем и петрухинский стаканы. Получилось классическое: «за себя и за того парня».
Купцов потянулся за малосольным закусочным огурчиком и лишь теперь запоздало приметил, что в его сторону направляется персонаж, от встречи с коим на протяжении всего вечера он целенаправленно уклонялся.
Леонид чертыхнулся и даже бросил взгляд на стеклянные двери, но тут же отогнал мысль о постыдном бегстве — при любых раскладах это выглядело бы слишком «по-детсадовски»…
— Ба-а! Узнаю, узнаю старую школу! — неминуемо, аки рок, накатываясь, преувеличенно-радостно провозгласил Пономаренко. — С двух рук пьем? Ай, маладца! Если не ошибаюсь, это называется «по-македонски»?
— Угу. Дуплетом, — мрачно буркнул Купцов. — Здравия желаю, господин полковник.
— Здравствуй-здравствуй, Леонид Николаевич! Это ж сколько мы с тобой не виделись? Полгода? Больше?
