Анна и Сергей Литвиновы - Аватар судьбы
Я все равно до последнего не был уверен, выполнит ли Петюня мое задание или дрогнет. Или даже сам отправится в тайную полицию или прокуратуру сдаваться и писать на меня донос как на негодного сотрудника-убийцу. На всякий случай я подготовился к бегству и предупредил через почтовый ящик мой контакт в американском посольстве (который по-прежнему не знал меня лично), что необходимо быть готовыми к моей срочной эвакуации.
Наконец наступил день, когда должны были оперировать академика. Повлиять я уже ни на что не мог. Только волноваться. Наконец в два часа дня я позвонил Пете на службу. Мне сказали, что он не может подойти к телефону. Я перезвонил в четыре – он уже ушел. Я стал звонить домой – дома он не появлялся. Потеряв терпение, я набирал его номер и в семь, и в девять, и в одиннадцать вечера. Мать его тоже была не на шутку взволнована и не могла предположить, куда он делся.
Когда я позвонил на следующее утро, маман поведала мне, что сыночек явился домой под утро, в дупелину пьяный, и теперь спит. Когда я, рассчитывая, что он проспался, снова набрал его домашний номер вечером, мамаша ответствовала мне, что Петечка проснулся и опять куда-то умотал.
Советские газеты, радио и телевидение ничего не сообщали. Я совсем пал духом и стал думать, что мой великолепный план сорвался. И только на следующее утро, пятнадцатого января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, газеты вышли с огромной траурной шапкой и фотографией: скончался академик, дважды Герой соцтруда, творец советской ракетной техники и космических кораблей Сергей Павлович Королев. Моя мишень номер один. В заключении о болезни и смерти, подписанном министром здравоохранения и целым синклитом медицинских светил, говорилось о том, что покойный страдал саркомой прямой кишки, ему была произведена операция, и он умер от острой сердечной недостаточности. Ни слова о врачебной ошибке в официальном коммюнике не сообщалось.
Петюню я больше никогда не видел. Как ему удалось совершить то, что удалось, я не знаю. И о том, как сложилась его дальнейшая судьба, я не ведаю. Разумеется, все, что я сулил ему за успешное выполнение задания, было, равно как и мои угрозы, блефом.
Я полностью оборвал с ним все и всяческие контакты. Меня он, в свою очередь, никак найти не мог. Связь нашу я изначально организовал как одностороннюю.
Итак, первую часть задания господина Даллеса я выполнил. Теперь мне предстояло поразить вторую мишень из его списка, еще более сложную. Потому что моей целью номер два значился первый космонавт планеты, любимец всего советского народа (да и не только советского) Юрий Алексеевич Гагарин.
Наши дни
Как ни странно, Варя в то же самое время занималась примерно тем же, что и Данилов: бродила и разговаривала. Правда, если Алексей старого графа в основном слушал, то Кононова, наоборот, рассказывала.
Когда вчера возлюбленный доставил ее к подножию московского дома на Новослободской, девушка немедленно – даже раньше, чем зашла в душ, – отправила эсэмэску начальнику, полковнику Петренко: «Я вернулась в Москву». Через двадцать минут он ответил ей, тоже эсэмэской, но со своего «левого» телефона, купленного на чужое имя и ни в каких анналах спецслужб не зарегистрированного: «Встретимся завтра в десять на нашем месте».
«Нашим местом» была южная оконечность парка «Кусково» – неподалеку от расположения комиссии, на улице с ностальгическим названием «Аллея Первой Маевки». Там Варя с полковником уже пару раз встречалась – когда тот хотел поговорить откровенно и наставить ее на путь истинный: что докладывать по команде, а о чем, напротив, умолчать. Вот и сейчас Сергей Александрович предпочел сначала выслушать сообщение подчиненной о том, что она узнала и что с ними случилось.
Прогулка с начальником по парку, средь начинавших желтеть деревьев, означала разговор полностью откровенный, без умолчаний и купюр. Они встретились, и в первый момент Варя даже поразилась: бедный полковник выглядел далеко не молодо и весьма озабоченно. Он даже посерел и похудел за то время, пока они не виделись.
Полковник ПетренкоЕму крайне не понравилось, что кто-то дал приказ устроить облаву на древлян безо всякого согласования с ним, да еще в тот момент, когда внутри «секты» находился его агент. Вдобавок повышенное внимание куратора к вопросу совсем не соответствовало, по его мнению, масштабу проблемы. Именно поэтому он вызвал Варю в парк – чтобы сначала услышать ее полный откровенный рассказ и, базируясь на нем, указать, что ей следует писать в официальном рапорте по итогам задания.
Когда Варя поведала о том, что Зубцов, в нарушение закона о гостайне и подписок, которые он давал, рассказывал и ей, и Данилову о событиях, связанных с Посещением, полковник понял: официально докладывать об этом ни в коем случае нельзя. Нет, его ничто не связывало с Зубцовым. Он пришел в комиссию, когда тот уже отправился в отставку. Правда, слышал он об Игоре Михайловиче только самые лучшие отзывы: грамотный офицер, преданный делу человек. Однако для Петренко он был не брат, не сват и не герой, и ему совершенно не нужно было и не имело никакого смысла выгораживать отставника. Но вместе с тем по мере рассказа Кононовой крепло ощущение: откровенность Зубцова они должны сохранить в тайне. Ведь возможно, что случилось нечто и в самом деле экстраординарное, раз такой человек, как он, вдруг нарушил присягу и стал рассказывать о том, о чем должен был молчать до конца своих дней.
Рассказ старого графа (продолжение)Тем временем Данилов с бывшим американским нелегалом уже сделали один большой круг по Воробьевым горам и пошли на второй. Старый граф продолжал свое повествование:
– Итак, моей мишенью номер два являлся всеми любимый в Союзе и за его рубежами первый космонавт планеты Юрий Алексеевич Гагарин. Подобраться к нему, совершить покушение, да еще обставить ликвидацию так, словно произошел несчастный случай, было крайне сложно. Даже трудней, чем в случае с главным конструктором Королевым. Проживал первый космонавт в закрытом ото всех военном городке (который тогда еще не именовался Звездным). Являлся охраняемым лицом (как члены Политбюро ЦК). При любом появлении на публике его непременно обступала восторженная толпа: цветы, автографы, совместные фотографии. Я запросил у своего источника в КГБ (сразу как вернулся в Союз из Америки, задолго до убийства Королева) подробный отчет о привычках, связях и распорядке первого космонавта. А чтобы, на всякий случай, сбить со следа – не только о нем (и о Королеве), но и о втором человеке в космосе, Титове, первой женщине на орбите Терешковой, а также об академиках Келдыше, Сахарове, Глушко. Наш агент в тайной полиции скрупулезно подошел к работе и выдал мне исчерпывающий материал. Я тщательно изучил его.
Что касалось Гагарина, то я увидел только две возможности его достать. Во-первых, он любил сам ездить за рулем – при этом, случалось, гонял безбожно. И второе: он бывший летчик и летать обожал. Вместе с другими космонавтами, бывало, приезжал на аэродром, совершал парашютные прыжки. А всякий раз, когда оказывался на борту пассажирского самолета – к примеру, в составе делегации, – приходил в кабину к пилотам и просил «порулить».
Подобраться к личным машинам Гагарина (у него их было две: полученная за полет «Волга» и подаренная французская «Матра») – чтобы, к примеру, испортить тормоза – было крайне сложно. Ночевали автомобили в гараже на территории военного городка. При любых выездах всегда находились под охраной или на виду.
И тогда я принял решение разработать подходы к аэродрому, откуда первый космонавт обычно улетал на Байконур или в центр управления полетом в Крым. Туда, где он совершал парашютные прыжки и впоследствии стал восстанавливать навык самостоятельных полетов. Аэродром назывался «Чкаловский» и также являлся совершенно секретным объектом. Располагался он в Щелковском районе Подмосковья, неподалеку от городка, который впоследствии назвали Звездным. Меня обнадеживало, что далеко не все пилоты и, тем более, техники, служившие на аэродроме, жили в военном городке, за бетонным забором. Некоторым из них служебного жилья не досталось, они проживали в райцентре Щелково и ездили на службу пару остановок на электричке. На этих товарищах я и решил сосредоточиться. Люди вообще, с их многочисленными слабостями, – самый ценный резерв для исполнения шпионских заданий.
Я стал чаще бывать в городе Щелково. (Напомню, работу над этим заданием я вел неспешно и параллельно тому, как подбирался к академику Королеву.) Чтобы иметь основания бывать в подмосковном районном центре, мне требовалось прикрытие, и я завел полезные знакомства в тамошнем райкоме партии и райисполкоме, стал рисовать для них плакаты, портреты, исполнять разнообразную наглядную, как тогда называлось, агитацию. Весь этот советский бред: решения съезда в жизнь, навстречу пятидесятилетию Октября, доска почета, революционный держим шаг. Рисовал также афиши для городских кинотеатров, елок, утренников, танцев. Я даже, чтобы быть ближе к событиям и людям, снял в райцентре квартиру и стал проводить там две-три ночи в неделю. И, разумеется, вел активный образ жизни: посещал рестораны, спортплощадки, пивные, кинотеатры. Знакомился с местным народонаселением. И как только выяснял, что мой новый товарищ – летчик или техник, служащий на «Чкаловском», или обслуживающий персонал из военного городка, немедленно делал стойку и старался сойтись с заинтересовавшим меня гражданином или гражданкой как можно ближе.
