Фридрих Незнанский - Ящик Пандоры
Теперь задачей было обезвредить автоматчика, пока музыка перекрывала звуки снаружи — если только тот был на территории дома отдыха в одиночестве. Надо было спешить, пока любителю музыки не надоела Лайма. Команда из пяти человек во главе с Грязновым двинулась к зданию. Один из милицейских с автоматом, скрываясь за придорожными кустами, засел со стороны фасада, откуда ему было видно окно с автоматчиком. Остальные подкрались к подъезду, Вася остался «на шухере» у входа, Грязнов, Турецкий и второй милицейский поднялись на второй этаж. «Гори, костер...». По расчетам Турецкого, это была последняя песня на пленке.
Новый план захвата здорово напоминал боевик: если дверь в комнату заперта, один из них ногой вышибает ее, двое других врываются в помещение с пистолетами и... Собственно, это было все. Дверь выбивать должен был второй милицейский, во-первых, потому что он был поздоровее остальных, во-вторых, Грязнов должен был находиться в первых рядах ворвавшихся, в-третьих, Турецкий своей правой ударной ногой не мог сейчас выбить ничего, даже дверцы платяного шкафа. Но очень скоро выяснилось, что дверь в комнату не мог выбить никто из них, поскольку она была сработана из... стали. Боевик закончился вместе с последним аккордом оркестра Раймонда Паулса и... неожиданно развернулся острым сюжетом на противоположной стороне дома: раздались выстрелы, посыпалась штукатурка, послышались голоса.
— Гордеев на месте, Турецкий за мной,— скомандовал Грязнов, и они вдвоем побежали вниз по лестнице на улицу.
Оперативник, засевший в кустах, сработал как надо. Он заломил руку автоматчика, громилы с бычьей шеей и мощными руками, за спину, поставил колено ему на шею. Тот хрипел, давясь слюной. Усмиряя дыхание, оперативник сказал прерывисто:
— Дал, гад, очередь, чуть меня насквозь не прошил. А сам через окно по водосточной трубе вниз сиганул, скалолаз херов.
— Ты у меня молоток, Комаров,— одобрил подчиненного Грязнов.
От похвальных слов командира Комаров расслабился, убрал колено с шеи задержанного. Даже руку чуток отпустил.
— Кто тебе дал автомат? Кто приказал стрелять в людей? — рявкнул Грязнов, доставая из кармана наручники.
Громила повернул в его сторону скуластое лицо, как будто намереваясь ответить, но неожиданно выхватил левой рукой из-под мышки финский нож и всадил лезвие в плечо Комарова. Тот взвыл от боли, отпустил правую руку громилы. Секунда — и автоматчик схватил с земли свой «калашников», развернул ствол в сторону Грязнова и его команды. Еще секунда, и он автоматной очередью прошьет им животы.
Прогремел выстрел. Другой. Громила отпрянул назад, завалился на спину, выпустил из рук автомат. На лбу выступила кровь. Грязнов склонился над распластанным телом. Сказал укоризненно, обращаясь к Монахову:
— Плохо вас учил стрельбе майор Гончаренко. Первая пуля фюить — ушла в «молоко». А вот вторая угодила в «десятку»: ты разворотил ему мозга, Василий.
Монахов стоял бледный как полотно, сжимая в руке «макаров». Грязнов опустил ствол вниз, отобрал пистолет:
— Комарова — в Подольский военный госпиталь. Звонить в главк не будем. Сначала все тут сами про- утюжим. Надо разобраться в этой трех ну той ситуации. Труп оставляем на месте. Прикройте его какой-нибудь рогожей, ребята. Ты что оглох, Вася? Тебя это тоже касается. Пошли. Ты сейчас спас от гибели десять процентов личного состава шестого отдела по борьбе с организованной преступностью. Жаль, бля, Шура, конечно, рассерчает. Но она расстроилась бы еще больше, если б этот фрайер нас всех тут навечно успокоил...
* * *Старший лейтенант милиции Горелик знал в лицо уже всех обитателей дома, где жила Анна Чуднова, а также постоянных его посетителей — почтальонов и коммунальных работников. Минут пять назад в дом вошла незнакомая пожилая женщина в потрепанной одежде. Ника стояла у окна, он видел ее бледное лицо, худые плечи и сложенные крест-накрест руки. Через двадцать минут за ней приедет машина и повезет в министерство. Тогда Горелику можно будет соснуть часика два-три, прямо в машине, конечно, пристроившись где- нибудь в переулке у Садового кольца. По улице со скрежетом и лязгом потянулась, наполняя воздух горелой соляркой, вереница грузовиков-тяжеловозов, нагруженных негодными тракторами. Горелик открутил ручку оконного стекла и посмотрел наверх: Ника тоже закрыла окно, и теперь ее не было видно совсем. А может быть, она отошла от окна, до прибытия ее персонального автомобиля оставалось пять минут.
Из дома вышла та же пожилая тетка, теперь у нее в руках была авоська с пустыми бутылками, видно, получила милостыню такой вот натурой. И в ту же минуту к дому подкатила знакомая черная машина с белым четырехугольником пропуска на переднем стекле. Горелик включил зажигание, обернулся назад — про- верить безопасность выезда со стоянки — и снова увидел потрепанную тетку. Она шла быстрым, он бы даже сказал — спортивным шагом, на перекрестке резко повернула и... бросила сумку с бутылками в урну для мусора. Развернуться не было никакой возможности из-за встречного движения, Горелик вылетел из машины и бросился за теткой. Когда он добежал до поворота, то ее и след простыл, а от тротуара рванули синие «жигули» с забрызганным грязью номером и в течение трех секунд скрылись из виду. Но он все же успел рассмотреть, что за рулем была женщина — совсем не та, с бутылками, седая и неряшливая,— а молодая, в белом платье, и черные ее волосы отливали гладкой синевой...
Министерский шофер стоял с ленивым видом на лестничной площадке и жал кнопку звонка. Он довольно равнодушно наблюдал, как Горелик ломился в квартиру, потом, не поинтересовавшись, что именно происходит, двинул плечом и высадил филенку.
Ника сидела, на полу возле батареи отопления, прикованная наручниками к радиатору. Глаза закрыты, рот залеплен липкой лентой. Из-под растрепанных волос тоненькой струйкой стекала кровь.
— ...твою мать,— еле слышно проговорил шофер, а Горелик сдернул с Никиного лица пластырь и тотчас догадался, что она совершенно жива и почти невредима, потому что так кричать не смог бы ни один не вполне здоровый человек.
— Товарищ Славина! Это я! — старался он перекричать Нику, одновременно пытаясь снять наручники.— Старший лейтенант Горелик! Все в порядке!
Последнее утверждение, конечно, полностью противоречило сложившейся обстановке, но старший лейтенант не знал, как успокоить Нику. А она все кричала и кивала на телефон. И вдруг,он понял, что Ника не просто кричит от страха или боли, она кричала слова, от которых у Горелика помутилось в голове: «Они забрали Кешу!»
21
Результаты осмотра, облеченные в протокольную форму, могли соперничать с итальянскими кинотриллерами о деятельности Коза Ностра.
«В фамильном склепе князей Подворских, под гранитной плитой лейтенантом Монаховым обнаружен обезображенный труп женщины, согласно сводке МУРа, народной артистки Анастасии
Барановой по прозвищу «балерина», содержательницы дорогого столичного борделя, исчезнувшей с неделю назад-. Следователем Мосгорпрокуратуры Турецким и оперуполномоченным Гордеевым найден труп мужчины, замурованный в стене подсобки... В закатанной асфальтом яме среди пятерых обнаружен труп мужчины, примерный возраст 60—65 лет, одетого в мундир генерал-лейтенанта... В яме найдено большое количество различных вещей: пуговицы с гербом страны, монеты, толстый помятый журнал, похожий на амбарную книгу, и две компьютерных дискеты...»
Голова шла крутом от невыносимого запаха разложившихся трупов и от загадок, захороненных здесь. Следователей мутило и от этого запаха, и от голода — работали они восемь часов без отдыха, но о еде было страшно подумать.
«...В подвале помещения в одной из бетонных плит, предназначенных для укладки, обнаружен труп молодого мужчины с проломленным черепом и перерезанным острым предметом типа «удавки» горлом. В кожаной фактуре пояса брюк обнаружена миниатюрная, пластиковая карточка с изображением буквы «В» и номера «2874», а также черной продольной полосой.
Всего на территории бывшего дома отдыха Министерства промышленного строительства СССР было обнаружено 9 (девять) трупов».
* * *Пора было собираться на встречу с американскими пищевиками. Взглянув на настольные часы, Виктор Степанович Шахов встал из-за стола и прошел в министерскую «секретку». Подобные комнаты — что-то среднее между столовой и спальней — полагалась ему как представителю советского истэблишмента. Он открыл платяной шкаф, достал свежую белую рубашку и под цвет костюма коричневый галстук. Прежде, чем переодеться, приложил рубашку и галстук к себе и посмотрел в зеркало. Аккуратно повесил рубашку обратно в шкаф и достал из целлофанового пакета новую — в тонкую розовую полоску. Снова приложил к себе и, по-видимому, остался доволен обзором. Повязывая галстук, насмешливо хмыкнул. Влюбился, старый хрен, влюбился. Он слегка кокетничал сам с собой, поскольку старым себя еще не считал никак, он испытывал почти забытое восхищение от радости жизни, подобное обжигающе ледяному душу после только что принятой финской бани.
![Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]](/uploads/posts/books/37716/37716.jpg)
