Лариса Соболева - Кровавая свадьба
— Марат, дай руку. Марат, помоги мне надеть лямку (от мешка неизвестно для каких целей). Марат, поплыли наперегонки?
«Какое мне дело? — пожимала плечиками Света. — Пусть развлекается с кривляками». На ужине к их столику подплыла фальшивая блондинка и предложила посмотреть Египет с Израилем, три ночи на корабле — два дня впечатлений. Это становилось невыносимым.
— Светильда, хочешь в Египет? Пирамиды, сфинксы…
— И жара до ста градусов в тени, — буркнула она.
— Светочка, таких градусов не бывает, — улыбнулась блондинка.
— Не хочу в Египет, я там была, — отказалась Света. — А ты поезжай.
— Мы не хотим в Египет, — почему-то рассмеялся Марат.
— Я иду в номер, у меня болит голова, — поднялась Света, разозлившись.
— А я посижу еще, — сказал Марат. — Ты не против?
— С какой стати я буду против?
Белая старая лошадь подсела к нему, что-то чирикала, пошло хохоча. Не над ней ли? Противно.
С раннего утра Света плавала в бассейне. Марат пришел много позже — он соня. Поприветствовав ее, улегся в шезлонг, Света подплыла к бордюру:
— Если надо пойти на свидание, то иди. Ты не обязан сидеть возле меня.
— На свидание? С девушкой, что ли?
— Ну, не с парнем же.
— Не могу ходить на свидания, у меня жена есть.
— Какая я тебе жена, не смеши.
— К тому же ревнивая.
— Чего-чего? А что такое ревность?
— Это… — зевнул Марат. — Это как вареное или сырое яйцо, не попробуешь — не поймешь.
Света нырнула и выплыла на середине бассейна, чем выразила свое «фи».
— Светильда, выходи, у нас сегодня большая экскурсия в горы, обещали праздник «Кипрские ночи».
— Мне надоели экскурсии, — ворчала она, выбираясь из воды. — Когда-нибудь будет свободный и спокойный день?..
А было здорово. День закончился в корчме, где три киприота в национальных одеждах зажигательно танцевали, на голову одного из них туристы водрузили целую пирамиду из стаканов. В конце вечера они увлекли в танец туристов, в том числе и Свету. Возвращались ночью в джипе, а ветер, теплый средиземноморский ветер с запахом нагретых за день камней и моря обдавал лицо и плечи. Света утомилась и дремала, прислонившись к стенке джипа. Марат перекинул через ее голову руку, взяв за плечи, привлек к себе.
— Устраивайся поудобней и спи.
«Он славный, добрый», — подумала Света.
15
— Это опять Герман. Не приехал?.. Ах, звонил… и что? Извините, Кира Викторовна, за беспокойство, до свидания.
Не вернулся Петр Ильич из командировки — кодовое название загула. Укатил в Крым с сексапильной молодой блондиночкой, у которой грива до задницы. Хорошо, должно быть, ему на берегах Тавриды командируется, раз задержался на неопределенное время. Впрочем, понять мужика легко: директриса вянет на глазах, а дядю Петю долбанула третья молодость, причем долбанула крепко. Это его дело, конечно, а вот как случилось, что он не поставил Германа в известность о строительстве завода, куда Феликс бросил кучу денег? Забыл? Ничего себе! Он же готовил документацию, составлял смету с авторами проекта, выбирал место, добывал специалистов для проб почвы и забыл? Ну, если учесть, что основная часть акций должна принадлежать Феликсу, остальное рассыпано по рукам, включая инвесторов, то, наверное, память отказать может. Не хватает-то всего ничего. А кто руководит мнением главного архитектора? Арифметика проста: мэр. А мэр друган дяди Пети. Медведя нет, а шкуру делят.
Герман полистал тетрадь, задержался на страницах с надписями «Митя» и «Люся из кафе». Заходил в кафе, выпил поддельного коньяку и, как на нечто экзотическое, смотрел на Люсю, которую часто окликали. О чем ее спрашивать? Это существо вряд ли помнит вчерашний день, куда ей восстановить в памяти двадцать пятое мая? А Митя? Допустим, поговорит он с Митей, что это даст? Он свидетель Егора, которому наплевать на земные страсти. Записал: «Что это даст?» И: «Ничего».
— Что ты пишешь? — спросила Белла, войдя с закусками на подносе.
— Да так… — Он закрыл тетрадь и бросил в стол, потянулся, хрустнув костями. — Катаю план на неделю, чтобы не забыть. Я закончил.
— В обычную тетрадь? Я подарю тебе ежедневник, делать записи в обычной тетради несолидно. — Белла сервировала стол, разложила салфетки, достала бокалы для вина, не забыла о свечах. — Чем еще будешь заниматься?
— Хочу посмотреть свадьбу.
— Опять? Ты беспокоишь меня. Не больно видеть отца живым?
— Напротив. Он меня вдохновляет на великие дела. Нет, правда, не могу же я стать хуже! Предлагаю и тебе посмотреть запись Михасика. Обхохочешься.
— Что ж, раз больше нам нечем заняться… — кокетливо протянула Белла.
— Нам всегда есть чем заняться, но потом. Ты только взгляни, там такое…
Белла налила вина, а Герман вставил кассету в видеомагнитофон. Кстати, он опять забыл вернуть компактные кассеты с камерой, с которых сделал копии. Герман удобно устроился в кресле, отхлебнул вина и забубнил:
— Так, акт бракосочетания проскакиваем, это неинтересно… Предупреждаю, комментарии — жуть… Ну, ты с Михасиком неплохо знакома.
На экране толпа у ресторана встречает молодых. Подъезжает вереница убранных лентами и цветами машин. Толпа стала больше, в кадре головы и спины. Неповторимый голос Михасика:
— Ну, бля, рассоситесь! Че снимать я должен? Котлы ваши? Не, ну че, пацаны?.. Болт! Кончай базар, в натуре! Распихай там… Ага, так…
Такой же, а-ля Михасик, Болт бесцеремонно расталкивает всех. Мужчина протестует против хамства, но он не из шишек, с ним не считается Михасик:
— Хавальник закрой и отвали. Ну, народ! Дай снять, мать твою!
В объективе Марат и Света, их встречает Галина Федоровна на пороге ресторана с хлебом и солью, толкает заученную речь тоном клинической оптимистки. Белла со смешком сказала, пригубив бокал:
— Еще чуть-чуть — и мама Марата взлетит.
— Смотри, а вот ты, Белла.
Гости ринулись занимать места, в хвосте плетется Белла в сиреневом тумане одежд, сняла с плеча такого же колера довольно большую мягкую сумку, опустила туда руку. На подругу налетела Зоя, которую, в свою очередь, толкнул муж, гаркнув (надо полагать, шутливо) ей в ухо. Обе вскрикнули, у Беллы выпала сумочка. По ступеням рассыпались косметические принадлежности. Зоя давай ругать мужа, а Белла сбежала вниз, торопливо начала поднимать вещи. Молоденький мент — тот самый, предложивший Герману помощь, когда он выяснял отношения с Ритой, — помог собрать флаконы и прочие женские штучки. Белла со злостью налетела на него:
— Оставь, я сама.
А на заднем плане Михасик с женой скалит зубы, обнимая благоверную. Он поднял вверх руки, мол, вот он я, какой красавец-удалец! Их-то и снимал Болт, просивший поменять позы, Белла попала в кадр случайно. Грубо вырвав у мента некий предмет, она спохватилась, ибо тот обидчиво поджал губы и хлопал глазами, дескать, не понял, что я плохого сделал. Белла, сжав его руки, пропела:
— Ой, простите, я не хотела вас обидеть, так получилось. Я расстроилась, пудреница разбилась… Вы не сердитесь?
У него был еще один предмет, похожий на дезодорант… Забирая его, Белла поцеловала паренька в щечку, потом поднялась к друзьям, обернулась и помахала юноше. Околдованный мент проводил ее мечтательным взором, как нечто недосягаемое.
— А ты натуральная ведьма. Глянь-ка, — Герман вернул несколько кадров, — паря спекся. Не слишком ли расшаркалась перед сопляком? Белла! Ты слышишь?
— А? — очнулась она. — Что ты сказал?
— Говорю, не стоило так расшаркиваться перед сопляком.
— Перед каким сопляком? — не поняла она.
— Ты что, не смотрела? Перед ним… Все, дальше поехало. Вернуть запись?
— Не стоит. — Она пересела к нему на колени. — Просто я вежливая.
— Смотри, смотри! Дальше сплошная умора.
Камера поползла под столом, запечатлевая ноги гостей, а впереди объектива задница, которая сдвинулась в сторону, из-за нее выглянула хитрющая рожа Михасика. Он начал трогать женщин за коленки, раздался писк. Два идиота затряслись от хохота вместе с камерой. Михасик снова повернулся к объективу, приложил палец к губам, видно, что набрался он здорово. Темновато, конечно, но разобрать нетрудно, с каким неописуемым восторгом и азартом приподнял он длинную юбку и запустил лапу между ног. Женские коленки резко сжались, под столом появилась очаровательная головка, перекошенная злобой:
— Мишка! Ты совсем долбанутый? Отцепись, сказала! Козел паршивый! Жену лапай!
Михасик и Болт закатились со смеху. Картинка сменилась. Сцена в сортире. Писсуар. И два члена над ним, из которых льются струйки.
— Фу! — брезгливо сморщилась Белла. — Свои достоинства, что ли, снимали?
— А то чьи же! — затрясся от смеха Герман.
— Мишенька был быдлом, им и подохнет. Всему же предел есть!
