Гиллиан Флинн - Острые предметы
Бедные убитые девочки… «Что творится в этом мире?» – плакала Мими. Хотя эти слова настолько банальны, что записывать их смысла не было, именно это я чувствовала сейчас. Что-то было ненормальным, прямо здесь, совершенно ненормальным. Я представила, как Боб Нэш сидит на кровати Энн и пытается вспомнить их последний разговор. Как мать Натали заливается слезами, уткнувшись лицом в старую футболку своей девочки. Представила, как я сама, в тринадцать лет, в отчаянии рыдаю на полу в комнате покойной сестры, держа в руках ее туфельку в цветочек.
А потом Эмму, которой сейчас тоже тринадцать. Девочка-женщина с прекрасным телом, терзаемая желанием быть малышкой, по которой скорбит мама. Маму – как она плачет по Мэриан. И как кусает ребенка. Представила, как Эмма, утверждая власть над слабыми, вместе со своими подружками со смехом обрезает волосы Натали; как кудри девочки падают на пол. Мое тело кричало, сердце колотилось так, что гудело в ушах. Я закрыла глаза, обхватила себя руками и заплакала.
* * *Десять минут я рыдала в подушку, потом начала успокаиваться, и в голове стали появляться земные мысли: интервью с Джоном Кином – выбрать то, что я смогу процитировать в статье; квартплата – заплатить на следующей неделе, когда вернусь в Чикаго; вынести мусор – из корзины у кровати несет кислятиной, там преет яблоко.
– Камилла! – послышался за дверью голос Эммы.
Я застегнула воротник, опустила рукава и открыла дверь. Эмма вошла: розовая ночная рубашка в цветочек, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, босые ноги. Милашка, да и только.
– Ты плакала, – с легким изумлением сказала она.
– Немного.
– Из-за нее?
Последнее слово прозвучало веско, тяжело, и мне представилось, что оно упало в подушку, как увесистый круглый камень, и оставило глубокую ямку.
– Отчасти.
– Я тоже. – Ее взгляд скользил по краям моей одежды, воротнику и рукавам. Надеялась увидеть мои шрамы. – Не знала, что ты режешься, – сказала она наконец.
– Я больше этого не делаю.
– Это хорошо, я считаю. – Она в нерешительности заерзала на кровати. – Камилла, у тебя бывает такое чувство, что должно произойти что-то плохое? При этом сделать ты не можешь ничего – остается только ждать.
– Приступы тревоги? – Я не могла отвести взгляд от ее кожи, гладкой и смуглой, как кофе с молоком.
– Нет, не то, – протянула она разочарованно, как будто я не смогла разгадать простую загадку. – Ну и ладно, я все равно хочу кое-что тебе подарить.
Она вручила мне маленький бумажный сверток и попросила развернуть осторожно. Я развернула: там был аккуратно скрученный косяк.
– Это лучше, чем водка, которую ты пьешь, – сказала Эмма, автоматически занимая оборонительную позицию. – Ты много пьешь. Это лучше. От этого ты не будешь такой грустной.
– Эмма, правда…
– Можно, я еще раз посмотрю на твои порезы? – Она застенчиво улыбнулась.
– Нет.
Молчание. Я подняла руку, в которой держала косяк.
– Эмма, и я думаю, тебе не следует…
– Это подарок: хочешь – бери, хочешь – нет. Я просто хотела сделать тебе приятное.
Она нахмурилась и скрутила в трубочку уголок своей рубашки.
– Спасибо. Мне приятно, что ты обо мне заботишься.
– А знаешь, я ведь могу быть хорошей! – сказала она, все еще хмурясь. Казалось, она вот-вот заплачет.
– Знаю. Хотя не понимаю, почему ты решила быть хорошей со мной именно сейчас.
– У меня не всегда это получается. А сейчас получилось. Мне проще, когда все спят и в доме тихо.
Она протянула руку, которая, как бабочка, затрепетала перед моим лицом. Потом уронила руку, погладила мне колено и ушла.
Глава десятая
«Мне жаль, что она приехала сюда, потому что здесь она умерла, – со слезами сказал Джон Кин, восемнадцати лет, о своей сестре Натали, десяти лет. – Мою сестру убили…»
Четырнадцатого мая, в городе Уинд-Гап штата Миссури, между зданиями салона красоты «Стрижка и завивка» и скобяной лавки «У Бифти», было обнаружено тело Натали Кин, зажатое в узком проеме в сидячем положении. Это второй ребенок, убитый в городе за последние девять месяцев: в августе прошлого года в местной реке было найдено тело Энн Нэш, девять лет. Обе девочки скончались от удушья, и у обеих убийца выдернул зубы.
«Сестренка иногда вела себя как настоящая сорвиголова», – сказал Джон Кин, тихо плача.
Джон Кин, который недавно окончил школу и который два года назад приехал сюда с семьей из Филадельфии, охарактеризовал сестру как девочку умную и одаренную богатым воображением. Однажды она даже изобрела свой язык, включая алфавит.
«Но Натали была еще маленькой, и получилась какая-то китайская грамота», – прибавил Кин, грустно смеясь.
Китайской грамотой это дело остается и до сих пор: полицейские чиновники Уинд-Гапа, а также Ричард Уиллис, следователь по убийствам, приехавший из Канзас-Сити, признают, что улик мало. «Мы не исключаем никаких возможностей, – сказал Уиллис. – Убийца может быть как городским, так и приезжим, и мы тщательно работаем над обеими версиями».
Полиция отказывается комментировать показания мальчика, возможного свидетеля, который заявляет, что видел, как Натали похитила женщина. Источник, близкий к полиции, считает наиболее вероятным, что убийца – мужчина, проживающий в городе. Местный врач-стоматолог, Джеймс Л. Джеллард, подтверждает это: «Выдернуть зубы нелегко, тут сила нужна». Пока полиция занимается расследованием, в мастерских Уинд-Гапа стремительно вырос спрос на кодовые замки и огнестрельное оружие. С тех пор как убили Натали, в местной скобяной лавке было продано три десятка кодовых замков, и владелец оружейного магазина выдал более тридцати разрешений на ношение оружия. «Я думал, что у большинства местных жителей ружья уже есть, потому что многие занимаются охотой, – говорит Дэн Р. Снайя, владелец самого крупного в городе магазина огнестрельного оружия, – но, видимо, теперь вооружаются те, у кого их не было».
Одним из тех, кто увеличил свой арсенал, является отец Энн Нэш, Роберт, сорок один год. «У меня остались две дочери и сын, и я должен их защитить», – сказал он. Нэш отзывается о покойной дочери как о ребенке очень сообразительном. «Иногда я думал, что она умнее меня. Иногда она сама считала себя умнее отца». Он сказал, что его дочь была подвижной, как и Натали, которая лазила по деревьям и каталась на велосипеде, – чем она и занималась в августе прошлого года, когда ее похитили.
Отец Луи Д. Блуэлл, настоятель местной католической церкви, заметил, как убийства повлияли на местных жителей: значительно увеличилось количество посетителей на воскресных мессах и многие люди приходили к нему за духовным наставлением. «Когда случается беда, люди испытывают сильную потребность в духовной пище, – говорит он, – они хотят знать, как такое могло произойти».
Этот же вопрос интересует полицию.
Редактируя статью, Карри посмеялся над средними инициалами: «Бог мой, как же южане любят свои формальности!» Я заметила, что Миссури официально относится к Среднему Западу, а он развеселился еще больше: «А я официально мужчина среднего возраста, но поди скажи это Эйлин, когда меня скручивает артрит и ей, бедняге, приходится меня лечить».
Он вырезал почти все мое интервью с Джеймсом Кэписи. Мы выставим себя идиотами, если уделим слишком много внимания словам ребенка, особенно если полиция ему не верит. Он также вычеркнул убогую цитату госпожи Кин, ее слова о сыне: «Это очень милый, добрый мальчик». Это все, что мне удалось у нее выудить, прежде чем она выставила меня за дверь, все, чего я от нее добилась такими трудами, но Карри счел эти слова лишними, отвлекающими внимание. Наверное, он прав. Он был весьма доволен тем, что у нас наконец стал вырисовываться портрет подозреваемого, на котором сосредоточится внимание читателя, – «мужчина, проживающий в городе». Многое из того, что я написала об «источнике, близком к полиции», было выдумкой, а точнее, информацией, которую я собирала по крупицам. Все, от Ричарда до святого отца, сошлись на версии, что убийца – мужчина, проживающий в городе. Но признаваться в этом Карри я не стала.
Утром того дня, когда вышла моя статья, я лежала в постели, глядя на белый дисковый телефон, и ждала звонков с упреками. Либо позвонит мама Джона, возмущенная тем, что я подобралась к ее сыну, когда про это узнает. Либо Ричард отругает за утечку информации о том, что подозреваемый живет в городе.
Прошло несколько часов, телефон молчал, я лежала и потела все сильнее. За окном жужжали слепни, за дверью топталась Гейла, не решаясь войти ко мне в комнату. В этом доме ежедневно меняли постельное белье и полотенца, стиральная машина на подвальном этаже гудела беспрерывно. Думаю, этот порядок остался еще с тех времен, когда Мэриан была жива. Белье всегда было чистым и хрустящим, чтобы мы забыли о капельницах и влажном запахе телесных выделений. В студенческом возрасте я впервые поняла, что мне нравится запах секса. Однажды утром я пришла к подруге. В коридоре мимо меня пробежал парень, со смущенной улыбкой пряча носки в карманы брюк. Подруга лежала в спальне на постели, голая и потная, высунув ногу из-под одеяла. В комнате витал чисто плотский запах, грязный и сладковатый, как в медвежьей берлоге. Этот обжитой запах людей, которые провели вместе ночь, мне до сих пор почти неведом. Запах отбеливателя был мне тогда знаком гораздо больше.
