Вилен Арионов - Сначала отвести беду...
За 26 дней до полной выслуги лет! В глазах теперь Иванова потемнело и он, не спросив разрешения, вышел из кабинета начальника Главка.
Его попросили вернуться ровно через три недели и не раз они с Петром обсуждали, чьи же "государственные" интересы ненароком задели? Из какого высокого кабинета надавили на Министра?
Думы последнего времени сошлись в третьем, вероятно, главном блоке размышлений.
И выводы однозначны: Лев Гурыч Иванов не может уклониться от собственной ответственности не только за прошлое, но и за будущее своей страны. Родины. Своего народа.
Он пытался иронизировать — Лёва, тебя обуяла мания величия, угомонись.
И сурово обрывал себя.
Этот, третий, блок размышлений был до ужаса логичен и реален: ещё немного и Россия в качестве свободного и независимого государства СВОЕГО НАРОДА погибнет. Что значит "ещё немного"? Сколько? И неумолимые размышления тренированного логичного ума называли вероятный срок — 10 лет. Вряд ли больше. Впервые Иванов обрадовался, что у него нет собственных детей, но отбросил эту недостойную радость. Не умел он мыслить только личными категориями.
Размышления, поглощающие Льва Гурыча, были не на пустом месте. Мария и ребята снабдили его уймой газет, журналов. И официальных. И оппозиционных. И общеполитических и сугубо специализированных. Читал Иванов запоем, впитывал информацию. В том числе и ту, поймать и осмыслить которую раньше не позволяла сумасшедшая занятость. Теперь времени хватало. Чего-чего, а времени у него теперь было много.
Иванов ничего не записывал, полагаясь на свою совершенную память. Где-то когда-то он читал, что за свою жизнь человек использует лишь незначительную часть возможностей своего мозга, и теперь с удовольствием убеждался, что его память, — ничего не упуская из прежнего опыта, — надёжно принимает уйму новой информации. Разумеется, сказывалось и то, что он был подготовлен к этим новым знаниям, они лишь помогали сформулировать и подтвердить примерами выводы, к которым вело всё мироощущение честного русского офицера.
В одной из книг Леонтьева его литературный двойник рассуждает о своей партийности. Мол, вступил, как и другие — нужно было. На собраниях откровенно скучал, из партии не "выходил", она сама скончалась, не особенно огорчив этим своего пассивного члена. Тогда Лев Гурыч крупно поспорил с автором, пытаясь убедить его в неверности, в нелогичности таких суждений для психологии выросшего в советское время серьёзного специалиста — криминалиста…. Увы. Мнение автора ещё дальше отодвинуло Лёву от его персонажа. В жизни полковник Иванов тяжело пережил разрушение партии, и сейчас в своих нелёгких раздумьях уж в который раз утверждался в верности её пути, хотя и неверности, ошибочности многих и многих конкретных дел, осуществлявшихся бывшими партийными руководителями. Прямое предательство, прямая измена своему народу — это другое. За это мерзавцев судить нужно. Но общий курс развития страны был верен. — Эти тяжёлые мысли шли "по кругу", повторяясь много раз. И на этом месте Лев Гурыч вскипал, сжимая кулаки, яростно отбрасывался на подушки…. Но понимание несвоевременности таких размышлений каждый раз заставляло Иванова обрывать себя, — это успеется, сейчас о другом думать нужно.
И он думал, думал.
Да, есть необходимость поговорить с отцом….
Фрагмент 3
Отношения с отцом за десятки лет "знакомства" сложились простые и понятные. Разумеется, они любили друг друга. Но вот уже чуть не 40 лет видятся редко. Раз в месяц-полтора переписываются или разговаривают по телефону, касаясь при этом почти лишь семейных тем…. Пока генерал Гурий Алексеевич служил, его армейские дела не могли быть предметом обсуждения, проблемы оперативника — милиционера, — тем более. Теперь же повседневные заботы Иванова-старшего вертелись вокруг радостей и сложностей маленькой "усадьбы" на юге Украины, да здоровья, увы, уже не столь крепкого, мамы Льва. Сам Гурий Алексеевич (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить) был достаточно устойчив, как он говорил, и хворостям да различным микробам — бациллам не поддавался.
Узнав о серьёзном ранении сына, он хотел немедленно приехать в Москву, но Лёва убедил по телефону, скорее, уговорил, что такая сложная по нынешним временам поездка не нужна. Что он, мол, чувствует себя сносно и, вообще, в госпитале не впервые, скоро поправится и сам приедет хлебнуть южный воздух и глоток отличного домашнего винца, делать которое отец научился весьма удачно.
… Теперь трудные раздумья Льва Гурыча настоятельно требовали серьёзно поговорить с отцом.
И Лев попросил Славку принести ему мобильник…
Отец приехал сразу.
Конечно, Лев знал о примерном времени возможного приезда отца. Но именно в то мгновение, когда Иванов-старший подъехал на такси к зданию госпиталя, непонятная сила подтолкнула Лёву и заставила всмотреться в Славкино зеркало. Он выделил взглядом незнакомую машину и увидел, как отец, неловко согнувшись, — при его росте непростое дело, — вылез из неё, расплатился с шофером и, на секунду замешкавшись, уверенно взбежал на крыльцо. Через три-четыре минуты он уже вошёл в палату. Остановился у двери, внимательно посмотрел на сына, и широко улыбнувшись, сказал:
— Да ты отлично выглядишь, Лёвушка! Если бы не ноги с грузилами, я бы подумал, что палата твоя — санаторная.
— А я и не жалуюсь, папа. Я же говорил тебе, что ничего страшного. Просто соскучился, очень соскучился. Да и ты…Тебе сельская жизнь на пользу идёт. Мама-то, почему болеет?
Отец сел на краешек кровати. Они не виделись с осени и мирный, домашний разговор длился довольно долго, пока в палату не вошла сестра с атрибутами для уколов.
Когда она вышла, Гурий Алексеевич спросил:
— Ну, что случилось, сынок? Что соскучился, верю. Но и тревогу в телефонном разговоре ясно ощутил?
— И не скрываю. Времени у меня, как понимаешь, сейчас в избытке, вот и мысли всякие одолели. Мнение своё по некоторым вопросам захотелось с твоим сверить. Да что там захотелось! Необходимо мне проверить свои выводы с мудрым и знающим человеком. Ещё с Беркутовым поговорю, но это — позже. В его оценках я не сомневаюсь, но….Но это уже будет разговор о тактике, о конкретностях… Ты же должен меня поддержать…. если я прав, и благословить. Вон как высокопарно заговорил я, папа!
Отец поднялся, оглядел палату, как бы в поисках удобного кресла. Не нашёл и снова сел на край кровати.
Говорили они долго, до самого времени пока не пришёл с укоряющим видом дежурный врач
В чём-чём, а в нерешительности, в безволии никто и никогда не смог бы упрекнуть Иванова. И, тем не менее, факт — уже вторые сутки после встречи с отцом Лев ощущал себя в некоей прострации. Конечно, куда-то бежать и что-то делать с переломанными ногами невозможно. Но он чувствовал себя так, словно ему нужно принимать ответственнейшее решение. Сейчас и… навсегда.
Это так и было, но ведь, к выстраданному решению он УЖЕ ПРИШЁЛ, встреча с отцом полностью укрепила его в верности и необходимости задуманного. И отец, всегда точный в своих словах и поступках, не удивился просьбе "благословить" его, но встал и торжественно сказал: — Ты не мог решить иначе, я БЛАГОСЛОВЛЯЮ ТЕБЯ, сын мой.
Отец, разумеется, разделял взгляды Льва Гурыча.
Вопрос к отцу состоял в другом: Что делать? Не вообще, абстрактно кому-то и когда-то, а что делать ему — Льву Гурычу Иванову, полковнику и инспектору по особо важным делам милицейского Главка. Пусть в отставке или в запасе, — чёрт знает, как по нынешним инструкциям полагается, — это будет скоро. Нынешнее положение, ясно, не задержится — вот только из госпиталя выйти…Что делать ему просто честному мужику в пока ещё нормальном возрасте, — ещё прилично до шестидесяти. Со здоровыми, тоже пока, телом и душой? Что делать, если остро ощутил близость катастрофы? Что делать, если до катастрофы осталось всего несколько лет…Сколько?
То, что это — 10, как предел, — 12 лет, может быть, меньше, они сошлись…
Понятно. Информацию они черпали из одного источника, — газет, телевидения. Просто огромный военный опыт отца, знание армейской "кухни", делали его мнение ещё более весомым.
Главными доводами в этой оценке были анализ внешней политики руководства страны и беспристрастный анализ действий на международной арене Штатов.
Постоянное "расширение интересов" Америки и постоянное же подлаживание к ним России. Пресловутый тезис о мировом "правопорядке" под защитой военной мощи США, порядке, утверждаемом бомбами и танками, при полной невразумительности политики ООН, легко подводили к вопросу: кто следующий? И чем он, этот следующий, вызовет интерес у Соединённых Штатов?
Не нужно было быть искушённым в политике, чтобы понять причины этого: повседневное и всё время растущее потребление американцами доли мировых ресурсов, уже превысило 40 % их ежегодной добычи, хотя собственное население страны не достигало и 5 % мирового. Это постоянно обостряет ситуацию и заставляет правителей США алчущим взором просматривать мировые кладовые сырья, в первую очередь, энергонесущего. И, в этой связи, колоссальные сырьевые запасы нашей страны, невольно подводили к мысли о том, что мы — "на очереди". Слабость же нашей страны и приспособленческий курс её руководства оставляли для недругов приятный выбор: "съесть" её неспешно, мирным путём или…. Или подождать ещё чуть-чуть и, дождавшись, когда остатки былого советского стратегического могущества сойдут "на нет", ударить…Увы, самая совершенная техника не только морально устаревает (хрен бы с этим старением! И устаревшими ракетами можно дать сокрушительный отпор агрессору!). Но и её, — техники — физическое состояние имеет расчётный предел надёжности…. Вот эти расчёты и дают срок, определённый многими аналитиками, — срок надёжности обороны России. К этому "плюс" добровольное на основании сознательно заключённых договоров уничтожение современнейшей боевой техники, в том числе такой, какой не располагал потенциальный агрессор. "Плюс" отказ от стратегически важных военных баз, в сочетании, с как бы данным в насмешку, согласием на создание американских баз на территории бывших республик Союза, вхождение некоторых из них в пресловутый блок НАТО.
