Миньон Эберхарт - Белый какаду
– Впустите меня. О, пожалуйста, дайте мне войти!
Глава 2
Она стучалась в мою дверь и плакала. Я приоткрыл дверь и увидел бледное лицо, темные, расширенные глаза и развевающиеся волосы. Она снова заколотила кулачками по двери и опять заплакала:
– О, впустите меня!
Я распахнул дверь, и она ворвалась в комнату. Она устремилась к свету, подобно ребенку, убегающему от мрака. Я застал ее на коленях перед камином, протянувшей к огню свои красивые руки, а ее серебряные каблучки проступали яркими пятнами на фоне ковра. Когда я встретился с ней взглядом, в ее глазах был неподдельный ужас и, задыхаясь, она сказала:
– Закройте дверь!
Я закрыл плотнее дверь, выходящую в коридор. Когда у тебя нет больших денег, то имеется одно преимущество: ты лишен подозрительности. Когда я вновь повернулся к ней, она все еще держала руки у огня. К счастью, дрова теперь хорошо горели, и свет пламени отражался, отливая золотом, в ее пышных волосах, на ее лице и зажигал искорки на бархатной пелерине. Ее лоб был широк и прекрасен, носик маленький, прямой и немного вызывающий. Ее губы дрожали, но подбородок был тверд.
У меня осталось немного бренди, и я дал ей выпить. Потом подставил стул и стал ждать. Наконец, она перестала порывисто дышать, и губы стали дрожать меньше.
Она повернулась ко мне и неуверенно улыбнулась.
– Я очень сожалею, – сказала она. – Но, видите ли, меня только что похитили.
Ее темные глаза на мгновение задержались на моих, затем она вновь повернулась к огню, будто уже сказала все, что хотела.
Я постарался взять себя в руки.
– Вы это серьезно говорите?
Она обернулась, поглядела на меня, и мне сразу стало ясно, что она не шутит.
– Хотите, я вызову полицию?
– Полицию? О, нет. Я не думаю, что полиция может чем-либо помочь. Во всяком случае, я спаслась. Совершенно... – ее голос задрожал, но она овладела собой и закончила твердым голосом: – совершенно невредимой.
– Но я должен что-то предпринять. Полиция...
Она сделала решительный жест рукой.
– О, конечно, я не вызову полицию, если вы не хотите. Но ведь что-то следует предпринять. Это может...
Я чуть было не сказал, что это может повториться, но вовремя остановился, видя ее испуг.
Я сразу поверил, что она говорила правду, у меня просто не возникло ни малейших сомнений.
– Могу ли я что-нибудь сделать для вас? Может быть, позвать горничную или управляющего отелем? Разве нельзя что-нибудь сделать?
Я направился к звонку, но она, должно быть, решила, что я иду к двери, так как резко повернулась, вновь задыхаясь и дрожа от страха:
– Пожалуйста, не уходите. Подождите одну или две минуты. Видите ли, я задыхаюсь, потому что мне пришлось бежать. Он преследовал меня.
Что-то заставило меня броситься к двери и выйти в коридор. Это не был голос моего рассудка или воли, так как я не имел ни малейшего желания быть замешанным в дело с похищением. Почти одновременно со мной она добежала до двери, ведущей на лестницу, и обеими руками ухватилась за мою руку. Видимо, она была испугана, лицо ее снова побледнело, и она в ужасе глядела через стекло двери, продолжая умолять меня вернуться.
– Поверьте мне. Пожалуйста, поверьте мне. Он ушел. Наверное, он ушел сейчас же, как вы открыли дверь и впустили меня. Он не стал бы дожидаться, чтобы его поймали. Кроме того, я не могу взвалить это дело на ваши плечи.
Я ощущал на своем лице ее теплое и приятное дыхание, ее плечо нежно прикасалось ко мне, точно пытаясь увлечь меня обратно, помимо моей воли. Руки у нее были маленькие, холодные и сильные; она употребляла какие-то духи, напоминавшие запах гардений. Я сказал: "Глупости", – снял ее руки и не очень-то нежно отстранил ее, но она была сильная и решительная, несмотря на свою хрупкость.
Но когда я распахнул дверь и ветер ударил нам в лицо, она вновь схватила меня за руку и закричала, почти приложив губы к моему уху, чтобы я мог расслышать ее, несмотря на вой ветра и стук ставней и окон:
– Разве вы не понимаете, наконец? Я попаду в очень трудное положение, если вы это сделаете!
Я внимательно поглядел на лестницу. Мне было видно пространство лишь до первого поворота, и то неясно. Конечно, там никого не было, а во дворе двигались только тени. В конце концов, если она так к этому относилась, решение зависело от нее. Она стояла очень близко, и я чувствовал, как ее тело дрожит от холода.
– Возвращайтесь в мою комнату и постарайтесь согреться.
Так как она колебалась, я прибавил:
– О, я сделаю все, как вы хотите.
Этот ответ удовлетворил ее. Бросив на меня пытливый взгляд, стараясь отыскать в темноте мои глаза, она пошла обратно к огню и свету, в то время как я закрыл дверь, ведущую на лестницу.
Когда я вернулся, она, как прежде, сидела на полу у огня, протянув руки к камину, она казалась очаровательной в своих маленьких красных туфельках с поблескивающими серебряными каблучками и развевающимися блестящими волосами.
– Пожалуйста, не считайте меня нарушительницей закона. Я не знаю, как объяснить вам. Все это покажется вам странным. Но вы должны понять, что я не могу втягивать вас в это дело. И, в конце концов, – неожиданно добавила она, – если человека похищают – это его частное дело.
– Обстоятельства сложились удачно, и вы можете теперь так рассуждать.
Она бросила на меня быстрый взгляд.
– Не сочтите меня дерзкой. Я... я очень испугана. Может быть, минутой позже я буду в состоянии выразить вам свою благодарность. Но сейчас мне хочется прийти в себя и согреться у вашего замечательного камина. Если я согреюсь, мне будет легче пройти через эти длинные холодные коридоры в свою комнату. Не странно ли, что, когда вам холодно, вас покидает мужество?
Она вдруг замолчала, будто эта тема была слишком опасной, затем поспешно добавила:
– Меня зовут Сю Телли. Я живу в этом отеле. А вы прибыли сегодня, не так ли? Садитесь, пожалуйста. И курите, если вам хочется. Я ворвалась самым непростительным образом и помешала вам. Мне хочется, чтобы вам было удобно.
Я хотел сказать ей, что она вовсе не помешала мне. Хотел сказать, что, глядя на нее, я насыщаю свои изголодавшиеся глаза чудесным видением. Мне хотелось сказать ей, что она была маленькой дурочкой, мешая мне вызвать полицию или отправиться самому в погоню за тем типом.
Но вместо этого я сообщил, что меня зовут Джимом Сандином, и предложил ей сигарету. Она отказалась и смотрела, как я зажигаю свою. Слегка принюхавшись своим маленьким носиком, она сказала не без удовольствия:
– Да ведь это американская сигарета!
Я подтвердил это:
– Вы не поверите, как мне было трудно достать их. Здесь во Франции это легко, хотя довольно дорого, но в России достать их практически невозможно.
– Вы только что оттуда?
Ее лицо смягчилось, оно стало менее напряженным и не таким бледным от ужаса, точно разговор на обыденные темы помогал ей восстановить душевное равновесие.
От внезапного порыва ветра ставня резко стукнулась об окно. Она испуганно посмотрела на меня, побледнев от страха, и я поспешно сказал:
– Это всего лишь незакрепленная ставня, ничего страшного, Да, я недавно приехал из России, Я провел там безвыездно целых два года. Я инженер и был приглашен на работу. Это 6bwq тяжело. Я переписывался со своим старым другом Джеком Даннингом, и мы сговорились встретиться здесь, а потом отправиться в зимнее путешествие по Южной Испании. Но я приехал на неделю раньше времени.
Я был рад, что она выглядела более спокойной, и продолжал:
– Надеюсь, что в Южной Испании теплее, чем здесь, и не так ветрено.
– Здесь очень холодно от ветра. Это мистраль. Но летом здесь очень жарко и сухо. Летом сюда приезжают туристы большими группами. Кажется, что вся Америка бывает здесь. Сначала мне здесь нравилось. А теперь...
Я чувствовал, что она возненавидела это место, но она лишь сказала:
– А теперь мне здесь не нравится. А что вы думаете об этом отеле?
– Зимой он довольно просторный, не так ли? Гости должны трещать здесь от холода подобно земляным орехам.
– Мы и трещим. Особенно, когда распускают летний штат прислуги. Сейчас здесь находятся повар, слуга и горничная, затем управляющий и его жена – мадам Ловсхайм. Кроме того, живете вы, миссис Бинг и священник. Ну и я, конечно. Зимой здесь очень тихо и обычно безлюдно.
Вероятно, она прочла вопрос в моем взгляде, так как добавила:
– Я живу здесь около года. Видите ли, моя мать болела и умерла здесь. Мадам Ловсхайм и ее муж были очень добры ко мне и к моей матери.
Она не упомянула о своих родственниках и не сказала, где в Америке был ее дом. Как бы желая переменить тему, она встала, поглядела в зеркало и пригладила волосы. Они были довольно длинными и разделены на прямой пробор. Их кончики вились локонами чуть ниже ушей, придавая ей вид красивого средневекового пажа. Затем она стала рассказывать мне об отеле.
Оказалось, что раньше здесь была очень элегантная семейная резиденция. Потом дом был куплен вместе с обстановкой и превращен в отель, чем и объяснялось наличие красивой мебели.
