Эдгар Берроуз - Происшествие в Окдейле
— Присаживайся, малой, — пригласил Супчик. — Чую, всю ночь на ногах. Во, глотни, — и протянул парню вынутую из бокового кармана фляжку.
— Спасибо, но я, это, завязал, да, — отклонил приглашение юноша.
— Закуришь? — предложил Колумб Чернявый. — Вот и табачок.
Изменение в отношении компании к нему не могло не понравиться Оскалузскому Вору. Эти люди обращались с ним как с равным, и после одинокого странствия по темным и пустынным фермерским землям любое человеческое участие было для него, столь часто оказывающегося за бортом, подобно спасительной соломинке из поговорки.
Дурной Чарли и Генерал оказались единственными членами банды, не проявившими особого энтузиазма по поводу появления Оскалузского Вора с его бесценной добычей. Они скалились и перешептывались чуть в стороне от компании.
— Не могёт он быть этим самым, — бубнил один другому в ухо. — Он или подсадной, или обныкновенный фраерок.
— Выбешивают меня такие, как он, — ответил Генерал. — Вечно эти бакланы понты бросают, что они прям прожженные, а сами-то несут такую туфту, какая разве что старушенций в вязальном кружке проймет. Не секу, чёй-то Капитан с ним чикается.
— Не сечешь? — усмехнулся Дурной Чарли. — А стекляшки с рыжьём видел? А устричную сбрую? А капусту?
— Все будет как по писаному, — прозвучал ответ, — если мы малого порешим. Но Капитан на мокрое дело не пойдет, слишком уж за свою шкуру трясется. Сделаем все по уму, ага? Пусть фраерок пока посидит покойненько, — и неожиданно Генерал взорвался. — Чёрта лысого! Мы ж могём обломиться, если вдруг кто из наших язык перед этим молокососом распустит!
Собеседники замолчали: Генерал попыхивал своей коротенькой вересковой трубкой, Дурной Чарли взял самокрутку и сделал пару затяжек. Сквозь полузакрытые веки оба наблюдали за юношей, греющимся у костра. Остальные же пытались разговорить гостя, безуспешно, но упорно стараясь отвести взгляды от оттопыренных карманов его пиджака.
Супчик, только что старательно причастившийся у своей фляжки, вплотную приблизил лицо к Колумбу Чернявому, чуть ли не засунув бакенбарды тому в нос (впрочем, он всегда так делал, когда хотел перекинуться парой слов), и шепотом поделился мыслями о жемчужном ожерелье:
— Пятьдесят, и ни центом меньше, ей-бо!
— Отодвинься ты! — вскрикнул Чернявый, отпрянув назад и вытирая ладонью губы. — Сначала водопроводчика себе в пасть вызови, коль вздумал со мной целоваться, — всего обслюнявил!
— Он думает, что душ тебе не помешает, — захохотал Грязный Эдди.
— Супчик уверен, — объяснил Небесный Капитан, — что он ходячий опрыскиватель, а мы тут все подсохли.
— Ну нет, не надо мне прыскать в морду вонючими кишками с чесноком, — прорычал Чернявый. — Етикет бы Супчику преподать, и если он опять ко мне подойдет, я ему нос на затылок натяну.
Но затуманенные глаза Супчика уже зловеще загорелись. И вновь он наклонился к Колумбу Чернявому.
— Пятьдесят, и ни центом меньше, ты, пустобрех! — воинственно проревел он, сопроводив рык фонтаном слюны.
С проклятьем — страшным, ужасным проклятьем — Чернявый вскочил и, пока вставал, резко ударил тяжелым кулаком по пурпурному носу Супчика. Тот откатился назад, но тут же с неожиданной прытью, невероятной для такого грузного тела, оказался на ногах. В его руке сверкнул нож. Закричав, скорее как зверь, а не человек, он ринулся на Чернявого, но не один Колумб разгадал его намерения. Как только драка завязалась, поднялся Небесный Капитан, который, несмотря на возраст и комплекцию, ловким кошачьим рывком схватил Супчика за запястье и быстро вывернул его. Несостоявшийся убийца взвыл от боли, а нож упал на землю.
— Ты это брось, коли хочешь с нами остаться, — тон Капитана странно изменился, Оскалузский Вор еще не слышал, чтобы он так говорил. — И ты, Чернявый, тоже. Не потерплю у себя бузотеров.
Швырнув Супчика на подстилку, Небесный Капитан занял свое место у костра. Юноша был поражен физической мощью старика, ведь казалось, что его здоровье расшатано неумеренным образом жизни, и по тому, как мгновенно притихли Чернявый и Супчик, стало понятно, по какой причине именно Капитан верховодил в банде.
Грязный Эдди встал, зевнул и потянулся:
— А я в соломку, — объявил он и улегся ногами к огню. Некоторые последовали его примеру.
— Там на чердаке возьми сенца, — сказал Капитан Оскалузскому Вору. — Принеси и устраивайся рядом со мной. Места хватит.
Спустя полчаса все уже лежали на гниловатой соломе, брошенной на жесткий земляной пол, но спали не все. Оскалузский Вор, хотя и устал, впервые в жизни никак не мог заснуть. Даже начало казаться, что сон больше никогда не сомкнет эти тяжелые веки. В голове крутились события прошедшей ночи. Он улыбнулся, беззвучно прошептав присвоенное себе имя: «Оскалузский Вор». И опять улыбнулся, ощупав твердые комковатые карманы с «добычей». Она придавала ему вес, какого он никогда не добился бы иными средствами, но он ошибся в самой природе интереса, проявленного к краденному добру. Он-то полагал, что на него смотрят как на равного и готовы сейчас же принять в свое преступное братство, а они спали и видели, как перекладывают добытое им в свои собственные карманы.
Да, он их удивил. Даже Небесный Капитан, самый умный и опытный в банде, не знал, как относиться к Оскалузскому Вору. Каждое слово и жест кричали о неопытности и простодушии юноши. Мальчик неуловимо напоминал ему о затерявшихся в глубинах памяти учениках воскресной школы, у которых, будучи священником и преподавая Писание, он заслужил свое прозвище, со временем превратившееся в имя. Но то, что он своими глазами видел краденые ценности, никак не вязалось с образом сорванца из воскресной школы. Парень был, безусловно, вором, но его речь и поведение говорили о том, что до этого он никогда не общался с ворами.
«Притомил он меня, — бормотал Капитан, — но все эти побрякушки и бабки… Надо бы как-нибудь безболезненно их у него отнять. Но это уже завтра». Он повернулся на другой бок и заснул.
Дурной Чарли и Генерал, тем не менее, не последовали примеру своего главаря. Абсолютно бодрые, они расположились немного в стороне, чтобы никто не мог подслушать их перешептывание.
— Лучше ты это сделай, — мягко убеждал Генерал. — У тебя прытко с пером выходит. К тому ж одним больше, одним меньше.
— С такой добычей могём дернуть в Южную Америку и зажить как короли, — бубнил Дурной Чарли. — Завяжу с дурью, ферму куплю, и афтымибиль, и…
— Размечтался, — одернул Генерал. — Если подфартит, доедем до Цинциннати, закутим, и тута нас загребут. Одного вздернут, а второго запрут до конца дней.
Лицом Генерал походил на хорька, а выглядел то ли на тридцать пять, то ли на шестьдесят лет. Иногда ему можно было дать все сто десять. Прозвище же получил, когда еще мальчишкой шагал вместе с Армией Кокси[7] на Вашингтон, а точнее это звание было дано ему позднее как почетный знак признания его заслуг. Генерал, поначалу состригавший купоны с пособий бывших братьев по оружию, так никогда и не опустился с высот своей «военной карьеры» до физического труда, но в то же время не поднялся в чинах и в преступной среде. Довольно посредственный карманник и неуверенный в себе человек, он влачил жалкое существование, в зависимости от сезона бродяжничая или пользуясь гостеприимством казенных заведений негостеприимных штатов. И вот впервые в жизни перед Генералом замаячило настоящее дело, а страх сделал его тем, кем он никогда не был, — опасным преступником.
— Да ты весельчак, — прокомментировал Дурной Чарли. — Но мож ты и прав. Без разницы, вздернут меня за одного иль за двоих, тут к бабке не ходи. Дай-ка я кольнусь, чтоб от души отлегло.
Он вынул из бокового кармана футлярчик, закатал рукав и впрыснул себе такую дозу морфина, какой хватило бы, чтобы убить с десяток нормальных людей.
С охапки пахнувшего плесенью сена у другой стены овина сквозь тяжелые веки на заговорщиков смотрел сам молодой человек, страдавший в эту ночь бессонницей. Все его тело содрогнулось от отвращения. Впервые он почти сожалел о том, что ступил на скользкую дорожку. Юноша видел, что мужчины о чем-то серьезно совещаются, и хотя ему ничего не было слышно, по взглядам и кивкам в его сторону, становилось ясно, что является повесткой этого ночного заседания. Он лежал и наблюдал за ними — не из страха, убеждал он себя, а из любопытства. И чего здесь бояться? Разве воровская честь не вошла в поговорку?
Чем дольше он смотрел, тем тяжелее становились его веки. Уже несколько раз с огромным трудом приходилось размыкать их. Наконец они закрылись окончательно, и юная грудь мерно заколыхалась в объятиях сна.
Два оборванных крысоподобных существа тихо поднялись и, почти прижимаясь к земле, старательно минуя тела спящих, стали пробираться к Оскалузскому Вору. В руке Дурного Чарли мерцала сталь, а в сердце — страх и жадность. Он действительно опасался, что парень окажется частным детективом. Однажды Дурной Чарли сталкивался с такими и знал, что они легко находят улики, мимо которых проходят даже самые опытные полицейские. Но набитые добычей карманы перевешивали все доводы рассудка.
