Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны
— Понимаешь, какое дело, хреново мне, Ашот, — признался Вадим тоскливо.
— Это, знаешь ли, трудно не заметить, — негромко произнес, чуть усмехнувшись в пышные усы, собеседник.
— Трудно не заметить… — со сдержанным раздражением, с горечью проговорил Вадим. — Заметить, может и нетрудно… Вот прочувствовал бы…
Айвазян мягко перебил:
— Ну, знаешь, Вадик, во-первых, еще Марк Твен очень точно подметил, что зубная боль совсем нестрашна, если зуб болит у соседа. А во-вторых, что-то ты мне не то желаешь.
В самом деле, сообразил Вадим, пожелать другу таких же проблем. Занесло же меня…
— Еще раз извини. Просто я сегодня что-то вообще раскис.
Ашот понимающе кивнул:
— Вижу. Могу я тебе чем-нибудь помочь?
Вострецов слегка пожал плечами.
— Ты? Вряд ли. А впрочем… Не знаю. Нет, не думаю, вряд ли.
Опять зависла пауза. Ашот незаметно взглянул в сторону столика Длинного. Там по-прежнему шел неспешный разговор. Кофе пока не подавали. Значит, время еще есть. Да и Сашка Максимчук вон в углу сидит, скучает, третью чашку кофе цедит, кроссворд в журнале «Отдохни!» разгадывает, в готовности «вести» Длинного дальше… Похоже, можно и в самом деле чуть расслабиться. Тем более, судя по всему, у Вадьки и в самом деле что-то стряслось.
Он подлил приятелю коньяку, подвинул чашку свежего кофе. Себе нацедил чуть-чуть, на самое донышко. Все же на работе, хотя и заканчивает смену.
Паузу нарушил Вадим.
— Знаешь, дружище Ашот, какое дело, наверное, мне придется увольняться из нашей конторы, — с трудом выговорил он.
Это было слишком серьезно. Айвазян даже присвистнул от такого заявления. Уж он-то прекрасно знал, благодаря каким обстоятельствам Вадим работает в столь престижной организации, а потому уйти из нее могли его вынудить только очень серьезные причины.
— Вот даже как? — спросил он. — И по какому же поводу, если не секрет?
— Да какой уж тут секрет… — хмыкнул собеседник. — Просто не идут у меня дела.
— Что значит, не идут? Почему?
Вадим раздраженно передернул плечами:
— А я почем знаю, почему? Не идут — и все! Либо я такой бестолковый, либо мне просто не везет и дела попадаются тупиковые. Если сказать тебе честно, я еще ни одного дела раскрутить не смог.
Буфетчица включила музыку. Зал наполнился рваным грохотом ударных, за которым с трудом можно было распознать какую-то мелодию. Слушать такую звуковую какофонию трудно, разговаривать под нее еще труднее… Зато в таком реве был свой плюс: чужие уши ничего не уловят.
— Насчет невезения ничего сказать не могу, тут я, как говорится, «не копенгаген», — пытаясь перекричать псевдомузыкальный рев, произнес Ашот. И слегка хохотнул: — Помнишь, в каком-то фильме иностранец удивляется: странное, говорит, русское слово «везет» — непонятно, кто везет, куда везет, зачем везет… А вот то, что бестолковым тебя не назовешь — это точно: по институту помню, «красный» диплом запростотак никому не дают… Ну а в чем оно конкретно выражается, это твое невезение?
Вострецов опять держал рюмку, вертел ее между пальцами.
— В чем? — переспросил он. — Да во всем. К какому делу ни прикоснусь — оно обязательно оказывается тупиковым.
Айвазян сочувственно покивал.
— Ну например?
— Например… — складывалось впечатление, что расстроенный своими проблемами Вадим с трудом отслеживает ход разговора. — Например, вел я дело об убийстве журналиста Евгения Сафронова.
— Это из «Центральной газеты»? — блеснул осведомленностью армянин.
— Совершенно верно, — подтвердил Вадим. — Поначалу дело никому не казалось сложным, почему и поручили его мне, самому молодому в управлении, обкатать на том, что полегче… Но потом там столько всего понавскрывалось, все оказалось настолько запутанным, что разобраться во всем этом я так и не смог. У журналиста невесть откуда взялись, а потом исчезли неизвестно как и куда какие-то таинственные документы. Вдруг выяснилось, что в деле замешана мафия, какие-то неведомые друзья, один из которых работал чуть ли не на Петровке… Поначалу все улики были против жены Сафронова, которая, понимаешь, какое дело, не считала нужным скрывать, что не особенно огорчена гибелью мужа, да только мы, сколько ни бились, не смогли установить мотив преступления, а значит и доказать ее вину…
— И чем же дело закончилось? — похоже, Ашот по-настоящему заинтересовался рассказом Вадима.
— Ничем, — мрачно пробурчал тот. — Пришлось спустить на тормозах… Знаешь же, сколько сейчас у нас таких «висяков».
— Пункт первый принят, — согласно кивнул Ашот. — Ну а что было дальше?
Вострецов отпил коньяк. Он вдруг почувствовал, что и в самом деле начинает хмелеть.
— Дальше… Было и дальше… — Вадим вздохнул. — Поручили мне еще одно дело, тоже, казалось, не слишком сложное — убийство некой лесбиянки-культуристки. Понимаешь, какое дело, все было налицо: следы обуви на влажной почве, орудие убийства (кстати, обрати внимание, она была убита пилочкой для ногтей, которую ей очень профессионально, одним ударом вогнали точно в сонную артерию), отпечатки пальцев, показания свидетелей… Казалось бы, стопроцентная гарантия раскрытия! Так нет же: оказалось, что она, эта культуристка, тоже причастна к мафии, тем же вечером совершила нелепое, абсолютно ничем не оправданное убийство какого-то алкаша, а у всех, с кем она в тот вечер контактировала, имелось пусть не железное, но во всяком случае достаточно надежное алиби… А главное, понимаешь, какое дело, опять я не смог докопаться до мотивации преступления… В общем, и тут я потерпел фиаско.[1]
— Понятно, — задумчиво согласился Ашот. По всему было видно, что он параллельно думает о чем-то своем. — Один случай — это случай. Два случая — это совпадение. Три случая — закономерность… Был третий случай?
— Был третий случай, — эхом отозвался Вострецов. — Объявился как-то в Москве некий гастролер из провинции… Может, ты слыхал об этом?.. Как-то, скрываясь от нашего наблюдения, он прыгнул в метро на крышу поезда…
— Конечно, слыхал, — хмыкнул Айвазян. — История ведь тогда здорово нашумела…
— Вот-вот, — подхватил Вадим. — Его сначала за дилетанта приняли, а он такого понатворил… Даже, понимаешь, какое дело, самого Весельчака У убил… А потом исчез так же неожиданно, как и появился, и с концами… Впрочем, всего я тебе рассказывать не буду, не обижайся…
Длинному и его собеседнику принесли кофе. Хотя они и не демонстрировали намерения сворачивать разговор, нетрудно было предположить, что окончание встречи не заставит себя ждать слишком долго. Впрочем, Максимчук, судя по всему, это тоже понял. Он неторопливо, хотя и с видимым облегчением, свернул в трубочку журнал, допил кофе, показал буфетчице, что желает рассчитаться. Теперь он пойдет на улицу, сделает вид, что курит. Такая у него манера: выходить раньше человека, за которым он следит. Считает, что так меньше внушает опасений, чем если будет выходить сразу за «клиентом». И хотя Александр уже давно бросил курить, в таких случаях он просто держит тлеющую сигарету в пальцах, считая, что это оправданно.
— Ты только не обижайся, — Вадим похлопал Ашота по руке. — Сам понимаешь, какое дело…
— Конечно, — широко и искренне улыбнулся Айвазян. — Я не обижаюсь.
Он и в самом деле ничуть не обижался, он сейчас думал о другом. Теперь не мешало бы как-то отвлечь внимание Длинного от Максимчука, который, судя по всему, и в самом деле собирался на выход.
— Ти панимаэшь, ахпер, — опять громко заговорил армянин. — Мужчина никогда нэ должен абижаться на своих друзей! Это нэдостойно настоящего мужчины! Так же как нэ должен мужчина абижать тех, кто к ним хорошо относится… Давай випьем, друг, чтобы никогда у нас с тобой не было оснований для абыд друг на друга!
Вадим, который поначалу был не слишком доволен тем, что встретил Ашота, что тот столь громогласно пригласил его, и тем, что постоянно привлекал к своей персоне внимание всех посетителей кафе — так вот теперь Вадим был готов благодарить судьбу за все это. И выпил он с удовольствием. Глотнул холодный кофе, схватил и откусил кусок бутерброда, хотя это был бутерброд с тарелочки Айвазяна.
Прожевав и проглотив закуску, продолжил:
— Так вот, Ашот, понимаешь, какое дело, и получилось, что постепенно за мной в конторе закрепилась репутация работника, который способен только благополучно проваливать даже стопроцентные дела.
Айвазян покивал:
— Я тебя понимаю. Это, конечно, очень плохо, Вадим. Но ведь не смертельно же, в самом деле. В конце концов, думаю, ты бы смог это все переломить.
Переломить… Легко сказать переломить… А вот как это сделать на практике?
По этому поводу есть два мнения. По одному, если тебе какое-то время постоянно и по-крупному не везет, то «не трать, кум, силы, а спускайся себе на дно». По другому — нужно действовать по закону преферанса: «Карта не лошадь — к утру повезет». Оба они имеют полное право на существование. Пословицы и поговорки вообще хороши тем, что существуют на любой случай жизни и при принятии любого решения можно подобрать подходящую… Вот только в данном случае какому варианту отдать предпочтение?
