Михаил Березин - Траншея
– М-м-м… не помню. Да это и не важно. Мой друг просил проверить, не вешает ли твой брат ему лапшу на уши. Только и всего.
– Как видишь, не вешает.
– Что значит, я вижу? – Сигизмунд лучезарно улыбнулся. – Я вижу, что ты корячишься здесь как ишак. Это я вижу. Но я так поверхностно к делу не подхожу.
Витек недоуменно уставился на дымящуюся сигарету.
– Ведь я не просто так, из удовольствия корячусь, мне за это, между прочим, тугрики заплатят.
– Вопрос в том, уложишься ли ты за оставшийся срок. Думаю, нет. Домик-то во-о-он какой. Я бы сказал, солидный домик. Зачем же тогда затягивать спектакль? Не лучше ли будет, если ружье на стене выстрелит без промедления?
– Я все сделаю и заплачу деньги, ружью вообще незачем стрелять.
– А Станиславский был другого мнения…
Внезапно Витьку нечем стало дышать. Словно на голову набросили целлофановый кулек.
– Ты просто не видел, как я работаю! – с трудом вытолкнул он из себя.
Сигизмунд рассмеялся, показывая ровные белые зубы.
– Между прочим, я любуюсь тобой уже целый час! Роешь ты, словно ошпаренный таракан. Художественно роешь, даже не хотелось мешать. Но для того, чтобы успеть вовремя, тебе нужно взорвать хотя бы половину дома.
– Обойдусь и так! – хрипло выкрикнул Витек и закашлялся.
– Обойдешься… – Сигизмунд скривил губы. – Да ты завтра копыта отбросишь. Когда ты начал?
– Шесть дней назад.
Последовало молниеносное движение, Сигизмунд схватил Витька за грязные патлы и притянул к себе.
– Никогда не ври мне, понял?
– Я и не вру, – дрогнул Витек. – Можешь спросить у Пауля.
– Что еще за Пауль?
– Хозяин дома.
– Ладно. – Сигизмунд отпустил Витька и тот брякнулся на колени. – И он действительно обещал тебе тысячу марок?
– Да. Правда, он мог нанять экскаватор, я еще удивился. Но он обещал.
– Козел! – осклабился Сигизмунд. – В канаве тебе и место. Конечно, он мог бы нанять экскаватор, но стоило бы это ему подороже.
– Может быть и козел, – согласился Витек, – только мне непонятно, как из-за тысячи долларов можно угробить человека? У твоего друга что, на жизнь не хватает?
– Нет, ты – не козел, – покачал головой Сигизмунд. – Ты – мудак. Конечно, ему наплевать на эту конкретную тысячу. Но таких, как твой братец, у него сотни. И все должны знать, чем чревато невозвращение денег в срок.
– Значит, показательный процесс?
– Слушай, ты! – заорал Сигизмунд. – Твой братец – ублюдок! Привыкли, бля, строить из себя невинных овечек, жертв обстоятельств. Вы должны четко понять, что все ваши проблемы – именно ваши проблемы, и ничьи больше. Решил – тебе считается, не решил – получи пулю в лоб. Когда придет время, я снова приеду, чтобы кассировать долг. Если будет что кассировать. Если же нет…
Не договорив, он щелчком послал окурок в траншею и уселся в серебристый "Вольво". А Витек пополз назад к титановой лопате.
И Сигизмунд тут же пропал, растворился, исчез из памяти, поскольку у задней стены дома грунт оказался еще дерьмовее. Пришлось взяться за кирку. В памяти всплыл какой-то старый мексиканский фильм, в котором длинная цепь каторжников, растянувшись вдоль дороги, орудовала мотыгами. Витек опускал кирку и рядом тысячи каторжников опускали свои мотыги. Граммофон заело и он выплевывал все одну и ту же песню:
"Дороги вы, дороги, желанья сожжены,
и нет у меня ни Бога, ни черта, ни жены,
чужим остался запад, восток – не мой восток,
а за спиною запах пылающих мостов…"
Экскаватор тоже принялся барахлить. У него ныли конечности, а в пояснице, порой, зарождался сильный болевой протест. Витька, правда, это не очень волновало, поскольку он всеми силами стремился не отстать от мексиканцев. Иначе Лещинская и Тарасова уйдут с этими грязными потными каторжниками. А Гизела опять сложила губы неправильным параллелограммом и заявила, что Витек намного более потный и грязный, чем эти мексиканцы.
"Цепляет амулеты оставшимся страна,
и к черту эполеты, и стерты имена,
а мы уходим рано, запутавшись в долгах,
с улыбкой Дартаньяна, в ковбойских сапогах…"
В отместку он снова угнал белый "Мерседес", а Пауль остался с мексиканцами. Гизела вышла из "Мерседеса", легла на траву и сказала: "Давай", и Витек принялся выкапывать в ней траншею. Хрясь, кости ее тоже напоминал кости мамонта. Потом лопата уткнулась во что-то твердое, и к Витьку мигом подпорхнул заинтересованный Гимлер. Витек поднажал, и с сундука слетела крышка. "Алмазы! – прокукарекал Гимлер. – Копи царя Соломона!" Рядом сгрудились мексиканцы, и Витьку пришлось накрыть сундук вместе с Гизелой своим телом.
"И миражем в пустыне сраженный наповал,
иду как по трясине по чьим-то головам,
иду, как старый мальчик, куда глаза глядят,
я вовсе не обманщик…
я вовсе не обманщик…
я вовсе не обманщик…"
Граммофон окончательно заело. Витек бегал вокруг дома и пытался понять, куда же подевался целый день. Еще в самом начале он разбил весь периметр на четырнадцать одинаковых частей. И каждый день, во что бы то ни стало, справлялся с нормой. Но день, тем не менее, куда-то испарился. Может быть он провалялся на топчане целые сутки кряду? Проклятый Гимлер! Не разбудил! Только попадись мне в руки, оставлю без перьев! Пусть все полюбуются на голенького Гимлера.
Когда вечером появились Гизела и Пауль, он потребовал, чтобы включили свет в комнатах первого этажа. Тогда Витек сможет работать и по ночам. Но Пауль решительно заявил, что за его счет никакая работа по ночам не состоится. Шиш! Он по-прежнему не настаивает, чтобы работа непременно завершилась за две недели. Но если Витьку так уж приспичило, он может оплачивать электроэнергию из собственного кармана. Включить? Витек отрицательно замотал головой. То-то!
Тогда Витек принялся выть, и вынырнула луна, как тогда морда хозяина кабака над стойкой. И он вновь схватился за лопату…
Когда он просыпался теперь, выяснялось, что он – в траншее. Граммофон окончательно гавкнулся, но экскаватор еще функционировал. Скрипел, хрипел, сипел, гудел, клацал, но функционировал. А к мексиканцам присоединился Павка Корчагин со товарищи. Они соревновались, кто из них более грязный и оборванный. А потом рядом с Корчагиным неожиданно оказался современный коммунист. Пауль бегал и подбадривал всех, и современный коммунист начал грозить ему пальцем. А либеральный демократ отобрал у одного из мексиканцев мотыгу и попытался вонзить ее в спину Паулю. Тот увернулся, и тогда либеральный демократ вцепился ему зубами в ухо. Витьку это понравилось. Внезапно поднялись крики, что идут танки, и все мигом схватились за лопаты и мотыги, в том числе и либеральный демократ с Паулем. Мать Витька и отец-паралитик задавали темп. В траншею что-то скатилось и оказалось, что это – Олег с перерезанным горлом. Но тут Витек вспомнил, что у него есть алмазы, и что он теперь богаче, чем султан Брунея. Он заплатит, и голову Олега снова пришьют к туловищу…
Вероятно, Пауль боялся к нему приблизиться. Витек не замечал, когда тот доливает ему воду в канистру. Он просто находил ее наполненной – и все…
Наконец, он увидел крыльцо. Тогда он вгрызся в землю и превратился в тысячи маленьких витьков, и все они молотили, молотили грунт… Мексиканцы и корчагинцы сгинули, остались далеко позади. А тысячи маленьких гизел оказались доверху набиты костями. Хрясь, хрясь, хрясь… Витьки начали ощущать дискомфорт – непонятно отчего… А потом они проснулись в траншее и снова был дискомфорт. На какое-то мгновение граммофон ожил и прохрипел: "О, майн либер Августин". "Это не наш граммофон!" – принялись уверять витьки. "Ваш, ваш" – твердили гизелы.
Потом витьки уперлись в крыльцо и заметались по траншее, словно сомнамбулы. И постепенно опять превратились в одного большого Витька. Он держал в руках обломок лопаты – черенок сломался. Оттого и ощущался дискомфорт. Витек отбросил лопату в сторону и улегся на землю. Вокруг сразу же принялись хлопотать Лещинская и Тарасова. Убеждать его, что уже все позади. А он никак не мог поверить, что уже все позади.
Ему вспомнился фильм "Фараон", в котором раб всю жизнь выкапывал ров, чтобы заработать свободу для себя и своей семьи… Ничто не ново под луной…
В траншею заглянул Сигизмунд, и их глаза встретились.
– Герой, – сказал Сигизмунд. – А где же деньги?
Витек выпрыгнул из траншеи и сердце его заколотилось. "Мерседеса" не было…
– Они приедут, – спохватился он, постепенно успокаиваясь.
– Когда?
– Как только стемнеет. Они всегда днем уезжают.
– Так и быть, – сказал Сигизмунд. – Подождем, тем более, что солнце уже заходит.
– Они всегда приезжают в сумерки, – добавил Витек.
Хотя, в такой день… – подумал он.
– Хорошо, что у меня нет брата, – проговорил Сигизмунд. – Собственно, даже если бы и был… Его проблемы – это его проблемы… Если он такой уж дебил…
