Павел Саксонов - Можайский — 4: Чулицкий и другие
— А он встречает тебя в гостиной?
«Бывает, и так. Но — редко».
— А как бывает часто?
«Валяется он обычно без чувств».
— В гостиной?
«Когда как».
— Прямо на полу?
«По-разному».
— А бутылки?
«Уж не знаю, кто — наверное, все же, он сам, — но кто-то пустые бутылки выставляет рядком. Я их забираю».
— А вообще уборка? Кто-нибудь ею занимается?
«Нет».
— И домовладелец это терпит? Там ведь, в квартире, срач, поди, страшный уже стоит?
«Срач?» — Кузьма на мгновение скорчил гримасу отвращения. — «Да. И верно — настоящий срач. Лучше и не скажешь, ваше высокородие!»
— Как же это терпит домовладелец?
«Не знаю».
— Гм… ладно: ступай пока, но далеко не отходи. Скоро ты мне понадобишься.
«Зачем?»
— Ключ у тебя, Кузьма! Ключ мне твой нужен будет!
«А!» — с облегчением, как мне показалось, воскликнул этот малахольный. — «Хотите, я его сейчас вам дам, ваше высокородие?»
— Нет, не нужно: держи его при себе, — именно так ответил я, имея на то вескую причину: о ней — чуть позже.
Михаил Фролович сделал небольшую передышку, а затем вновь понесся карьером:
— Снова поднявшись на этаж, я велел надзирателям занять пост: никого из квартиры не выпускать, если, паче чаяния, кто-то пожелает из нее выйти, и никого в нее не пускать: если вдруг кто-то — кроме Кузьмы — объявится и пожелает попасть внутрь. Если же кто-то и впрямь объявится, задерживать таких и, свистом вызвав подмогу, отправлять в полицейский дом. Убедившись, что мои указания поняты и будут безусловно исполнены, я спустился в парадную, вышел на улицу и почти побежал к проспекту: в трактир «Эрмитаж». Прохожие шарахались от меня, но я не обращал внимания на их недовольство. Меня больше заботил сам бег: давно уже миновали годы, когда я, как истинный полицейский рысак, мог пробежать и версту, и пять, не чувствуя мучительного удушья!
Чулицкий со вздохом повернулся из стороны в сторону: так, чтобы мы смогли посочувствовать ему, глядя на его… гм… представительную фигуру.
— Конечно, — навертевшись, продолжил он, — можно было и в коляске поехать, благо стояла она тут же, у парадной, но это показалось мне чересчур: до трактира — через линию и напрямки, дворами — было рукой подать… что обо мне подумали бы, вздумай я отказаться от пешей прогулки? Итак, я пробежался, словно в дни моей радужной юности, и к «Эрмитажу» прибыл в настроении мрачном, чтобы не сказать — в злобном. Никитин — владелец, а точнее — арендатор помещений, устроенных под кабак, оказался на месте. Но встретил он меня без явного воодушевления, так что мы оба друг друга стоили. «Милостивый государь! — с места в галоп набросился на него я. — Извольте объясниться!»
«Милостивый государь! — огрызнулся он. — Извольте снять пальто! У меня — приличное заведение, а не скаковая лужайка!»
— А на съезжую? — парировал я.
«А жалоба его превосходительству?» — не остался в долгу он.
— А санитарная инспекция незамедлительно?
«Гм…» — как-то сразу сник он. — «Что вам угодно?»
— Приятно иметь с вами дело! — усмехнулся я и уселся на стул. — Воды!
Никитин исчез, но через минуту вернулся с подносом. На подносе стояли графин, сифон, рюмка и бокал.
— Что это?
«Водка». — Мои брови взметнулись вверх. — «И сельтерская», — добавил Никитин.
Я наполнил стакан и выпил. Одышка прошла. Мне стало лучше. Настроение тоже поднялось.
— Присаживайтесь, — велел я, и Никитин уселся рядом. — Поговорим.
«Так что же вам угодно? Какие объяснения вы ожидаете?»
Я посмотрел ему прямо в глаза и — без промедлений — брякнул:
— Кто открыл счет для жильца из дома по линии?
«Из того, где старшим дворником Кузьма?» — уточнил Никитин.
— Точно.
«А почему вас это интересует? Здесь есть какое-то нарушение закона?»
— Зависит от обстоятельств.
«А если точнее?»
— Мы, — я подчеркнул это «мы», показывая, что говорю не от своего, собственно, имени, а от имени всей полицейской силы нашей Империи, — мы подозреваем, что речь идет о преступлении. Ваш трактир, любезный господин Никитин, облюбован кровавыми злодеями!
На Никитина, однако, моя патетика впечатления не произвела. Кабатчик только пожал плечами:
«Неубедительно», — заявил он, глядя на меня без малейшего смущения.
Я взорвался:
— Значит, инспекция?!
Никитин — всхорохорившийся было — вновь поник и вновь как-то сразу. «Что-то здесь совсем нечисто», — отметил я себе для памяти, чтобы разобраться с этим позже. А пока — воспользовался моментом и насел на шалманщика:
— Хватит ваньку валять, любезный! Живо: кто открыл счет?
Никитин сдался:
«Кто этот человек — не знаю: он не из моих клиентов. Ни завсегдатай, ни вообще. Он просто явился где-то с полгода назад и поставил условие — буде я соглашусь, конечно: раз в две-три недели он лично или через кого-то еще станет передавать мне определенную сумму денег, а я в ее счет буду отпускать всевозможное пойло и немного закусок…»
— Пойло? — уточнил я.
«Да, именно пойло». — По губам Никитина проскользнула усмешка. — «Самую низкопробную дрянь, какую только смогу найти».
— Стало быть, дрянь?
«Вы не подумайте только, — спохватился Никитин, — сам-то я ничем подобным не торгую и моим клиентам не предлагаю. В моем заведении всё — наилучшего качества… Да вот: убедитесь сами!»
Он протянул мне лежавшую на столике карту, я машинально взял ее и начал просматривать. По названиям блюд и напитков — отдельной винной карты в «Эрмитаже», похоже, не было — действительно всё выходило вполне благополучно. Не могу, разумеется, подтвердить, что продукты и напитки и впрямь относились к категории наилучших, но и явной дешевки там тоже не было.
— Допустим, — я положил карту обратно на стол и — как на духу — плеснул себе водки: водка, кстати, тоже оказалась сносной. — Допустим. Но коли так, зачем вообще вы взялись за этот странный заказ?
Никитин пожал плечами:
«Так ведь выгодно, господин статский советник».
— Да?
«Конечно. Считайте сами. За каждую проданную таким удивительным способом бутылку я получал вдвое против ее обычной цены. За каждую закуску — тоже. Кроме того, я получал комиссию непосредственно от торговцев, которые снабжали меня всей этой мерзостью. А еще — экономил на вознаграждении Кузьме».
Я насторожился:
— Кузьме?
«А как же!» — подтвердил Никитин. «Кузьма ведь не за так в иные дни ко мне по нескольку раз на день наведывается!»
— Кем было оговорено вознаграждение?
«Тем самым человеком».
— Как же вы могли на нем экономить?
Никитин усмехнулся уже откровенно:
«Кузьма-то о его размере и не подозревает!»
— Значит, человек в прямые сношения с ним не входил?
«Понятия не имею. Могу только предположить, что нет».
— Подробности!
Никитин махнул рукой половому и, когда тот подошел, велел ему принести из кабинета учетную книгу.
«Одну минутку: сейчас вы сами увидите».
Мы подождали.
«Вот, — схватился за книгу Никитин, едва половой положил ее перед ним, — я — человек предусмотрительный, ничего из бумаг не выбрасываю. Смотрите!»
Раскрыв книгу на нужном листе, Никитин пододвинул ее ко мне. Я увидел аккуратно подклеенный бланк телеграммы, гласившей: «Пятница, Эрмитаж, инструкции, рубль».
— Что за чертовщина?
«Эту телеграмму вручил мне Кузьма, когда явился ко мне в первый раз. Как видите, я должен был дать ему рубль за беспокойство и ввести в курс дела. А так как в телеграмме ни слова не говорилось о размере постоянного вознаграждения, я… гм… позволил себе немножко его скостить».
Достав из кармана памятную книжку, я переписал в нее телеграфные данные: на всякий случай.
— Хорошо. Так как же человек передавал вам деньги? Сам? Или через кого-то?
«Ни так, ни этак».
— То есть?
«Я начал получать переводы. И пусть мы договаривались не совсем об этом, мне-то какая разница?»
— Переводы? — воскликнул я и вновь схватился за книгу.
«Начиная с сорок восьмой страницы», — подсказал Никитин.
Я открыл сорок восьмую страницу и обнаружил подклеенный к ней пакет, а вовсе не бланк.
«Ну, да, — тут же пояснил Никитин в ответ на мой недоуменный взгляд, — я просто неправильно выразился. Деньги я получал не переводами, а в ценных пакетах. Причем, извольте заметить, с уже оплаченной доставкой на дом».
И в самом деле: и на пакете, подклеенном к сорок восьмой странице, и на подклеенных к другим страницам красовалась пометка — «Доставка на дом оплачена». Всего же пакетов в книге оказалось четырнадцать, и с каждого из них я переписал все данные. Замечу сразу: отправитель совсем не боялся того, что его личность могут раскрыть, и все отправления осуществил из одного и того же почтового отделения.
