Ю. Чернов - Искатель. 1962. Выпуск №4
— А ну, кто хочет свободы — выходи!»
Стебель стал готовиться к новому побегу, но фашисты об этом, видимо, узнали. Жестоко избитый капитан был брошен в карцер. Затем начались его скитания по фашистским тюрьмам Прибалтики.
Где оборвалась жизнь отважного балтийца? Товарищи, находившиеся вместе с ним, называют различные места — Ригу, Саласпилс, Валмиеру…
Двадцать лет прошло с тех пор, но популярность командира 315-й на Балтике настолько велика, что и сейчас о нем помнят многие. В письмах, которые я получаю, его имя упоминается очень часто. Но точных сведений о гибели капитана Стебеля получить пока не удалось.
КЛЯТВА БАЛТИЙЦЕВ
Поздней осенью 1941 года моряки сторожевого катера с Ханко выловили недалеко от берега закупоренную бутылку. В ней лежала клятва защитников острова Хиума (Даго). Герои писали: «Товарищи краснофлотцы! Мы, моряки Балтийского флота, находящиеся на острове Даго, в этот грозный час клянемся нашему правительству и партии, что мы лучше погибнем до одного, чем сдадим наш остров. Мы докажем всему миру, что советские моряки умеют умирать с честью, выполнив свой долг перед Родиной.
Прощайте, товарищи! Мстите фашистским извергам за нашу смерть. По поручению подписали Курочкин, Орлов, Конкин. Полуостров Тахкуна».
Почти двадцать лет не удавалось узнать, при каких обстоятельствах написана эта клятва, в каких частях — в инженерном батальоне, на береговых батареях или на катерах служили подписавшие ее герои.
После того как в одной из газет был опубликован мой очерк о героях Моонзундского архипелага, мне удалось разыскать участника боев на острове Николая Прохоровича Кузьмина. Сейчас он работает в Ленинграде, на прядильнониточном комбинате «Красная нить», а в те тяжелые дни служил на Хиуме в береговой батарее капитана Алексея Никифорова.
Артиллеристы громили врага на море. А когда фашисты высадились на Даго, береговая батарея перенесла огонь на вражеский десант.
Батарея капитана Никифорова прикрывала эвакуацию наших частей с острова. Потом снаряды кончились. Командир приказал взорвать орудия. Тогда на батарее и состоялось последнее комсомольское собрание. Оно проходило в землянке. Обсуждался один вопрос: «Положение на острове», Председателем был один из комсомольских активистов, Курочкин.
— Все мы сегодня комсомольцы, — ответил он Кузьмину, когда тот напомнил, что еще не принят в ряды комсомола.
Решение комсомольского собрания было коротко и ясно: драться до последнего. На куске старой карты написали клятву. Это письмо Курочкин положил в бутылку, запечатал ее и бросил в море.
Трагическими были последние дни борьбы за остров. Спасение могло прийти только с моря. Но враг отрезал часть батарейцев от побережья. В этой группе оказались Курочкин, Антонов, Орлов, Питерский, Веркин, Аполлонов, Кузьмин и еще несколько человек.
Решили прорываться к морю. Пулеметчик Антонов прикрывал прорыв на опушке леса. С криком «ура» балтийцы поднялись в атаку. Фашисты открыли по ним ураганный минометный огонь. Кузьмин помнит, как бросился вперед, но его швырнуло на землю и он потерял сознание. Очнулся раненый моряк уже в плену. Вместе с ним были Аполлонов и Питерский. И они ничего не знали о судьбе остальных героев. Видимо, те погибли во время атаки. Случилось это 21–22 октября 1941 года.
Обо всем этом мне написал Кузьмин. И приблизительно в те же дни, когда я получил от него письмо, произошла моя встреча с Марией Ивановной Лоховой, работницей одной из московских фабрик. Брат Марии Ивановны пропал без вести на острове Хиума в 1941 году. Его звали Григорием Ивановичем Орловым.
Мария Ивановна волнуется, показывая мне письма и фотографии брата. И я волнуюсь не меньше…
У Григория простое русское лицо, крепкая фигура. На ленте бескозырки слова «Краснознаменный Балтийский флот», на груди значок ГТО. Неужели тот самый Орлов, подписавший клятву?
Но на этот вопрос может ответить лишь один Кузьмин, а он живет в Ленинграде…
Записываю данные, которые мне сообщает Мария Ивановна.
Григорий родился в тот памятный год, когда в стране победила Великая Октябрьская революция. И отец и дед его всю жизнь обрабатывали небольшой клочок земли в 40 верстах от Рязани. Трудились от зари до заката, но едва сводили концы с концами.
По-другому сложилась жизнь Григория, ровесника Октября. Он учился в сельской школе, потом окончил школу механизаторов, стал трактористом.
Подошло время призыва в армию. На медицинской комиссии, проверив здоровье, определили: «Годен во флот».
Орлов попал на один из балтийских эскадренных миноносцев. Затем его перевели на батарею береговой обороны.
Когда Орлов прибыл на Хиуму, артиллеристы заканчивали установку орудий.
Через несколько дней началась война…
В октябре 1941 года, когда бои шли на острове, Григорий переслал родным записку. Писал, что они воюют в окружении, но живыми в руки врагов не дадутся.
Записку он послал с кем-то из товарищей, отправленных вместе с другими ранеными на Большую землю. Это была последняя весточка от балтийского артиллериста Г. И. Орлова.
…Я с нетерпением ждал письма от Н. П. Кузьмина, которому отправил фотографию Орлова. Тем временем пришел ответ из Центрального военно-морского архива, подтверждавший, что Григорий Иванович Орлов служил на Хиуме. А потом откликнулся и Кузьмин — он узнал на снимке своего боевого товарища.
ПОСЛЕДНИЙ ЗАЩИТНИК ТАХКУНЫ
С острова Хиума в районе маяка Тахкуны эвакуировались последние защитники.
…К ночи ветер стих. В разрывах облаков появились первые звезды. А раненые, собравшиеся на берегу в ожидании катеров, мечтали о затяжном дожде, сплошной облачности, тумане: в плохую погоду легче укрыться на переходе от вражеской авиации.
К рассвету пришли катера. Пока из сараев и домов санитары переносили в них раненых, с юга к маяку подошла группа краснофлотцев, вооруженных двумя пулеметами и ручными гранатами. Было их восемь человек. Старший, скуластый, в плащ-палатке, доложил военврачу 3-го ранга, руководившему эвакуацией, что две роты вражеских автоматчиков болотом обошли заслон балтийцев и, очевидно, скоро атакуют маяк.
— Мы будем прикрывать эвакуацию, — сказал скуластый.
Он внимательно осмотрел два дзота и небольшой окоп на холме. Перед окопами торчали колья для проволочных заграждений, но проволоки не было — ее или не хватило, или саперы, переброшенные на новый участок обороны, не успели поставить…
Краснофлотцы стали готовиться к встрече врага…
Часов около семи, когда погрузка еще не была закончена, на дороге у леса показались гитлеровцы. Видимо, они не рассчитывали встретить сопротивление и шли строем, по-походному.
По врагу ударили из орудий катера. Вражеская колонна рассыпалась.
Несколько драгоценных минут было выиграно.
А в дзотах моряки, прикрывавшие эвакуацию, внимательно смотрели на пустынную теперь дорогу от леса к маяку. Они понимали, что гитлеровцы готовятся к атаке.
Ударили фашистские минометы. Клубы известковой ныли поднялись над дорогой. Гитлеровцы пошли в атаку и вновь были отброшены огнем из дзотов.
В одном из них заняли оборону двое пулеметчик — парень из Казахстана и моряк — русский.
Опять шквальный огонь минометов обрушился на балтийцев. Стрелка отбросило к двери. Когда он пришел в себя, дзот был наполнен пороховой гарью, а пулеметчик, вытянувшись, лежал на полу. По лицу его стекала струйка крови. «Убит», — понял моряк и, наклонившись к товарищу, прикрыл его лицо бескозыркой.
Моряк выглянул в амбразуру — фашистские автоматчики отошли, но на месте второго дзота торчали обломки бревен, клубилась пыль…
Гитлеровцы пошли в третью атаку. Моряк стрелял по наступающим из винтовки до последнего патрона, потом выскочил из полуразрушенного дзота, но тут же близкий разрыв чуть не сбил его с ног. Осколком ожгло левую руку у локтя. Правой рукой он зажал рану и побежал к постройкам. Перед глазами мелькнула раскрытая дверь маяка. Моряк вбежал, захлопнул за собой массивную металлическую дверь, задвинул засов.
У него еще была одна граната. «Может быть, не заметили? Пробуду здесь до темноты, а потом уйду в лес. Там, наверно, еще остались наши».
Но капли крови на белых плитах дорожки вели прямо к маяку, и враги увидели их. Несколько солдат уже барабанили в закрытую дверь.
Все выше я выше поднимался моряк по винтовой чугунной лестнице. Еще один виток, еще… Подкашивались ноги, кружилась голова. Казалось, тяжелая маячная башня с каждым поворотом — лестницы раскачивается все сильнее. Прислонившись к перилам, полою бушлата он вытер вспотевшее лицо. А внизу бешено били в дверь.
