Владимир Свержин - Танцы на минном поле
Новостей было много, но все это было не то. Тогда что же?
— Скажи-ка мне, Геннадий Валерьянович — прервал поток новостей генерал Банников. — По нашим ядерным арсеналам никаких новостей нет?
Полковник замолчал и пытливо посмотрел на шефа. Ядерная безопасность не входила в круг прямых обязанностей замдиректора ФСБ, курировавшего контрразведку, но его утренняя поездка в Кремль и этот вызов «на ковер» заставили предположить, что, вопреки имеющейся у него информации, с арсеналом — таки что-то стряслось. И, хотя ложившаяся на его стол сводка доходила до начальства в весьма урезанном виде, даже в этом, может быть, самом полном по стране информационно-аналитическом обзоре, ничего не говорилось о каких-либо катаклизмах с любыми видами оружия массового поражения.
— По нашим сведениям, все в порядке, немного подумав, словно пытаясь разыскать в памяти какую-то позабытую строку сегодняшнего доклада, ответил он. — Что-то случилось?
— Бес его знает! — Банников сжал массивный кулак и, не торопясь, словно сдерживая накопившиеся в душе чувства, опустил его на столешницу. — В общем, так — утром Президент вызвал меня к себе и потребовал в три дня провести полную ревизию ядерного оружия по стране.
— В три дня? — переспросил полковник, пораженный столь малым сроком. Однако, следующая мысль уже спешила вытеснить первую. — А отчего мы? Это вроде бы…
— Вроде бы — развел руками генерал. — А поручено нам. Значит, нам и выполнять. Больше тебе скажу, — он перешел на полушепот. — Директор об этом деле пока что ничего не знает. Понятно?
— Вполне, — кивнул контрразведчик, автоматически пытаясь просчитать причины, вызвавшие столь необычные следствия. Пока ясно было одно — произошло нечто, заставившее Президента, уклоняясь от обычного порядка ведения дел, обратиться за помощью к тому, в чьей преданности он был абсолютно уверен. Каким-то образом это «что-то» связано с ядерным оружием…
— В общем, так. Свяжись с точками, пусть они тебе в срочном порядке скинут информацию, и знаешь, что, — немного промолчав, продолжил он. — Отряди-ка ребят, пусть они проедутся да проверят сохранность, режим охраны, условия содержания… Насчет трех дней, я думаю, Сам погорячился, но действуй пожестче, пусть не тянут. Вскормили монстра, мать его ети! Только, сам понимаешь, никакого шума.
— Ясное дело.
— Давай, Геннадий Валерьянович, с Богом. Если речь действительно о том, о чем мы с тобой думаем, то Божья помощь нам еще как понадобится, — подытожил он.
Полковник Коновалец уходил от своего начальника с вполне понятным чувством тревоги. С тем же самым чувством вооруженный каменным топором неандерталец ощущал притаившегося для броска тигра, а ветеран-спецназовец — присутствие поблизости вражеского стрелка. Опасность находилась где-то рядом, растворенная в воздухе, ускользая от попытки придать ей мало-мальски зримый облик. Образ опасности рисовался в виде уродливой ядерной поганки, глумливо ухмылявшейся в его, полковника Коновальца адрес. — «Три дня», — размышлял он, — «Откуда взялись эти, чертовы, три дня? Для осуществления возложенной на него миссии срок просто мизерный. Значит ли это, что больше времени нет, и, спустя 72 часа, в каком-нибудь квадрате Х рванет откормленный обогащенным ураном стальной поросенок… Где? Когда? И что?» — эти вопросы, звучали рефреном, ни на секунду не давал покоя контрразведчику. Терроризм, а в особенности ядерный, не входил в его компетенцию. Но задания не выбирают. Уже через десять минут депеши с грифом «Совершенно секретно» и требованием незамедлительно после получения распоряжения сообщить шифровкой на имя генерала Банникова наличие на вверенных объектах ядерных боеприпасов всех видов и модификаций, летели во все города и веси Руси Великой, не обойденные высокой честью хранить в своих окрестностях заклепки ядерного щита Отчизны.
— Что я делаю! — сам себе ужасался Коновалец, отправляя в очередной адрес текст с отметкой о срочности задания и личной ответственности исполнителей. — Что я делаю! Здесь испокон веков любая спешка вызывает подозрение. Одна надежда, что голодная и разукомплектованная армия все же менее подвержена панике, возможно оттого, что привычка отвечать на всякие требования командования упразднила у большей части офицерского корпуса способность вдумываться в суть исполняемого приказа. «Приказ командира — закон для подчиненного» — гласил устав, а как известно, жизнь по уставу — прямой путь к чести и славе.
И все же, срок выполнения высочайшего предписания и организация, от лица которой оно было послано, заставляли полковника предполагать самое худшее.
Президент был мрачен. И приближенные, слишком хорошо знавшие его характер, понимали, хотя он, по возможности, старался скрыть свое неудовольствие, что с Самим творится что-то неладное. Сейчас он сидел, по-медвежьи насупясь, и, в который уже раз, перечитывал доклад, приготовленный для него генералом Банниковым. Доклад, безо всякого сомнения, был хорош. Им можно было потрясать в воздухе с высоких трибун, или давить клопов, в зависимости от необходимости. Любительская фотография девять на тринадцать, покоившаяся в президентском сейфе, сводила все достоинства этого высокопрофессионального доклада к идеально круглому нулю.
С момента получения им странного дипломатического послания прошло уже более двух недель, а продолжения эта ядерная эпопея до сих пор не имела. Порою у него создавалось впечатление, что эта чья-то дикая шутка, однако от подобной версии, увы, приходилось отказаться. И не только потому, что объект для шуток был выбран крайне неудачный, но и потому, что, несмотря на заверения генерала Банникова, боеголовок на месте действительно не было.
Надо сказать, что за эти дни Президент успел немало. Не касаясь в подробностях сути проблемы, он в очередной раз потребовал «улучшить и ужесточить» от работников ФСК и департаментов контрразведки, и по борьбе с терроризмом ФСБ, в особенности же в той области, где их работа соприкасалась с деятельностью Министерства иностранных дел. Эта кампания, к великому сожалению руководства служб и подразделений, была настолько лишена каких-либо конкретных требований, что ожидание реальных успехов от высочайшей проповеди было равно ожиданию полной электрификации России в результате памятной грозы, отгромыхавшей в начале мая. Сам уже опомнился после первого порыва гнева, и теперь боялся спугнуть тех, или того, кто прислал этот проклятый снимок. Он ждал их следующего шага.
Однако, все обстояло не плохо. Все обстояло гораздо хуже. Группа проверенных сотрудников Военной прокуратуры, отправленная по его настоянию в город Энск-7, где, согласно документам, значились в сохранности злополучные боеголовки, недавно вернувшись из командировки, сообщила, что в проверенном ими арсенале наличествует крупная недостача боеприпасов, в том числе… Далее шло перечисление наименований расхищенного военного имущества, от патронов к пистолету Макарова, до гаубичных снарядов, включительно. Об отсутствии искомых боеголовок в арсенале доклад, представленный следственной группой, молчал, как фараонова гробница. И вот это-то как раз было хуже некуда. В арсенале действительно царила неразбериха, и поступавшие сигналы о хищении боеприпасов, вывезенных из Закавказья, и ныне хаотично складированных на территории инспектируемой воинской части, имели под собой реальную почву. Однако офицер, командовавший базой ракетно-артиллеристского снабжения, был твердо уверен в том, что именно там, заточенные в опечатанные спецконтейнеры, должны были находиться злополучные боеголовки. Его прямое начальство пребывало на этот счет того же мнения, и разрешение этой загадки грозило затянуться надолго. Немногословные, подчеркнуто вежливые молодые ребята, пронизывающие собеседников одинаковыми сверлящими взглядами, фиксирующими жертву не хуже лазерного целеуказателя, терзали работников базы бесчисленными: «Кто? Когда? Каким образом? Кому?» И, главное, главное, что их волновало — где? Но, невзирая на рьяность и пронзительность во взгляде, работа их сдвинулась с мертвой точки не более, чем дрейфующие в мировом океане материки навстречу друг другу. Время шло, не принося заметных результатов. Работа предстояла сверхсложная, и ожидать стремительного успеха не приходилось, но, чего мудрить, очень хотелось.
И все же, все же, заедая водку валидолом, Президент томительно ждал. Ждал, с затаенной надеждой поглядывая на пресловутый алтарь советского, а теперь российского права, — правительственный телефон. Позвонит, — не позвонит?! Начальнику следственной группы личным его приказом было предоставлено право обо всех изменениях в ходе расследования докладывать непосредственно ему, минуя остальные инстанции. Точнее, это «почетное право» вменялось ему в священную обязанность. Однако, телефон не звонил, и бронзовая птица на его корпусе стыдливо отводила в стороны взоры обеих своих голов, словно не желая встречаться взглядами с ним — Президентом всея Руси.
