Алексей Недлинский - Поселение
Что замечательно - в Серебрянке тяжелели только законные жены (уж от законных ли
- не будем вникать пока), девчата же, при полной разнузданности, ходили яловыми.
Какими ухищрениями это достигалось - не смог выяснить (не так и ловко - в лоб спрашивать). Одно точно: аборт ли, травля плода - здесь было делом исключительным, за гранью житейского, ЧП, как и положено, в общем. И вот - грянуло: Анечка Богданович, пышечка-ямочка, попка круть-верть, хохотушка, нос пятачком, пятнадцать лет, - залетела. Что младшая дочь гуляет - тете Тасе (хлебопеком у нас, сама как коврига - душевная) не надо соседских сплетен: видно же и так - за месяц девка в тело вошла. Ну, места тихие, зато нравы дикие, остепенять бесполезно. У всех обходилось как-то, чего уж тут педагогику разводить. Но залет - это нет, сквозь пальцы не глянешь. И можно б оставить, но от кого, зараза, не говорит. А что Аньке говорить - там три претендента, как минимум. Распечатали Донос и Гроссу, подпоив. Потом Донос уже самолично наяривал. А еще - эх, Андрюха, вот молочко парное, лучше уж сучкорубом, от греха
- да, было разок. Занесло на ферму, поддатую, хохочет-заливается. И кайфа-то никакого, с Любкой же не сравнить.
Мамаша наседает, и от бати не утаилось, накидал лещей. Короче, все смешалось у Обломских, не жизнь пошла. Молдаване труханули - статьей пахнет, тут тетя Тася дожмет, не открутишься. Что ж - выход один: вали на горбатого - понять их можно.
Только как дуре этой, Анюте, растолковать? Всё дома сидит, родители зашугали.
Донос - к Катюшке (она статисткой в конторе):
- Что сестра в клуб не ходит?
- Та-а... Болеет, - Катюхе смешно, представила на танцах сеструхину рожу опухшую. - Соскучился - заходи, матка в Вишерогорске, отец на летнике.
- Поговорить с ней хотел.
- Ну, поговоришь, - смеется опять (в курсе же всего). А зря смеялась, разговор был серьезный.
- Ты что, рожать будешь?
- Так матка не везет на аборт. Пристала - скажи от кого.
- А ты?
- Ну, скажу. Не рожать же, хоть школу кончить.
- Что скажешь?
- Да про вас, дураков.
- Слушай, я домой писал, говорил - жениться хочу. Мои не против.
- На ком жениться-то?
- На тебе, на ком. А ты сажать меня хочешь.
- Не хочу я сажать... У меня и паспорта нет, ты что - жениться? - у Аньки аж глаз заплывший раскрылся (дуре-то - много ли надо лапши).
- Через полгода получишь. А у нас в Молдавии в шестнадцать можно, закон есть. Ко мне поедем. У нас дом, "Жигули".
- Так рожать, что ли?
- Нет, у нас не поймут. До свадьбы нельзя рожать.
- Так что я должна?
- Скажешь на зэка. Скажешь - был пьяный, ребенка все равно нельзя.
- Какого зэка-то?
- На фермера этого можешь, Долгаева.
- Да не было с ним ничего, - тут Аня струхнула, невеста же, что ты!
- Знаю, что не было. Скажешь - поверят. Он целый день в поселке, все видят, лазит здесь где не надо.
- А ему-то что будет?
- Ничего, на зону закроют, там досидит.
- Так сюда же вернется, он с Любкой...
- Никто не вернется. Ты зэков не знаешь. У него в Перми таких Любок...
- Может, на другого сказать?
- Ну. На деда скажи, с заправки.
- Нет, не хочу на деда.
- Короче, думай. Фотография есть? Родители просили, надо послать.
Нашлась у Аньки фотография. Донос и текст продиктовал на оборотке: "Моим будущим маме и папе, с приветом. Аня". А дальше - одноколейка, всё в одном направлении:
тетя Тася - к Канюке (ее и разобрало-то, что чужой жених, а наших брюхатит), у того говно закипело: "Надо же, курва, паскудник! Мы ему выездной суд устроим, накрутим на полную!" Ну, от выездного-то мать отговорила - зачем дочку зря полоскать, а на полную - да, накрутили. 117-4, девять лет плюс год недосиженный, строгий режим. Первое письмо Любка из Заполярья уже получила. Прочитать - прочитала, но не ответила. Что отвечать? И не плакала даже. Анька плакала - когда Донос ей объяснил популярно, после аборта. Но те слезы разговора не стоят.
VII
Пришла в Серебрянку зима, а у меня в избушке печка с норовом, дымит - страшное дело. Целый день с квадратной башкой хожу, даже чифирить неохота. Уже и щели на ней позамазывал, колосники прочистил, все равно, паразитка, пыхает - белыми кудряшками, чистый угар.
Ночами лучше, потому что ночью - прыг в "Зил-157" (длиннокрылая такая махина, зверь - три моста), и катим с Виталей - мой дежурный водила - в Вишерогорск, хлебопеков забирать. В нашей пекарне печь совсем развалилась (Канюке, за кубами-то, некогда было о такой мелочи). Теперь тетя Тася с Иришей Коняевой, женой зэка-тракториста, временно на чужой, после вишерогорских, работают.
Тридцать километров по серпантину - много набазарить можно. Все волю перебираем, уже как братья друг другу - что там за двадцать лет - даже если с роддома начать
- накоплено? Но находим темы. Воля ведь вроде ямы (у солдат - гражданка так):
больше копаешь - больше разрастается.
- Вот ты, Ленчик, скажи - ты был женат (из деликатности Виталя - надо бы:
"рогат"): чего им надо? Чего им не хватает?
- Бабам-то?
- Ну.
- В смысле?
- Ну, в смысле - Таська да Ирка. Я их пер, обеих, - с грустинкой, недоуменно.
Забрало за живое парня, хочет разобраться.
- Успел уже? Ты прям половой гангстер, Виталя.
- Да я не гангстер. Сами же лезут. Ирку в машине, Таську в пекарне.
- Блин, на буханках, что ли?
- Рядом, не ссы.
Заезжаем на говорливскую заправку (Говорливая - еще деревня, перед Вишерогорском). По склону - россыпи сине-черных крыш в снегу, дымки, морозная луна, Вишера взблескивает - это ребром стоящие льдинки отражают свет фар.
Элькино дежурство (их две тут, посменно - Эля и Римка), выходит заспанная.
- Виталик, эротический сон не досмотрела... Ты в Серебрянке не мог залить?
- Кончился 72-й. Работай давай. Еще насмотришься.
- Да ну, я не умею с продолжением.
- А Элю-то нет, Виталя? - уже катим дальше.
- Нет. У нее роман с Макокиным - честный парень, не Казанова.
В Вишерогорске - чайку с горячей буханочкой, грузим лотки, набиваемся в кабину.
- Начальник, автобус-то будет завтра? - тетя Тася у меня (завтра суббота, рейсовый день в город).
- Как штык. Кальтя до двух сегодня ковырялся, сказал - порядок.
- Слава Богу. Отцу рубашку надо ("отец" - это она мужа так), вчера, дурак, в новой на смену поехал.
Муж у Таси бульдозерист, дороги расчищает.
- А я своему свитер хочу... Тася, ты видела прошлый раз кофточки давали немецкие? Я жалею так, не взяла. Может, остались?
- А, мой размер все равно не был. Они на толстых не выпускают, - тетя Тася колышется в хохотке, через Ирку волна доходит до меня, и я, притиснутый к дверце 157-го "зилка" , беззвучно рыдаю от восторга, что есть на земле, живут рядом с нами такие чудные, дивные, теплые существа - и нам не дано их понять.
Виталя! Я не знаю, чего им надо! А нам чего не хватает? Занимаемся разной херней: городим государства, разваливаем, воюем, строим тюрьмы, сами в них сидим и сами себя стережем... Мужики, положа руку, - это наш мир! Давайте хоть баб не сажать, амнистируем их навсегда. Они слабые, вон, перед Виталиком даже устоять не могут. Ну, змеи, ну, стервы - есть же другие способы. Выдрать, там, всенародно, заставить месяц в отечественном ходить - но не в тюрьмы же наши, не в зоны! Нельзя, мужики, кто ж мы есть.
В столыпине на подъезде к Вологде нас уплотнили, освободили клетку, и вот, слышим, на остановке - подсаживают: визги, мат-перемат - бабонек! Эх, веселье пошло! Первый бал Наташи Ростовой! Разгорячились все, ожили, перекрикиваемся.
Бабоньки, ласточки! Конвой на ушах: хуже нет - смешанный вагон.
- Командир, на оправку давай, сутки не ссали! - по голоску судя, лет двадцати оторва, - все влюблены уже, лыбимся - сейчас водить начнут, так и глянуть успеем: блаженство! Ага, повели - час, два ждем, бесполезно кричать. Конвой, видно, еще необтертый, не знает, как с женским этапом держаться. А это не наш брат многотерпеливый. Вэвэшник мимо клетки - лови, тварь: из мешков полиэтиленовых мочой с ног до головы.
- Ну, я вам, бляди, сейчас! - побежал за огнетушителем - старая шутка, сиди потом в пене вонючей, обсыхай.
- Эй, мужики, наших бьют, качай вагон! - все та же, с ангельской хрипотцой.
В резонанс раскачать столыпин - плевое дело: нас около сотни. Сковырнется с рельс на полном ходу - всем каюк, конечно, но страха нет: бабоньки просят - стараемся, геройствуем, с музыкой пропадаем! Вот у конвоя очко не феррум:
огнетушитель на место, и на оправку - пожалуйста. Всегда бы нам так, мужики.
Отчего наши беды? - Забываем, что бабоньки рядом, примелькались друг другу. А они-то в нас верят еще... Что такое?
- Виталя, смотри, пожар в гараже!
- За калорифером не углядели, наверно.
- Жми!
Подлетаем на всех газах, поворот перед мостом и - отлегло. У меня горит, над трубою диспетчерской пламя, с искрами. Ссадили девчат, подруливаем - Валера Басенко, механик:
