Евгений Габуния - Ангел пустыни
— Запросто! Сначала нагрели доску с новой записью, потом охладили вот вам и кракелюры. Только не те, что естественным путем получаются. А в общем, честно скажу, нелегкая была экспертиза. Сработано умело, ничего не скажешь. Вот посмотрите… — Евстратова полистала старую истрепанную книгу в красном сафьяновом переплете и передала ее майору.
Он перевернул лист тонкой бумаги, вроде папиросной, и увидел рисунок, в точности повторяющий изображение на иконе. «Иоанн Предтеча, или Ангел пустыни, — прочитал Голубев, — изображен в виде крылатого ангела, предвестника Мессии, согласно пророческим о нем словам: «Ибо он тот, о котором написано: «Се, я посылаю ангела моего пред лицем твоим, который приготовит путь твой пред тобою». В левой руке у Предтечи — чаша, в ней спаситель-младенец, на которого Предтеча указывает правой рукой, как бы говоря: «Се ангел божий, который берет на себя грехи мира…» Изображение Предтечи с крыльями принадлежало исключительно византийской, а впоследствии и русской иконографии».
— Ангел пустыни… — задумчиво произнес Голубев. — Красиво звучит, но не понятно. Почему так назвали Иоанна Предтечу? И вообще — в чем тут суть? Я, признаться, не очень силен в библейских сказаниях. Просветите, ради бога.
— Не упоминай имя божье всуе, сказано в священном писании, — негромко ответила Евстратова таким тоном, что Голубев не понял, всерьез она говорит или шутит, и закурила очередную сигарету. — Ну хорошо… Если старшего инспектора МУРа действительно интересуют библейские сказания, тогда слушайте.
Давным-давно, еще до рождества Христова, жил да был священник по имени Захария со своей супругой Елизаветой. Они ни в чем не провинились перед богом, прожили долгую жизнь, но всевышний обделил их детьми. В один прекрасный день к престарелому Захарии явился архангел Гавриил с вестью, что скоро его жена родит сына, которого следует наречь Иоанном. Именно ему, Иоанну, и суждено стать предтечей Мессии. Престарелый Захария уже давно потерял всякую надежду стать отцом, видимо, имея на то веские основания, и потому выразил сомнение в предсказании архангела, за что тут же лишился дара речи.
Однако прошло несколько месяцев, и у счастливых родителей действительно родился мальчик. Жена и другие члены семьи решили дать ему имя отца, однако Захария, услышав об этом, написал на дощечке: «Иоанн ему имя.» (Иоанн означает «дар божий» — пояснила рассказчица.) И немой Захария сразу после этого снова заговорил. Однако столь счастливо разворачивающиеся события приняли неожиданный трагический оборот. Правивший Галилеей тетрарх Ирод Антипа стал притеснять Елизавету и ее младенца, и она убежала с ним в пустыню. Скала расступилась и укрыла мать и ее дитя. Стражники схватили Захарию и потребовали назвать место, где скрывается его жена с ребенком. Он не выдал самых близких людей, за что и был казнен; кровь его превратилась в загадочный камень.
Там, в пустыне, Иоанн провел долгие годы, питаясь акридами и диким медом. (Акриды, — снова пояснила Евстратова, — это род съедобной саранчи). Одеждой ему служили верблюжьи волосы и кожаный пояс на чреслах. В тридцатилетнем возрасте, точно так же, как и Иисус Христос, Иоанн пришел к людям и стал проповедывать: «Покайтесь, ибо приблизилось царство небесное…» Те, кто поверил пророку, под его руководством совершили обряд крещения в водах Иордана. Пришел принять этот обряд и никому не известный молодой человек по имени Иисус Христос, и Иоанн всенародно объявил о пришествии Мессии: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь господу, прямыми сделайте стези ему».
Между тем Галилеей продолжал править ставленник римлян тетрарх Ирод, имя которого стало впоследствии синонимом бесчеловечной жестокости и коварства. Железной рукой подавляя малейшее сопротивление угнетаемого им народа, он не останавливался даже перед убийством детей. Отсюда и берет начало библейская легенда об избиении младенцев, учиненном Иродом.
Всеобщее негодование и осуждение вызвала женитьба Ирода на Иродиаде, которую он отнял у брата своего. Иоанн Креститель, аскет, пророк и правдолюбец, ангел пустыни, в своих проповедях обличает преступление и аморальность власть предержащих. Кроме того, им, конечно, двигали и причины, так сказать, личного характера: вспомним преследования Иродом его матери и его самого. Разгневанный тетрарх бросил проповедника в темницу, однако казнить не решился, справедливо полагая, что это вызовет восстание угнетенного народа.
…Во дворце Ирода пир стоял великий в честь дня рождения тетрарха. Его придворные и члены семьи стараются всячески угодить тирану, ублажить его. Перед ним танцует его падчерица Саломея. Танец ее так понравился Ироду, что он в знак благодарности выразил готовность исполнить любое ее желание. Саломея просит голову Иоанна. По приказанию Ирода палач отсекает ему голову и приносит ее на блюде Саломее, которая передает ее Иродиаде для глумления.
— Поэтичная, ничего не скажешь, хотя и жестокая легенда, — задумчиво промолвил Голубев. — Не разберешь, где правда, а где вымысел. Теперь я вспоминаю… Кажется, читал об этом давно, в юности. «Саломея» Оскара Уайльда.
— Да, поэтичная и жестокая, — согласилась Ольга Александровна, впрочем, как и сама наша жизнь. Не только Уайльда вдохновила эта легенда, но и Флобера, Тинторетто, Караваджо, Родена… Когда в последний раз в Третьяковке были, Алексей Васильевич? — неожиданно спросила Ерстратова.
— Давненько, — смущенно ответил майор. — Некогда как-то…
— Ну так вот, когда пойдете, не забудьте посмотреть икону «Иоанн Предтеча, Ангел пустыни». Начало семнадцатого века. Прокопия Чирина работа. Великолепная доска.
Голубев поблагодарил Ольгу Александровну за интересный рассказ и уже другим, деловым тоном, произнес:
— Однако мы несколько отклонились… Сколько же может стоить этот «Ангел пустыни», разумеется, не тот, третьяковский, а наша доска?
— Как вам должно быть известно, Алексей Васильевич, — суховатым тоном отвечала Евстратова, которую, видимо, несколько покоробил меркантильный вопрос майора, — на иконы прейскуранта, к счастью, еще не существует. Истинное произведение искусства не имеет цены. Все зависит от того, кто покупает, с какой целью и так далее. Однако полагаю, что богатый коллекционер или крупный музей с радостью отдали бы тысяч тридцать.
— Тридцать тысяч рублей! — удивился Голубев.
— Долларов, товарищ майор, в конвертируемой валюте. Я же сказала богатый коллекционер, а у нас богатых нет, насколько я знаю.
— Так уж и нет, — улыбнулся он наивному утверждению Ольги Александровны, однако развивать эту тему не стал и, еще раз поблагодарив Евстратову, поспешил к себе.
На Петровке он первым делом просмотрел картотеку похищенных икон и только после этого отправился на доклад к начальству.
— Ну, что рисуется? — Ломакин оторвал от бумаг стриженную вод машинку седую голову. — Как поживает наш Николай Угодник?
— Был Николай Угодник, да весь вышел, товарищ полковник. Сотворил очередное чудо и стал Иоанном Крестителем. Шестнадцатый век. На то он и святой, чтобы чудеса творить.
— Чудо, говоришь? Значит, все-таки перекрестили Николая в Иоанна, записали по-новой. Картотеку уже проверил?
— Естественно, Владимир Николаевич. Не значится доска в списке краденых.
— Странно… Мы должны были бы иметь информацию. Сам же говоришь шестнадцатый век. Такие доски на улице не валяются. Ладно, поживем увидим, хозяин должен объявиться. — Полковник помолчал, собираясь с мыслями. — А доска действительно куплена этим… как его… ну мистером иксом в «Новоэкспорте»? Или бумаги липовые?
— Все правильно оформлено, Владимир Николаевич, бумаги в порядке. А икона сдана на комиссию по паспорту некой Боровиковой Анны Ивановны, прописанной по Второму Брестскому переулку, дом 31, квартира 12. Я выяснил, пока экспертиза шла.
— Что значит — по паспорту? Выражайтесь, пожалуйста, яснее, полковник перешел на «вы». Была у него такая привычка — говорить «вы» в минуты недовольства. — Кто именно сдал икону на комиссию?
— Это мы и выясняем, товарищ полковник, — Голубев тоже перешел на официальный тон. — Пока удалось установить, что у этой Боровиковой с полгода назад пропал паспорт. То ли утеряла, то ли украли, она и сама толком не знает. Мы ее основательно проверили. Почтенная женщина, мать семейства. Компров[3] никаких.
— А паспорт посеяла, растяпа. В паспортном столе утрата документа зарегистрирована?
— Проверили и это. Так точно, зарегистрирована. И штраф она уплатила, и новый паспорт уже получила.
— Ну хорошо. — Ломакин поостыл. — На всякий случай присмотри за этой Боровиковой, — перешел он на «ты», — хотя только круглая дура понесет сдавать темную доску[4]. Куда проще переклеить фотографию, а может, и без этого обошлось, если есть внешнее сходство. Там, в этом «Новоэкспорте», видать, не очень присматриваются. Сидит какая-нибудь фифочка, избежавшая распределения. Ис-кус-ство-веды, — по слогам произнес полковник. — Кто допрашивал приемщицу?
