Марина Серова - Аромат мести
— А как же жена? — спросила я, зная, что для Сергея семья — как любит он выражаться — святое.
— Семейство уже в Греции. У родственников гостят.
— А неизвестно, кто девушку в больнице убил? Никто никого не видел?
— Видели. Какой-то мужик выбежал из больницы, сел на белую «Ауди» — и поминай как звали…
Густой суп из моллюсков в сочетании с фаршированной индейкой подействовал на меня, как пишут в романах, умиротворяюще.
— Тебя подвезти? — спросил Сергей, расплачиваясь за два обеда.
Он подвез меня до филармонии.
— Музыкой интересуешься? — спросил он. — Или пасешь кого-нибудь?
Меня раздражала эта категория людей, воспринимающих меня вот так однобоко, как будто у меня больше нет дел, кроме слежки или нокаутирования беззащитных преступников.
— Ко мне тут на днях один человек приходил, — сказала я, глядя ему прямо в глаза, — так вот, он попросил, чтобы я присмотрела за тобой… И кучу баксов мне отвалил за это.
Сергей вытаращил глаза.
— Ты и в ресторан не случайно зашла?
— Разумеется.
— Кто же такой? И вообще, откуда ты могла знать, что я именно сюда приеду обедать?
Я только хмыкнула. Не буду же я ему объяснять, что этот ресторан расположен ближе всего к филармонии.
— Да, — протянул он, — ты, Танька, профессионал. А кто нанял тебя, я и так знаю. Я этому хмырю пять тысяч баксов должен, вот он и следит за мной, чтобы я не свинтил в Грецию, с концами в смысле… Так ты ему скажи, что я на следующей неделе ему долг верну. Пусть он на частных детективов не тратится.
Фортепьянный концерт № 2 Рахманинова сначала взбодрил меня, а потом мне стало грустно. И вообще, музыка делает с нами, людьми, что угодно. Но я пришла в филармонию не ради музыки. А скорее — ради антракта. В самом начале, почти не отходя от Наталии Петровны, я пыталась с ее помощью определить, кто из пришедших на концерт зрителей холостой, кто ищет себе здесь спутника жизни, кто партнера, а кто просто не может жить без музыки.
Парня-гомосексуалиста я вычислила быстро, когда находилась еще в зале. Он, этот парень в синем свитере, несмотря на жару, меньше всего интересовался музыкой. Судя по всему, ему достался билет рядом с двумя молоденькими девушками. Он раз пять подряд снял и снова надел этот несчастный свитер, хрустел целлофановым пакетом, из которого то и дело доставал поочередно то пряники, то яблоки. И так длилось до тех пор, пока девушки на него не цыкнули. Он сразу надел свитер, набил рот огромным яблоком и замер, пережевывая и глотая его. (Кстати, после антракта, когда он хотел вернуться на свое место, девушки сказали ему что-то такое, после чего он ретировался вообще на второй, почему-то пустой ряд.)
Гомосексуалист он был скорее всего (я в этом не очень-то разбираюсь) пассивный, поскольку вид имел какой-то женственный и беззащитный. Это явно не он сбил меня с ног вчера вечером возле женского туалета. Тот был покрупнее.
В антракте я присматривалась ко всем мужчинам. Зрителей так же, как на вчерашнем концерте, было маловато. И действительно, холостяков можно было заметить за версту. Особенно бросались в глаза профессиональные холостяки — прилизанные, причесанные, у которых на лбу написано: «Не кантовать». То есть они гордились своим холостяцким положением и сами, в одиночку, справлялись со всеми бытовыми проблемами.
Холостяки же не по своей вине выглядели, как брошенные домашние животные: неопрятный внешний вид, потерянный взгляд человека, которому родные посоветовали сходить «на концерт», чтобы присмотреть себе там «приличную женщину».
Среди мужчин, которые пришли в этот вечер без женщин, под облик убийцы по комплекции больше всего подходил Храмов, о котором мне рассказывала Клавдия Михайловна. Этот мужчина не был похож ни на холостяка со стажем, ни на брошенного мужа. Он был какой-то особенный.
Стараясь держаться нейтрально, независимо, он в то же время был очень любезен с дамами, с которыми был знаком. Но взгляд его почему-то выражал беспокойство. Казалось, что он постоянно кого-то выискивал.
В самом конце антракта, вдруг кому-то кивнув — я не заметила кому, — он неожиданно кинулся в буфет и взял себе стакан сока.
Я спряталась за бархатную портьеру, расположенную перед небольшой нишей. Мне были видны фойе с буфетом и Храмов — пятидесятилетний холеный светский лев в мягком вишневом джемпере и светлых брюках.
Оглянувшись, очевидно для того, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он, глядя куда-то в пространство, достал из кармана брюк какой-то листок и сунул его зачем-то в пустой уже стакан. И отошел.
Откуда ни возьмись появился другой мужчина — во всем черном — и тоже взял себе стакан сока. Он стоял в двух метрах от Храмова. Выпив сок, он поменял местами стаканы, достал листок, сунул его в карман и пошел в зал, где уже постепенно гас свет. Следом зашел Храмов и сел — мне было видно — на пять рядов ближе к выходу. Конспираторы…
Рахманинов меня вдохновлял. Я решила проследить за мужчиной в черном после концерта. А пока я вспомнила вдруг про чудесные эклеры, которые так разрекламировала мне накануне билетерша, сказав, что их обожает и ее внук. Интересно, сколько ему лет?
Я взяла себе три эклера, пользуясь тем, что буфетчица Зоя еще не ушла, и два стакана апельсинового сока, которые так помогли двум подозрительным мужчинам обменяться какой-то информацией.
А что, если они тоже гомосексуалисты и таким вот образом объясняются друг другу в любви? Я чуть не поперхнулась, подумав об этом.
Неожиданно из зала вышел чем-то раздосадованный парень-гомик.
— Опять никого не нашел, — вздохнула буфетчица Зоя. Сердобольная женщина. Вошла, видать, в положение.
А эклеры действительно оказались вкусными, свежими и приготовленными на настоящем масле…
Я вышла на свежий воздух. Улицы были уже полупустынны, вокруг все приобрело оранжевый оттенок, словно город утонул в слегка разбавленном коньяке. Это включили электрическое освещение.
После концерта Храмов пошел в одну сторону, а черный мужчина в противоположную. Я — за ним, цокая каблучками. Поравнявшись с ним, я сделала вид, что оступилась. Ухватила его за локоть и, хохоча, повисла на нем.
— Извините, — произнесла я пьяным голосом. — Сейчас каблуки в моде.
— Что вы сказали? — спросил «черный» с недовольным видом. Очевидно, он презирал подвыпивших женщин.
— Я сказала, что вы классный мужчина и что я могла бы составить вам компанию.
Он ничего не ответил, а я делала вид, что никак не могу его догнать.
Он привел меня в гостиницу «Братислава». Высокое, стройное как кипарис здание светилось десятками окон.
Он вошел в просторный холл, я за ним.
Администраторша кинулась ко мне, чтобы обезвредить меня и спасти мужчину, но он вдруг взял меня за руку и сказал:
— Эта девушка со мной, — и мы направились к лифту. Оказывается, у него был сильный акцент, что выдавало в нем либо немца, либо эстонца. А может, и американца, в акцентах я не сильна. Но то, что он не принадлежал к желтой расе, было несомненным.
— Приятель, ты кто: эстонец или немец? — спрашивала я уже у него в номере.
— Немец. Меня зовут Клаус. А тебя? — Он показал кресло, куда можно сесть, и открыл бар. — Ты будешь еще пить?
Он обращался ко мне на «ты» — значит, клюнул.
— Меня зовут Маша, — сказала я и улыбнулась. Меня больше всего сейчас интересовало одно: как бы вытянуть у него из кармана листок, переданный ему Храмовым. Вряд ли это было связано как-то с убийством Дани Неустроевой. Но все равно, передача листка выглядела более чем странно. Я не могла пройти мимо этого и теперь вот сидела в гостиничном номере, изо всех сил изображая проститутку.
Он поинтересовался, сколько я стою. Я ответила. Он молча показал мне на дверь.
— Я думала, что только наши мужики такие прижимистые, а оказывается, что и на Диком Западе то же самое. — Я полезла к нему, обняла за шею, рука моя в это время незаметно скользнула в карман брюк. Не знаю, в какое уж такое чувствительное место я попала, но Клаус перестал сопротивляться и замер. Мне стало противно, и я, сжимая в руке украденный листок, оттолкнула незадачливого иностранца от себя и бросилась вон из номера.
— Насилуют! — принялась кричать я на весь этаж. Но на мои крики почему-то никто не реагировал.
Я спустилась на лифте вниз, вышла на улицу и глотнула свежего воздуха. Нет, какой все-таки был приятный вечер. И музыку послушала, и с иностранцем познакомилась. Теперь бы добраться до Храмова…
Я села на скамейке под фонарем, развернула листок и увидела несколько строк со сплошными цифрами. Вот только цифр-то мне на сон грядущий и не хватало.
Может быть, Даня была у них связной?
В конце тяжелого дня какие только мысли в голову не полезут…
Я приехала домой, набрала в ванную побольше теплой воды и собиралась уже лечь, как зазвонил телефон.
