Гилберт Честертон - Причуда рыболова
Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушел с утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.
- Видите ли, это его единственная страсть, - пояснил Харкер извиняющимся тоном, - но в конце концов он ведь у себя дома, во всех остальных отношениях он очень гостеприимный хозяин.
- Боюсь, - заметил Фишер, понизив голос, - что это уже скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь вроде этих паршивых речных рыбешек. Вспомните, как дядя Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи - образцы табачного пепла. В свое время Гук сделал множество серьезных дел, - он вложил немало сил в лесоторговлю со Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, - но теперь мелкие рыбешки интересуют его куда больше крупных дел.
- Ну, полно вам, в самом деле, - запротестовал генеральный прокурор. - Так мистер Марч, чего доброго, подумает, что попал в дом к сумасшедшему. Поверьте, мистер Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким другим спортом. Просто характер у него такой, что развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари, если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения и всех рыб.
- Право, не знаю, - заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая на остров.
- Кстати, что новенького? - спросил Харкер у Гарольда Марча. - Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.
- Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, ответил Марч, передавая ему газету. - Только небольшой отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.
Харкер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан лишь небольшой отрывок, но отрывок этот произвел на сэра Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на много лет. Затем, стараясь придать голосу уверенность и твердой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:
- Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая дает вам право побеспокоить старика.
Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное, невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в глаза ему бросилось:
"Сенсационное предостережение правительству Швеции" и "Мы протестуем".
- Что за черт, - произнес он свистящим шепотом.
- Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не простит нам этого, - сказал Харкер. - Должно быть, он сразу же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут же забудет о рыбах. - И он торопливо зашагал вдоль берега к переходу из плоских камней.
Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом, который произвела газета.
- Что все это значит? - вскричал он. - Я всегда полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских портов, это ведь в наших общих интересах. Какое дело до них сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая новость?
- Плохая новость, - повторил Фишер тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.
- Неужели это так скверно? - спросил Марч.
- Так скверно! - подхватил Фишер. - Нет, почему же, это великолепно. Это грандиозная новость. Это превосходная новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.
Он снова посмотрел на серо-зеленый остров, на реку и хмурым взглядом обвел изгороди и полянки.
- Этот парк мне словно приснился, - проговорил Фишер, - и кажется, я действительно сплю. Но трава зеленеет, вода журчит, и в то же время случилось нечто необычайное.
Как только он произнес это, из прибрежных кустов, прямо над его головой, появилась темная сутулая фигура, похожая на стервятника.
- Вы выиграли пари, - сказал Харкер каким-то резким, каркающим голосом. - Старый дурак ни о чем не хочет слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что знать ничего не желает о политике.
- Я так и думал, - скромно заметил Фишер. - Что же вы намерены делать?
- По крайней мере, воспользуюсь телефоном этого старого осла, - ответил юрист. - Необходимо точно узнать, что случилось. Завтра мне самому предстоит докладывать правительству. - И он торопливо направился к дому.
Наступило молчание, которое Марч в глубоком замешательстве не решался нарушить, а затем в глубине парка показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с газетой в руке и в нескольких словах рассказал о сенсационном отрывке. Герцог, который неторопливо брел по парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд напоминал манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки древностей. Затем Марч услышал его голос, высокий, почти истерический:
- Но нужно показать ему это, нужно заставить его понять! Я уверен, что ему не объяснили как следует! - Затем более ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнес: Я пойду и скажу ему сам.
В числе необычайных событий дня Марч надолго запомнил эту почти комическую сцену: пожилой джентльмен в старомодном белом цилиндре, осторожно переступая с камня на камень, переходил речку, словно Пикадилли. Добравшись до острова, он исчез за деревьями, а Марч и Фишер повернулись навстречу генеральному прокурору, который вышел из дома с выражением мрачной решимости на лице.
- Все говорят, - сообщил он, - что премьер-министр произнес самую блестящую речь в своей жизни. Заключительная часть потонула в бурных и продолжительных аплодисментах. Продажные финансисты и героические крестьяне. На сей раз мы не оставим Данию без защиты.
Фишер кивнул и поглядел в сторону реки, откуда возвращался герцог; вид у него был несколько озадаченный. В ответ на расспросы он доверительно сообщил осипшим голосом:
- Право, я боюсь, что наш бедный друг не в себе. Он отказался слушать: он... э- э... сказал, что я распугаю рыбу.
Человек с острым слухом мог бы расслышать, как мистер Фишер пробормотал что-то по поводу белого цилиндра, но сэр Джон Харкер вмешался в разговор более решительно:
- Фишер был прав. Я не поверил своим глазам, но факт остается фактом: старик совершенно поглощен рыбной ловлей. Даже если дом загорится у него за спиной, он не сдвинется с места до самого заката.
Фишер тем временем взобрался на невысокий пригорок и бросил долгий испытующий взгляд, но не в сторону острова, а в сторону отдаленных лесистых холмов, окаймлявших долину. Вечернее небо, безоблачное, как и накануне, простиралось над окружающей местностью, но на западе оно теперь отливало уже не золотом, а бронзой; тишину нарушало лишь монотонное журчание реки. Внезапно у Хорна Фишера вырвалось приглушенное восклицание, и Марч вопросительно поглядел на него.
- Вы говорили о скверных вестях, - сказал Фишер. - Что ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень скверное дело.
- О какой вести вы говорите? - спросил Марч, угадывая в его тоне что-то странное и зловещее.
- Солнце село, - ответил Фишер. Затем он продолжал с видом человека, сознающего, что он изрек нечто роковое:
- Нужно, чтобы туда пошел кто-нибудь, кого он действительно выслушает. Быть может, он безумец, но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика. Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не остается там после заката, так как в парке быстро темнеет. Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно любит.
- Глядите! - воскликнул внезапно Марч. - Он уже побывал там. Вон он возвращается.
Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена, темную на фоне заката, он торопливо и неловко перебирался с камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали негромкий всплеск. Когда он подошел к стоявшим на берегу, его оливковое лицо было неестественно бледным.
Остальные четверо, собравшись на прежнем месте, воскликнули почти в один голос:
- Ну, что он теперь говорит?
- Ничего. Он не говорит... ничего.
Фишер секунду пристально глядел на молодого человека, затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они были уже на проторенной тропинке, которая огибала остров и вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они остановились и молча стали глядеть на него.
Сэр Исаак Гук все еще сидел, прислонившись к пню, и по весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной лески был скручен и дважды захлестнут вокруг шеи, а затем дважды - вокруг пня за его спиной. Хорн Фишер кинулся к рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как рыбья кровь.
