Фридрих Незнанский - Тополиный пух
А с другой стороны, неважно теперь кто — он или они… Так вот, если они ждут, что он станет оправдываться, то сильно ошибаются. Оправдываться — это значит и в самом деле немедленно подписать себе смертный приговор. Нет, не дождутся! И выход найдется. И самоубийца — тоже. Этот намек Сергея, больше похожий на игру слов, он как-то не сразу понял. А ведь Серега говорил не просто, абы что-то сказать или напугать, у них же там, на самом верху, все со своим подтекстом.
И коли оно так, пусть сама судьба накажет клеветника. С помощью правосудия…
2
Телефонной звонок был определенно неприятным.
Константину Дмитриевичу Меркулову, который вышел от генерального прокурора, озабоченный более чем серьезными проблемами, возникшими в последнее время в Северо-Кавказском регионе, где снова активизировались боевики и где расследование очередных преступлений ведется ни шатко ни валко., сейчас меньше всего хотелось заниматься с Арбитражным судом их частными вопросами.
Пока он внимательно просматривал материалы, наработанные оперативно-следственными бригадами, сам генеральный прокурор, почему-то брезгливо морщась, разговаривал по телефону с кем-то из, видимо, хорошо ему знакомых. Он и реплики бросал, словно через губу:
— Я сочувствую… Понимаю… Да, конечно…
Поднявший голову Меркулов заметил, что генеральный недовольно скривился и при этом смысл последней сказанной им фразы прозвучал для настойчивого абонента в совершенно противоположном ключе — не «да, конечно», как было сказано, а «нет, конечно», что изобразило лицо генерального прокурора.
Меркулов негромко хмыкнул, уловив эту метаморфозу. Генеральный же поднял на своего заместителя взгляд и с каким-то мстительным торжеством ухмыльнулся.
— Я понял тебя, — сказал наконец в трубку. Но, сам понимаешь, такие дела… Хорошо, хорошо, ты ведь знаком с Меркуловым? Ну, конечно! Так я ему выскажу свое мнение по этому поводу, а уж ты попробуй сам с ним договориться. Нет, он сейчас сильно занят, однако для тебя, думаю, всегда отыщет возможность… Договорились, держи в курсе.
Меркулов продолжал в упор смотреть на генерального прокурора, а тот, как бы извиняясь, опустил голову, поскреб пальцами лысеющий затылок, даже поерзал на стуле. И не выдержал назревающего напряжения, которое явно накапливалось в его кабинете. Снова поморщился, будто собирался сообщить нечто неприятное, да просто не знал еще, как подойти к вопросу. И решился:
— Константин Дмитриевич, ну, ты же знаешь Кирилла… Валентиновича Степанцова?
— Это какой? — не сразу сообразил, о ком речь, Меркулов.
— Да из Арбитражного. Заместитель Васильцова. У него неприятности. Ты газет не читаешь?
— Только то, что необходимо, а сплетни не собираю, — неожиданно угрюмо ответил Меркулов. — Но я-то при чем? Если у него неприятности, он опытный юрист, пусть сам и занимается собственными проблемами. Нам-то с вами зачем еще и его проблемы?
— Да я ж то же самое ему и сказал, ты слышал… Хм, черт возьми… Ты, конечно, прав, но…
Кажется, генеральный вспомнил, что говорил-то он по телефону своему собеседнику как раз прямо противоположное. Это он на лице изображал презрение и сомнение. Значит, был уже в курсе. А вот Константин Дмитриевич, занятый поистине горящими вопросами, ничего не знал, да и не собирался знать.
— Словом, Константин Дмитриевич, сними ты с меня этот груз, сделай милость, просто по-товарищески прошу.
Разговор в таком тоне всегда делал Меркулова беспомощным. Вот если бы генеральный приказал ему, как делал это обычно, то есть попросил в приказном тоне, тогда другое дело — черта бы лысого он чего добился, уж кто-кто, а заместитель прокурора по следствиям мог стоять каменной глыбой. А вот так… ничего не поделаешь, слаб человек.
— Ты просто подъедь к нему в Малый Харитоньевский, где они сидят.
Меркулов сморщился, как от зубной боли, от этого прокурорского «подъедь» и поторопился «сменить пластинку».
— Подъеду, раз вам это необходимо, — сухо ответил он.
— Ага, и выслушай, чего ему надо. Впрочем, я примерно догадываюсь.
— А что конкретно?
— Нет уж, я не буду рассказывать, пусть сам излагает. Зачем тебе информация из вторых рук? А потом посмотри, кто там у тебя поменьше занят, условно, конечно, и поручи заняться. Считай, что это также и лично моя к тебе просьба. А будут затруднения, обращайся сразу. Кстати, скажи своей Клавдии, чтоб она принесла тебе последний номер еженедельника «Секретная почта», посмотри. В качестве предварительной информации. Ну, ладно, пойдем дальше. Итак, в Администрации, ну, и у меня тоже, складывается все более твердое убеждение, что руководитель прокуратуры Южного федерального округа со своими прямыми обязанностями справляется скверно, и я боюсь, что нам предложат его заменить. Твое мнение, Константин Дмитриевич, я уже понял. Но кого можем предложить? Подумай, не торопись, и пойми, что от нашего принципиального решения зависит ряд дальнейших адекватных действий. Я пока не тороплю, а завтра давай вернемся к этому вопросу. Переходим к следующему…
Итак, повешенное ему на шею какое-то дело, размышлял Меркулов, выходя в коридор, генеральному прокурору явно не нравилось. И его решение по данному вопросу, скорее всего, вызвано тем, что он прекрасно знает, как умеет Константин Дмитриевич «развязывать» в конечном счете всякого рода пакостные узлы. А какие неприятности — либо нечто иное, хуже этого, — могли появиться у заместителя Председателя Арбитражного суда? И отчего брезгливо морщился генеральный прокурор, спихивая со своих плеч просьбу высокого государственного сановника?
Ехать в Малый Харитоньевский не хотелось. Да и потом, чем же это заместитель генерального прокурора менее значителен заместителя Председателя Арбитражного суда? Тебе надо, сам и «приедь», что ли! Фу, как нехорошо…
Меркулов передал Клавдии Сергеевне, своей неизменной секретарше, просьбу насчет «Секретной почты» и открыл дверь, чтобы проследовать в свой кабинет, но Клавдия, улыбнувшись чему-то, сказала:
— А вам, Константин Дмитриевич, только что звонил Степанцов, интересовался, когда вы придете к себе, и убедительно просил меня немедленно соединить его с вами. Не вас с ним, а именно его, я так поняла.
— Ох и дипломат же ты, Клавдия! — улыбнулся и Меркулов. — Значит, надо понимать, это не моя, а его инициатива? Ты мне, таким образом, как бы позицию готовишь? Ну, хитра!
Клавдия довольно рассмеялась.
— Ладно, соедини меня с ним. Или его со мной, как желаешь. И газетку, газетку принеси, пожалуйста.
— Что сначала? — спросила догадливая секретарша.
— Знаешь, дай-ка сперва газету, а потом, когда я тебе скажу, соедини. Так будет правильнее…
Чтение не заняло и пятнадцати минут. Зато с ходу объяснило нелицеприятную мимику генерального прокурора.
Обычно дела такого рода называют «тухлыми». Не только в том смысле, что расследование их носит бесперспективный характер. Да, следствие может действительно длиться бесконечно по причине недоказуемости отдельных положений и обвинений, высказанных неким Метельским в газетном материале. Фамилию, конечно, можно проверить, однако здесь, скорее всего, анонимный автор. Подобные статьи под собственным именем вряд ли кто-то рискнет публиковать. Но, с другой стороны, розыск анонима, а затем и сам факт выдвижения против него обвинений в злостной клевете, использовании печатного слова для пропаганды клеветнических измышлений в адрес ответственного государственного чиновника также могут выглядеть совершенно неубедительно и в определенной степени нелепо и пародийно, если у анонима вдруг окажутся доказательства его правоты. И что тогда? Общественная смерть чиновника! И зачем же ему в таком случае весь этот сыр-бор?
Меркулов вспомнил. В шестидесятых годах, когда он учился на юридическом факультете МГУ, к студентам на лекции нередко приглашали выступать известных юристов — ученых и практиков, журналистов, людей других творческих профессий, делившихся с аудиторией секретами своего мастерства. Большое впечатление, помнится, оставил известный в ту пору фельетонист, работавший долгие годы в газете «Известия», Григорий Рыклин. Этот невысокий, кряжистый старик с белой копной волос рассказывал серьезным скрипучим голосом, с навязчивым еврейским акцентом, который тогда называли одесским, о таких вещах и жизненных ситуациях, что аудитория постоянно взрывалась смехом. А вот один из его советов, обращенный уже напрямую к студентам факультета журналистики, также присутствовавшим на той встрече, хорошо запомнился Константину Дмитриевичу.
«Когда ви пишете фельетон, — учил мэтр молодых, — так ви должны знать, что можете оперировать всего только пятью процентами тех отрицательных, убийственных фактов, которыми располагаете. А остальные девяносто пять процентов ви должны аккуратно сложить, — он показал ладонями, как плотно складываются бумажные листы, — и сунуть себе под жопу. И сидеть на них, и чтоб никто ничего не знал. Потому что когда вас визовут наверх, — сухой указательный палец мэтра указал в потолок, — чтобы взять за эту самую жопу, так ви винимите то, что под ней уже лежало, и предъявите вашим критикам. И это будет единственное ваше оправдание. И спасение!..»
