Пьер Нор - Французский шпионский роман
Герой Пьера Немура внешне выглядит как типичный персонаж авантюрно-приключенческого «триллера». Ему приходится спасаться от погони, отстреливаться, убивать, улетать на вертолете, почти погибать от жажды в пустыне, то и дело оказываться в безвыходном положении и чудом избегать смерти. Не лишен он и важнейшей приметы героя «триллера» — великолепной способности побеждать женщин.
Однако все его приключения показаны не просто для того, чтобы поразвлечь примитивного читателя, а имеют совершенно определенный идейно-нравственный и даже политический смысл. В романе, который вошел в эту книгу, Фредерик Лемуан попадает в далекий Судан, затем в Эфиопию, подвергает свою жизнь смертельной опасности, проявляет чудеса находчивости и мужества только ради того, чтобы спасти честь Франции, ее политическое реноме. Фредерик Лемуан не жалеет сил и здоровья, дабы выяснить, кто бросил тень на Францию, обвинив ее в заговоре против правительства Судана, и тем самым защитить престиж родины. И вот ради этой, вроде бы абстрактной, отвлеченной цели человек рискует жизнью, а невероятные приключения, которые он переживает, приобретают в таком случае особую «подсветку»: они становятся примерами проявления подлинного патриотизма героя романа, свидетельством его высоких нравственных качеств.
Французская литература детективного жанра, в том числе «шпионская», на советском книжном рынке представлена слабо. Это явно незаслуженно. Пытаясь исправить такую «несправедливость», мы предлагаем читателю этот сборник и надеемся, что движимые благородными целями герои «шпионских романов» полюбятся нашему читателю.
Ю. Уваров
Пьер Hop
ДВОЙНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА ЛИНИИ МАЖИНО
ЧАСТЬ I
Преступление в форте «Голова Старого Фрица»
Глава I
Торжественное построение
«На кра-ул!»
Масса батальона цвета хаки, слитая до этого в одно монолитное и мощное, как крепостная стена, целое, ожила на мгновение с глухими, отрывистыми шлепками сильных рук по дереву прикладов, произведенными с безупречной размеренностью. Единым махом вверх взмыли штыки, похожие на зубья гигантской бороны. Ощетинившись, стена вновь застыла, прямая, грозная, страшная, внушительная в своей дисциплинированной и многозначительной силе.
Очень далеко, ближе к левому краю, послышалось, как кто-то закашлялся; кашель оборвался, как будто устыдившись этой укоризненной и враждебной тишины. Весьма отчетливо стало слышно увенчавшееся успехом усилие правонарушителя по подавлению второго приступа кашля: он тихонько прочистил горло и в конце концов затих. Батальон, облегченно вздохнув, предстал перед своим командиром со стойкостью оловянных солдатиков и с прекрасной выправкой, как на лубочных картинках, что является, каждый знает, идеалом любого военного зрелища.
В сопровождении своего преемника майора д'Эспинака и заместителя командира батальона капитана Дюбуа Малатр приближался к развернутому строю солдат размеренным шагом, вопреки обычной своей привычке, как бы желая продлить этот смотр, ознаменовавший конец его командования.
При виде своего прекрасного подразделения, подготовленного, выкованного и закаленного им за прошедшие два года, подразделения, ставшего частью его самого, которое ему надлежало передать в другие руки, чтобы самому уйти скрипеть пером где-нибудь в штабе, его охватило волнение. Он остановился, чтобы окинуть его взором весь целиком в последний раз, прежде чем занять положенное место.
Именно этот момент и выбрала дворняжка Диана — собака буфетчика, чтобы поучаствовать в торжестве. Во всех странах мира солдаты любят собак. Последние платят им тем же. Но поскольку еще никогда не удавалось выстроить собак, заставив их молчать и вырядив в форму, присутствие их на смотрах является нежелательным. Обычно за неделю до торжественного построения вся иерархическая лестница сверху донизу бывает крайне озабочена и издает одно распоряжение за другим во избежание того, чтобы эти «мерзкие твари болтались под ногами, как в прошлый раз, черт бы их побрал!». Аджюданы[1] направляют всю свою умственную и физическую энергию на решение этой сложной проблемы. Но бесполезно. Собаки всегда будут на смотрах и парадах.
Диана с одобрительным видом знатока обнюхала краги капитана — командира первой роты, погрызла шнурки ботинок замыкающего сержанта, пораздумав, отошла, подобрала камень и с клоунскими ужимками положила его у ног знаменосца. Но играть с ней сегодня никто не желал. Диана выразила свое неудовольствие ворчанием. Вдруг во втором ряду она обнаружила красное, толстое, веселое лицо своего большого и могущественного друга — помощника по кухне и бросилась ему на грудь. Подлый удар ногой заставил ее взвыть — больше от возмущения, чем от боли. Размышляя о непостоянстве и непредсказуемости настроения людей, она пошла искать защиты у командира, который метрах в двадцати от ровной линии батальона размашистым движением сабли приветствовал знамя.
Эта важная персона, обычно соблюдавшая дистанцию, но всегда доброжелательная, бросила на собаку гневный взгляд. Смутно осознав наконец, что произошло какое-то недоразумение и что она, видно, повела себя как-то не так, Диана смущенно отступила. И замерла в удрученно-просительной позе, опустив голову и задрав зад, между майором д'Эспинаком и батальонным адъютантом. Навострив глаза и уши, она с большим интересом стала наблюдать за происходящим.
Приземистый, квадратный, груботесаный Малатр стоял перед высокой и стройной фигурой д'Эспинака, неподвижно застывшего по стойке «смирно».
«Дать сигнал!»
Раздался резкий звук фанфар, медные инструменты нервно проскандировали короткие такты сигнала. Диана прижала уши, но героически смолчала и с честью вышла из этого испытания.
Повернувшись лицом к батальону, Малатр произносил традиционные слова, обычные при передаче командования:
— Офицеры, унтер-офицеры и солдаты 40-го батальона, именем президента республики вы отныне признаете своим командиром подразделения присутствующего здесь майора д'Эспинака и обязуетесь подчиняться его приказам и распоряжениям, касающимся службы, выполнения воинских уставов и наставлений, соблюдения законов.
Оба офицера отдали друг другу салют саблями. Снова затрубили фанфары, теперь уже заключительные, в то время как два командира поднялись на ближайший пригорок, а батальон удалился, чтобы подготовиться к построению для финального прохождения войск.
— Я оставляю вам хорошее подразделение, Эспинак, надеюсь, что как командиру оно принесет вам такое же удовлетворение, что и мне. Это компенсация за маленькие неудобства здешнего одиночества и отсутствие развлечений. Что и говорить, захолустье оно и есть захолустье.
Эспинак улыбнулся и быстрым взглядом окинул горизонт:
— Бывает и похуже, Малатр. Почему бы вам не признаться мне, что вы сожалеете обо всем этом и что оставляете здесь большую часть самого себя? Тут нечего стыдиться, знаете ли. Что касается меня, то вот это я предпочитаю двору казармы и тюремной архитектуре военных зданий наших супрефектур. Согласны?
— Согласен.
Мужчины погрузились в молчаливое созерцание пейзажа, радовавшего взор и будоражившего пылкое воображение д'Эспинака.
Они находились в седловине небольшого перевала последних отрогов низких Вогезских гор, протянувшегося с юга на север, и его подметал сухой ветерок свежего майского утра. К северу, у их ног, вытянулась широкая, слегка волнистая равнина. На переднем плане на километровой глубине лежала вереница лугов нежно-зеленого цвета, где еще робкое солнце поочередно будило отблески в прохладных ручьях с бурлящей водой. А позади насколько хватало глаз простирался густой темно-зеленый лес, непроницаемый, таинственный. Где-то там, в этой лесной чаще, проходила немецкая граница — менее чем в пяти километрах.
С востока и запада, возвышаясь совсем рядом, стискивая перевал, который представлял не что иное, как седловину их общего водораздела, поднимались два пика-близнеца «Головы Старого Фрица», достигая шестисот метров в высоту. Они высовывали свои лысые добродушные головы над короной из елей, испещренные несколькими входами в гроты и несколькими выступами из песчаника или сероватого известняка.
Солнце, самоутверждаясь, прогнало последние хлопья белесоватого тумана, затаившегося в низинах. Колокольчик вожака деревенского коровьего стада, которое вступило во владение лужайками, звонко зазвенел в чистом утреннем воздухе. Колокола невидимой церкви неспешно пробили восемь часов. Это был один из тех пейзажей, что воспроизводятся на календарях почтового ведомства в качестве посредственных олеографий под названием «Тишина полей».
