Фридрих Незнанский - Лекарство для покойника
Наконец «Ахтамар» был вскрыт и разлит по емкостям, которые для такого случая Турецкий даже предварительно ополоснул, чтобы драгоценная жидкость ни в коем случае не смешивалась с запахом предыдущей влаги. Меркулов поднял свой стакан, на дне которого плескались символические капли.
– Александр! Ты относишься к тем редким людям, которые…
Зазвонил телефон. Турецкий с досадой снял трубку:
– Да.
– Авиакассы? Я хочу забронировать два билета на…
– Это не авиакассы!
– Да? Значит, я все-таки попала в диспетчерскую. А вы не могли бы меня переключить?
– Вы ошиблись.
Меркулов начал сначала:
– Александр! Ты относишься к тем исключительно редким людям…
Телефон снова ожил. Турецкий в сердцах схватил трубку и зашипел:
– Милочка! Ну какая это вам на хрен диспетчерская?!
– Саша, – пораженно пролепетала на другом конце провода Ирина Генриховна. – Что случилось?!
– Ирка, – обомлел Турецкий, – я это, ну в общем… не телефонный разговор. – И он оперативно дал отбой, перевел дух и кивнул Меркулову на его стакан. Заместитель главного прокурора страны снова поднялся и терпеливо начал:
– Саша. Ты относишься к тем…
Телефон словно ждал этих слов.
– Почему бы тебе его просто не отключить? – риторически вопросил Грязнов.
На секунду в комнате воцарилось молчание. Такой простой вариант почему-то в голову не приходил.
– Я всегда так поступаю, – продолжал Грязнов травить душу.
– И это говорит оперативный работник, – укоризненно пробормотал Солонин, сосредоточенно рассматривая содержимое своего стакана.
– Это говорит, – механически поправил Турецкий, – начальник уголовного розыска. Московского, между прочим.
Телефон между тем все еще звонил. Турецкий собрал волю в кулак и выдернул шнур из розетки. Все с облегчением вздохнули. Даже Меркулов. Он был готов продолжить свой тост. И наверняка бы сделал это, если бы в дверь не постучали.
Все четверо с досадой поставили свои стаканы на стол.
– Предлагаю не открывать, – все в том же деструктивном духе высказался Грязнов.
Солонин хмыкнул.
Турецкий вопросительно уставился на своего шефа. Тот отрицательно покачал головой. Дескать, это уже слишком.
Турецкий вздохнул и побрел к двери. Кого еще нелегкая принесла? Он открыл дверь и обомлел. На пороге стоял… Генеральный прокурор Демидов. У Демидова была длинная физиономия и неподвижные глаза. Генеральным он стал совсем недавно, и от этих неподвижных глаз все еще традиционно ждали многого.
Реакция на нежданного гостя была следующей. Солонин инстинктивно затянул галстук, Меркулов незаметно убрал стакан в стол, а Грязнов демонстративно допил свой. Турецкий почему-то не знал, куда девать руки, и в конце концов засунул их в карманы.
При этом все они одновременно подумали о миражах, галлюцинациях, ночных кошмарах и прочих аномальных явлениях.
– Ага! – сказал Демидов, обводя прокурорским взором всю компанию.
Не меньше минуты все молчали. Наконец опять заговорил Демидов.
– Ага! – снова сказал он. И сел на стул, с которого встал Турецкий.
Турецкий немедленно почувствовал себя обманутым, к чему в отношениях с начальством было не привыкать, и приготовился ждать неприятностей. Не иначе ему сейчас поручат какое-нибудь висячее дело вроде убийства знаменитого журналиста пятилетней давности. Потом он сообразил, сколько выпил сегодня, и понял, что любая мысль, которая придет ему сейчас, на поверку окажется не слишком достоверной. Так что лучше молчать в тряпочку и предоставить все Меркулову. Ему привычнее общаться с крупными чиновниками. Или хулиганистому Грязнову. Или честолюбивому и по-европейски вышколенному Солонину…
– По какому поводу? – наконец сухо осведомился Демидов, доставая из кармана пачку «Парламента».
– По поводу окончания рабочего дня, – буркнул Грязнов.
– У Александра Борисовича, – разъяснил Меркулов, – сегодня в некотором роде юбилей…
Турецкий напрягся: только поздравлений Генерального ему не хватало. Неужели Костя не помнит, как он этого не любит?!
– …двадцать лет работы в прокуратуре, – закончил свою мысль Меркулов.
– Ага! – сказал Демидов. – А я вас везде ищу, Константин Дмитриевич. И что это, повод, чтобы телефон отключать? – совершенно непоследовательно закончил он и воткнул вилку в розетку.
И телефон, конечно, тут же зазвонил.
– Ага! – торжествующе сказал Демидов. – А ведь оказывается, вы кому-то срочно нужны. – Он ткнул длинным пальцем в Турецкого. – Может быть, даже очень срочно. Может, у людей какое-то несчастье.
– Пусть звонят по «02», – опять буркнул Грязнов. – Я возьму.
Солонин с трудом сдерживал смех.
Телефон между тем все еще звонил.
– И что, так никто и не подойдет? – удивился Генеральный прокурор.
Высокопоставленные собутыльники пожали плечами. Дескать, эта телефонная вакханалия их не касается.
Демидов сам снял трубку и переключил разговор на динамик, чтобы всем было слышно.
– Александр, – строго сказал оттуда женский голос (это была Ирина Генриховна). – Александр! Не хочу больше слышать никакого вранья про срочную работу. Немедленно – домой. – Вслед за этим пошли короткие гудки.
У Генерального прокурора отвисла челюсть. Они с Турецким были тезками.
Заместитель Генерального прокурора Меркулов К. Д. Москва. 23 августа, утроКоридоры власти по степени своей суеты напоминали муравейник. Впрочем, при ближайшем рассмотрении это сравнение оказывалось неточным, поскольку суета эта, в отличие от насекомых, выглядела на редкость бестолковой. С другой стороны, так могло показаться лишь непосвященному наблюдателю, поскольку все телодвижения в стенах Государственной Думы имели свой скрытый смысл.
Парламентарии спешили в буфет или только что вышли из него. Журналисты спешили поймать парламентариев в этот короткий промежуток времени. Третья группа разношерстных граждан, непонятно как сюда попавшая, не спешила вовсе, но именно она-то и была самой многочисленной. Вероятно, она состояла из помощников депутатов, добровольных помощников официальных помощников депутатов, телохранителей добровольных помощников официальных помощников депутатов… ну и дальше в таком же духе.
Такая вот примерно картина открылась Меркулову, когда после довольно длительного перерыва ему пришлось посетить российский парламент для выступления с докладом о текущих громких расследованиях. Свежеиспеченный Генеральный прокурор был еще в этих вопросах не совсем, как говорят, копенгаген, так что Константину Дмитриевичу пришлось защищать честь мундира перед народными избранниками в здании на Охотном ряду. Ну да не впервой. Тихий ровный голос, очки в тонкой оправе, прямой откровенный взгляд и корректные ответы на самые хамские вопросы традиционно производили впечатление. Сошло и на этот раз.
Голова, правда, немножко болела, а так все было в порядке.
После окончания заседания спикер Думы Сапожников пригласил Меркулова к себе в кабинет. Грузный, с вечно красным лицом, он спасался от духоты, все еще допекавшей людей его комплекции, только за собственным столом, на котором работало сразу два вентилятора. Кондиционера в кабинете отчего-то не было.
Меркулов, совершенно не представляя, о чем пойдет разговор, внимательно оглядел спикера и попытался припомнить, что о нем известно. Стандартный на сегодняшний день тип политика. Пятьдесят с хвостиком. Член крупной левой фракции. Что же еще?
– Многоуважаемый Константин Дмитриевич! – начал Сапожников, поворачивая один из вентиляторов на Меркулова, очевидно в знак гостеприимства. – Ни в коем случае не стану отнимать вашего драгоценного времени! Прекрасно понимаю: надо как можно скорее заканчивать затянувшиеся дела трех-, а то и пятилетней давности. Поэтому сразу беру быка за рога…
Сейчас пойдет какая-нибудь гнусная просьба помочь «попавшему в беду троюродному племяннику бывшей жены», сообразил Меркулов.
– Так вот, дорогой Константин Дмитриевич. Плохо работаете. Я бы даже сказал, отвратительно!
Меркулов ушам своим не поверил. Ну и наглость! И это после совершенно благополучно прошедшего доклада?! Или у него такая манера шутить?
– Преступность вконец обнаглела, – гнул свое спикер, – а вы даже не считаете нужным обратить на это…
Меркулову показалось, что он находится на партсобрании где-нибудь эдак году в 80-м. Пора было это прекратить. Нервы дороже хороших отношений со спикером, которого через полгода переизберут, а еще через год про него никто и не вспомнит. Кроме троюродного племянника бывшей жены.
– Позвольте спросить, дражайший Иван Максимович, что вас так разгневало, кроме плохой погоды, разумеется? И то ведь жара уже потихоньку спадает.
– Убийство, дорогой мой, убийство! Убит хороший человек – это раз, крупный бизнесмен, работающий не только на свой карман, но и на благо Отечества, – это два, и мой близкий друг, наконец, – это три.
