Наталья Андреева - Смерть по сценарию
— Что в стаканах?
— Зеленое — мятный ликер. В другом полном — водка.
— А яд, конечно, в вине.
— Откуда вы знаете? — Михин опять с подозрением посмотрел на Леонидова. Его лицо стало похожим на хищную мордочку хорька.
— In vino veritas — латынь: «Истина в вине». Вы что, хотите, чтобы поэт умер, отравившись такой гнусностью, как водка? Это было бы пошло — подсыпать яд, скажем, в суп или в чайник. Видимо, убийца очень уважал покойного, был снисходителен к его слабостям, а главное, к призванию. Ликер, судя по всему, для дамы. Для дамы, которая носит и любит все зеленое. Осталось выяснить, для кого водка. Соображали, конечно, на троих, но как по-разному соображали! Один смаковал, другой хотел напиться, третий рисовался и по нечаянности или злому умыслу хлебнул вместе с божественным нектаром яд. Вино-то не из дешевых, такие бутылки покупают только к праздничным датам, если не зарабатываешь бешеных бабок.
— Это вы, конечно, не про себя? — Михину не нравились рассуждения Леонидова, он разглядывал Алексея, как бабочку, на которую обязательно надо накинуть сачок, чтобы пополнить коллекцию редким изворотливым экземпляром.
Алексей взял сосуды с жидкостью, внимательно осмотрел и понюхал: они были из дешевого набора, состоящего из графина и шести стаканчиков простого белого стекла, украшенного аляповато нарисованными цветочками. Три стакана стояли на столе, три других вместе с графином — за стеклом старого буфета. Леонидов открыл дверь, принюхался, насторожился, потом чуть ли не носом влез в графин и обнюхал оставшиеся чистые стаканы:
— Эти почему не берете на экспертизу?
— Они же чистые.
— Вот именно. Чистые.
— Послушайте, вы…
— Алексей Алексеевич. Настоящие профессионалы запоминают имя-отчество важного свидетеля с первого раза. Я Леонидов Алексей Алексеевич, и вам повезло, что я не обидчив.
— Да что вы тут во все суетесь? Ходите, нюхаете… — не выдержал Михин.
— А в комнату можно?
— Нет.
— Спасибо. — Леонидов открыл дверь и поспешно вошел в комнату.
Как он и предполагал, это было нечто вроде рабочего кабинета: диван для отдыха, стол, стул, компьютер на столе. Алексей подошел, нажал на кнопку пуска, потом включил монитор.
— Смотрели уже, Игорь Павлович?
— А что тут интересного? — удивился Михин.
— Рабочее место писателя, вот что. Как, вы думаете, пишутся нынче книги? Человек уже не сидит с гусиным пером и чернильницей, пачкая кляксами шершавый лист бумаги, и даже образ творца с печатной машинкой на столе тоже устарел. Прогресс стремительно меняет облик самых древних профессий. Однако насчет этого мы в подробности вдаваться не будем, всякие там интернеты оставим, тем более что модема я среди подключенных устройств не наблюдаю. Так. «Рабочий стол», очень хорошо. Где, по-вашему, хранит писатель свои шедевры, а? Конечно, папочка «Мои документы». И что там у нас? Творчество. Вот оно. Смотрите, господин капитан Михин: очень интересный файл под названием «Смерть на даче». Откроем: пятнадцать страниц, не густо. Это говорит о том, что Павел Клишин как раз над этой вещью и работал последнее время.
Открываем файл, там есть такой пунктик под названием «Сводка», а в нем же кнопочка с надписью «Статистика». Вот так:
файл: Смерть.1.DOC
каталог: CWINDOWSMoи док.1.
создан: 1.01.99. 10.33
сохранен: 3.06.99 20.50
кто сохранил: Паша
число сохранений: 122.
— И что вся эта тарабарщина значит? — Михин уставился в монитор.
— А значит это, Игорь Павлович, что за пять месяцев до своей смерти писатель Павел Клишин начал писать весьма интересную вещь, с очень впечатляющим названием «Смерть на даче». Это мы с вами пили накануне первого января этого года водку, на следующее утро отсыпались до часу дня, потом доедали салаты и похмелялись, а он работал. И в половине одиннадцатого уже начал корябать свою галиматью, оказавшуюся пророческой. И в тот день, когда его убили… а, кстати, из чего вы делаете вывод, что его убили?
— В доме явные следы посторонних, на столе два стакана, много чужих отпечатков. Домработница говорит, что Павел Андреевич кого-то ждал…
— Так вот, пока он ждал, открыл эту самую «Смерть на даче» и стал работать, и, вероятнее всего, это занятие прервала его собственная смерть. Ну-ка, что там у нас: «Пальцы мои скрючены…»
Леонидов не успел дочитать до конца, а только до слов: «Мое тело лежит…», как Михин неожиданно вмешался:
— Как все это убрать?
— А можно мне это творение себе на дискетку скопировать? Тут целая коробка подобного добра, не пожалейте. Уж очень впечатляет.
— Все вещи будут опечатаны до конца следствия, а потом переданы наследникам, нечего вам сюда лезть. Не имею права разрешить.
— Хоть дочитать дайте эти странички, уж очень интересные вещи пишет покойник и так образно выражается, даже мурашки по коже. Может, это и называется талант? Кстати, и про цианистый калий пишет, мол, от него все произошло. Как вам?
— Я сам почитаю.
— Осторожно только, не сотрите файл. На всякий случай его лучше скопировать на несколько дискет, хотя я уверен, во-первых, в том, что это и скопировано, и распечатано на бумаге, а во-вторых, что это только отрывок. Львиная доля «Смерти…» стерта или почему-то перенесена на другой носитель и кому-то отдана, может, даже в редакцию.
— С чего такое предположение?
— Не мог же человек на несколько месяцев оставить необычное оригинальное произведение на пятнадцатой странице и продолжить его писать только летом? Посмотрите на число сохранений: 122.
— Ну и что?
— А то, что этот файл открывали по меньшей мере 122 раза и все 122 раза делали в нем изменения. Что ж он, каждое слово, что ли, по стольку раз исправлял? Этот факт говорит о долгой кропотливой работе над произведением, так я думаю, хотя я не писатель.
— Где же остальной текст?
— Ищите. Но если такой роман действительно существует, то это будет самое странное дело из всех, которые я знал. — Леонидов проболтался.
Михин уставился на него с интересом:
— Дело? Вы кто? Чем вы занимаетесь?
— Я — человек.
— Вы работали в милиции? — спросил Михин в лоб.
— Вы тут записями покойного писателя займитесь, а мою персону оставим пока. Я отдыхать сюда приехал, и мне, между прочим, с понедельника опять пахать. Есть еще вопросы?
— Появятся.
— Когда появятся — заходите. А если нет — всего хорошего, а то моей жене в ее положении очень вредно волноваться.
— А протокол? Вы же протокол хотели.
— Считайте, что это была приватная беседа с частным лицом, я не настаиваю на протоколе.
Идя к выходу, Леонидов на старом комоде заметил пачку фотографий, зацепился за нее взглядом, потянул к себе, рассмотрел верхнюю и присвистнул:
— Да, хорош!
Павел Клишин был очень, очень фотогеничен. Вне всякого сомнения, любой человек, фотографировавший Павла в какой-нибудь компании, направлял объектив именно на это улыбающееся лицо, это лицо просто притягивало к себе. Павел Клишин был яркий блондин, на цветных фотографиях его глаза получались ярко-синими, волосы отливали золотом, четко очерченные губы приоткрывали белоснежные зубы. И вообще изображение Павла Клишина могло бы с успехом потягаться с фотомоделями, рекламирующими зубную пасту.
На большинстве фотографий его окружали женщины, женщины, женщины: разных мастей, возрастов, объемов груди и бедер. Причем в таком количестве, что Леонидов понял, что следствию придется не слишком легко распутывать связи покойного красавца.
«Похоже, это не человек, а сплошной роман, и неудивительно — при таких-то физических данных! В плавках тут его нигде нет?»
Были фотографии Клишина и в плавках, и даже в очень откровенных, потому что скрывать физические недостатки ему было незачем: у него почти не было этих самых недостатков. Павел был строен, тонок в талии и с широкими плечами, как полагается настоящему мужчине, ухожен и натренирован. На снимках, где было понятно, что это юг, его тело покрывал изумительный золотистый загар, который бывает только у настоящих блондинов.
«Черт его знает, почему он писатель? Трусы бы лучше по телевизору рекламировал или презервативы. Бывает же такое!» — крутилось в голове у Леонидова, пока Михин вставал из-за стола, чтобы забрать у него фотографии.
— Про это не забудьте. — Леонидов сам подал ему толстую глянцевую пачку. — Ох и долго же вам придется устанавливать «ху из ху» здесь. Запаритесь, бедняжки, — не сдержавшись, ехидно добавил он и вышел в кухню.
Михин уставился ему вслед, ожидая, когда Алексей выйдет на улицу.
А Леонидов еще раз взглянул на тело и удивился тому, как смерть съела с лица покойного яркие краски, составлявшие суть удивительной фотогеничности и привлекательности этого человека при жизни. Теперь Павел лежал на полу совсем серый, тусклый, и было хорошо видно, что рот у него самый обычный, как и все остальное в лице, нос не слишком-то ровный, лоб сильно покатый, а глаза не очень-то и большие.
