Екатерина Лесина - Поверженный демон Врубеля
– Потому что… портреты стоит писать с красивых женщин.
– А вы…
– Обыкновенная, – жестко постановила Людочка. – Да и вообще… это затянувшийся спор… скорее уже по привычке… мы проговорили почти час… о портрете… выставке. Михаил очень нервничал, что было нормально… но наркотики…
Людочка покачала головой и повторила:
– Я сомневаюсь.
И Стас сомневался. Вот только его сомнениям никто не верил. Что сомнения против фактов? А факты очевидны как никогда.
Выставочный зал.
Галерея небольшая, но с хорошей репутацией. И договариваться о выставке пришлось долго, Стас едва не плюнул на это дело… лучше бы плюнул.
Хотелось мира.
Это ведь нормально, чтобы в семье наконец мир наступил? Пусть и в семье этой – два человека. Думалось, вот Мишка-то обрадуется, когда скажут… не обрадовался.
Позвонил.
Разорялся, что Стас не имеет права вмешиваться еще и в эту часть его, Мишкиной, жизни… но от выставки не отказался. Самолюбив был. И увлекся постепенно. Стасу докладывали, что увлекся. Картины отбирал… новые писал.
Новую.
Ту единственную, которая уцелела. Безумный «Демон».
…у моего демона семь ликов.
И третьему имя – страсть.
Стас видел, что стало с галереей. Изрезанные холсты. И краска на стенах, отпечатки пальцев, ладоней, будто Мишка, вдруг утратив разум, решил, что именно те невероятно белые стерильные стены и есть холст. На нем писать удобней.
Вот только пятна краски в картину не складывались.
Часть фона.
Они и рамы с обрывками холстов. Картин, которых Стас так и не увидел. И можно заказать реставрацию, ему предлагали, а он отказался. К чему картины, когда Мишки нет?
Его нашли на полу в луже собственной рвоты, с ножом в руке, с безумным взглядом… явный передоз, как сообщил Стасу следователь. Без тени сочувствия сообщил, потому что наркоманам сочувствия не положено. Наркоманом оно и без надобности.
Но Мишка не был…
…в крови обнаружены…
…и список того, что обнаружено, впечатляет.
…и Стас все равно не способен поверить, что Мишка, его младший братец, своенравный, упрямый, способный пойти против отцовской воли, добровольно глотал колеса.
– Так ведь художник. – Следователь с трудом сдерживал зевок. Ему было недосуг вести пространные беседы с холеным родственничком потерпевшего. У него имелось в производстве еще две дюжины дел, а в придачу к ним начальство за спиною, которое требовало немедленных результатов.
А результатов не было.
– Натура творческая. Нервная. Может, в завязке был, а потом сорвался… выставка… то да се… стресс…
Стас ушел.
Не стал скандалить, не стал искать знакомых, как-то сразу поняв, что нет смысла давить на этого вот, измученного жизнью человека, который вполне искренне верит, что Мишка сам во всем виноват.
Стас почти убедил себя, что так и есть.
Что он давно не видел брата – чистая правда, а значит, мог и не заметить… и вправду, выставка… и все остальное… а тут вдруг говорят…
За оградой кладбища ветер поднялся, резкий, порывистый и по-зимнему холодный. Этот ветер пробрался под Стасову куртку, а Людочка и вовсе сгорбилась, попыталась поднять воротник нелепого своего пальто…
– Мамино, – пояснила она. – Я пуховик предпочитаю, но… показалось неправильным идти на кладбище в розовом пуховике… а из другого вот…
Стасов джип на стоянке смотрелся чуждо. И надо бы отправляться. Нехорошо опаздывать на поминки собственного брата.
– Садитесь, – предложил Стас, а Людочка, к счастью, не стала отказываться и лепетать, что это неудобно, неприлично… да и выглядела она не такой растерянной и никчемной, как ему запомнилось прежде.
Надо же.
Нарколог.
– Анна Павловна решит, что у нас с вами роман, – села Людочка на переднее сиденье, рядом с водительским. – Она не оставляет надежды устроить мою личную жизнь.
– А она не устраивается?
Людочка пожала плечами. Не устраивается, значит. Впрочем… какое Стасу дело? И до нее, и до Анны Павловны с ее фантазиями. Он уедет.
Сегодня же.
Или завтра. В крайнем случае послезавтра.
– Что именно он принял?
– Что?
Стас задумался и позабыл о Людочке, тем паче что сидела она тихо, да и сама по себе была незаметна.
– Принял. Что именно Михаил принял.
– Зачем вам?
– Профессиональный интерес.
Солгала. А лгать Людочка совершенно не умела: на лице ее появлялось выражение виноватое, смущенное. И если бы Стас ответил, что не знает, не интересовался или просто, что не ее это дело, она покорно приняла бы ответ. Но он сказал:
– Много что… или чего? Там целый коктейль…
– Даже так?
– Там… целый список… я не особо в химии понимаю… сказали, что на десятерых хватило бы… и…
– А вам этот список на руки выдали?
– Что?
– Заключение, – терпеливо повторила Людочка. – Вам на руки должны были выдать заключение, в котором была бы указана не только причина смерти.
Стас кивнул. Что-то такое давали… и следователь тоже… постановление, кажется, о закрытии дела. И еще какие-то бумаги. Стас за них расписывался, но читать не читал. Бросил в машину, и все.
– Позволите взглянуть?
– Сейчас?
– Позже, – разрешила Людочка. – Если хотите сказать, что я сую нос не в свое дело, то говорите…
Наверное, стоило бы, но Стас промолчал.
– Михаил был хорошим человеком. Добрым. Отзывчивым и… и мне жаль, что его не стало, – Людочка говорила это, отвернувшись к окну. – А еще он был разумен. Достаточно разумен, чтоб понимать, чем чревата подобного рода стимуляция…
– Какая стимуляция?
Она кривовато улыбнулась.
– Зачем люди принимают наркотики?
Стас пожал плечами, как-то прежде он не задумывался над подобным вопросом.
– Чтобы стало хорошо.
– Есть и такие… в основном подростки. А вообще хорошо – понятие размытое. Кто-то начинает из любопытства. Кто-то, чтобы показать крутизну свою… не отстать от компании… кто-то, чтобы стать умней. Быстрей. Вдохновения ищут опять же.
Ее голос, ровный, тихий, успокаивал. И Стас слушал, но не слышал.
Умней?
Быстрей?
Вдохновения?
Мишка никогда не жаловался на отсутствие вдохновения. Напротив, говорил, что у него времени не хватает все идеи воплотить. Но могло ли статься так, что все изменилось?
– Поэтому мне нужно знать, что он принимал. Тогда я смогу сказать, чего именно пытался достичь… – она не стала уточнять, кто именно.
Да и время для разговоров иссякло.
Ресторан, нанятый Стасом для поминок, располагался в центре города. Был велик, пафосен, как бывают пафосны провинциальные заведения, мнящие себя элитой, и скучен.
Остаток дня прошел, точно в тумане.
Кажется, Стас пил. Он давно уже не пил, разве что изредка позволяя себе бокал вина, а тут поднял стопку. Потом вторую и третью… водка не брала. Сначала показалось, что она не берет, но сознание вдруг ускользнуло, где-то между прочувственной речью Анны Павловны и Людочкиной тихой просьбой остановиться.
Стас послал обеих. Правда, не помнил точно, вслух или мысленно.
Глава 2
Натюрморт. Подсвечник, графин, стакан
Он очнулся от головокружения.
И успел перевернуться на бок, когда желудок скрутило. Рвало Стаса кислым желудочным соком, водкой и, кажется, салатом «Рассветный». Рвало долго, можно сказать, вдохновенно.
– Выпейте, – ему сунули под нос стакан воды.
Соленой. И горькой тоже. И пахнущей премерзко, но пить хотелось зверски, и Стас подчинился.
– А теперь полежите немного…
Кто это?
И где он? В кровати… нет, не кровать, диван. Старый диван с потертой обивкой, темно-зеленой, в гусиные лапки, кажется, это так называлось. У отца в комнате стоял похожий. Поверх обивки накинута простыня.
Подушка имеется, плоская, неудобная.
Одеяло в белом пододеяльнике.
Ниже – ковер.
Пол.
Стол у окна, заваленный бумагами. Ноутбук. И древняя этажерка с цветами.
– Легче стало? – поинтересовалась Людочка.
Стас кивнул. Кивал он очень и очень осторожно, придерживая голову руками. Людочка… и квартира, похоже, ее… и как Стас сюда попал? В памяти пусто.
Чисто.
– Я вас привезла. – Людочка не носила халат.
Нет, может, и носила, но сейчас она была в домашних просторных брюках и темно-красном джемпере, который облегал Людочкину фигуру плотно, подчеркивая некоторую ее несуразность. Плечи по-мужски широки, руки мускулисты, а груди вот почти нет. Стас отметил это походя, потом разозлился на себя: какая разница, есть у Людочки грудь или нет? А прическа ей не идет. Волосы не длинные и не короткие, стриженные под каре, но как-то неудачно, отчего подбородок казался широким, а лоб – узким.
– З-зачем? – Стас сел.
– Полагаете, следовало вас в ресторане оставить?
Раздражена. Она, верно, решила, что у Стаса в обыкновении вот так напиваться. Он бы точно решил. А Людочка – нарколог, ей по профессии положено подозревать за людьми неладное.
