Дик Фрэнсис - Твердая рука
Она стояла у двери, ожидая, чтобы я ей открыл. Эта тонкая, элегантная дама выглядела сейчас откровенно отталкивающей. Я подумал, что ни одна женщина не станет уродовать себя без крайней необходимости, и ощутил к ней какое-то странное уважение. Я ничего не сделал, чтобы облегчить ее страдания, и не испытал удовольствия, поняв их причину. Ведь я слишком долго видел ее совсем в ином положении. Ей не нужно было особенно контролировать и сдерживать себя, а я с шестнадцати лет привык исполнять ее просьбы и угадывать желания. Если бы я дал ей возможность выплакаться, говорил бы с ней тепло и дружески, а может быть, и поцеловал, то оказал бы ей куда большую услугу. Но внутренняя преграда была во мне самом, и ее не так-то легко было убрать.
— Мне не надо было сюда приходить, — снова сказала она. — Теперь я это понимаю.
— Вы хотите, чтобы я... сразу начал действовать?
Ее лицо исказилось в гримасе.
— О, Боже. Да, я хочу. Но я вела себя как последняя идиотка. Я все время себя обманывала. В конце концов ты просто жокей.
Я открыл дверь — Хотел бы я им быть, — небрежно проговорил я.
Она окинула меня невидящим взглядом, думая лишь о том, как поедет в метро, посмотрит фильм и расскажет о нем Джорджу.
— Я не сумасшедшая, — сказала Розмари. Она резко повернулась и, не оглядываясь, вышла. Я наблюдал, как она спустилась по лестнице, открыла дверь и скрылась из виду. Потом вернулся в гостиную, продолжая чувствовать, что держался не на высоте. Мне показалось, что от присутствия Розмари в квартире изменился даже воздух. Он стал каким-то спертым и тревожным.
Я нагнулся и подобрал с пола большие осколки разбитого бокала. Но среди них были и маленькие, острые стеклышки, я поленился их собирать и принес с кухни совок и тряпку.
Держать мусорное ведро можно и левой рукой;
Я по привычке попытался согнуть и поднять ее, забыв, что это протез.
Искусственные пальцы начали действовать и сжались в кулак. Если я отдавал приказ опустить руку, они разжимались. Всякий раз между моим мысленным приказом и реакцией протеза проходило примерно две секунды, и я не скоро приспособился к этому интервалу.
Конечно, пальцы не могли чувствовать, крепко ли они сжаты. Люди, приладившие мне руку, говорили, что я достиг настоящего успеха, когда стал брать ею яйца. На первых порах я расколошматил их целую дюжину, если не две.
Рассеянность до сих пор давала о себе знать, когда у меня взрывались в руке электрические лампочки и рассыпались пачки сигарет. Поэтому я не так часто пользовался чудесными достижениями современной науки.
Я сложил осколки в мусорное ведро и вновь включил телевизор, но комедия уже кончилась, теперь показывали боевик с полицейскими и грабителями. Я со вздохом нажал на кнопку, приготовил бифштекс и, кончив есть, позвонил Бобби Анвину, журналисту, писавшему для «Дейли планет».
— Информация будет тебе кое-чего стоить, — предупредил он, услыхав мою первую фразу.
— Чего же именно?
— Тариф — услуга за услугу.
— Ладно, — согласился я.
— Тогда говори, что тебе надо?
— М-м, — начал я. — Пару месяцев назад ты опубликовал в вашем цветном субботнем выпуске большую статью о Джордже Каспаре.
— Верно. Необычная статья с глубоким анализом успеха. Раз в месяц «Планет» публикует очерки о птицах высокого полета — магнатах, поп-звездах и прочих. Мы как бы рассматриваем их под микроскопом и выставляем на всеобщее обозрение.
— Ты сейчас сидишь или лежишь? — спросил я. В наступившей тишине послышался какой-то сдавленный девичий смешок — Интуиция тебя до Сибири доведет, — проговорил Бобби. — Почему ты так подумал?
— Рискну сказать, от зависти. — На самом деле я хотел узнать, один ли он, при этом не придавая вопросу больше никакого значения. — Ты не подъедешь завтра в Кемптон?
— Постараюсь.
— Если ты прихватишь экземпляр вашего журнала, я куплю тебе бутылку по твоему выбору.
— Ой, парень, парень. Ты опять что-то затеял. Он повесил трубку, не сказав больше ни слова, а я провел остаток вечера, перелистывая отчеты о недавних скачках. Мне хотелось проследить карьеру Бетезды, Глинера, Зингалу и Три-Нитро.
Глава 2
В последнее время я привык завтракать по четвергам с моим тестем. Или, точнее говоря, с моим бывшим тестем. Адмирал в отставке Чарльз Роланд знал, сколько мук принес мне брак с его дочерью. Я обожал ее, но наотрез отказывался уступить ее единственной и постоянной просьбе — перестать участвовать в скачках. Мы были женаты пять лет — из них два года прожили счастливо, два в спорах, а последний стал для нас очень тяжелым. Теперь от всего этого остались лишь ноющие полузажившие раны. Да, только они и дружба с ее отцом. Я с большим трудом наладил с ним отношения, но после долгих размышлений понял, что наша связь — единственное сокровище, уцелевшее в житейском водовороте.
Как правило, мы встречались в полдень в верхнем баре отеля «Кавендиш», где на жестких, крахмальных салфетках уже стояли бутылка с розовым джином для него и виски с водой для меня, а рядом с ними — вазочка с арахисом.
— Дженни приедет в Эйнсфорд на этот уикэнд, — сообщил он.
Эйнсфорд — это его дом в Оксфордшире. В Лондоне он бывал по своим делам каждый четверг. Туда и обратно он всегда ездил в собственном «Роллсе».
— Буду рад, если ты к нам заглянешь, — сказал он.
Я посмотрел на его тонкое, приятное лицо и прислушался к протяжному и какому-то неопределенному голосу. На редкость обаятельный и безукоризненно вежливый человек, способный проникать в вас, словно лазерный луч, когда чувствовал, что ему это надо. Человек, которому я мог бы доверять даже у врат ада. Но в милосердии которого сильно сомневался Я собрался с силами и спокойно ответил:
— Нет, я не поеду. Не хочется, чтобы в меня стреляли.
— Она не возражала против твоего визита.
— Я в это не верю.
Он с подчеркнуто сосредоточенным видом уставился в свой бокал. Я знал по долгому опыту — когда он хотел, чтобы я поступил вопреки собственной воле (о чем он и сам знал), то избегал смотреть мне в глаза. Обычно в такие минуты возникала пауза, и он пытался как-нибудь разрядить ситуацию. Однако сейчас молчание затянулось, и я сидел как на иголках. Наконец Чарльз проговорил:
— Боюсь, что она попала в скверную историю. Я взглянул на него, но глаза Чарльза были по-прежнему полузакрыты.
— Чарльз, — с отчаянием произнес я, — вы не можете. Вы не вправе меня просить. Вы же знаете, как она со мной обращается.
— Но, по-моему, ты отлично держишься и воспринимаешь все как надо.
— Никто в здравом уме не полезет в клетку к тигру.
Он смерил меня быстрым взглядом и слегка скривил рот. Возможно, мне не следовало говорить так о его красивой дочери.
— Я знаю, Сид, — сказал он, — что ты не раз заходил в клетки к тиграм.
— В данном случае к тигрице, — иронически уточнил я.
— Так, значит, ты приедешь, — обрадованно подхватил он.
— Нет... Честно признаться, для меня это слишком.
Он вздохнул, уселся поудобнее и посмотрел на меня сквозь бокал с джином. Я не придал значения его невыразительному взгляду, поняв, что он продолжает размышлять.
— Камбала в тесте? — неуверенно предложил он. — Я могу позвать официанта?
Нам надо поскорее перекусить, ты так не считаешь?
Он заказал камбалу для нас обоих, изменив своим привычкам и нарушив сложившиеся правила. Теперь я мог вполне нормально есть на людях, но этому предшествовал изнурительно долгий и беспокойный период, когда моя поврежденная рука нелепо болталась, ничего не способна была взять, и мне приходилось прятать ее в карман. Не успела она зажить и прийти в порядок, как снова оказалась сломана, и на этот раз я окончательно лишился ее.
Вы приобретаете и теряете, и, если вам удается сохранить что-нибудь из разрушенного, пусть даже малую толику, у вас хватит сил жить и действовать дальше.
Официант сообщил нам, что блюда подадут через десять минут, и неторопливо удалился, прижав меню под мышкой. Чарльз поглядел на часы, а затем окинул взглядом просторный, светлый, тихий зал, где посетители сидели на стульях бежевого цвета и что-то обсуждали.
— Ты поедешь в Кемптон сегодня днем? — задал он вопрос. Я кивнул.
— Первые скачки состоятся в половине третьего.
— У тебя сейчас есть работа? Для допроса он выбрал уж слишком вежливый тон.
— Все равно в Эйнсфорде меня не ждите, — откликнулся я. — Во всяком случае, пока там Дженни.
Немного помолчав, он произнес:
— Я хотел бы видеть тебя в Эйнсфорде, Сид. Я посмотрел на него. Он следил за тем, как официант разносил напитки сидевшим в другом конце зала, и явно тянул время, обдумывая очередную фразу.
Потом Чарльз откашлялся и заговорил, как бы ни к кому не обращаясь:
— Дженни вложила деньги и, если можно так выразиться, пожертвовала своим именем ради одного рекламного предприятия. Похоже, оно оказалось чистым надувательством.
