Марио Пьюзо - Сицилиец
Внезапно Майкл заметил, с каким вниманием холодные голубые глаза инспектора Веларди изучают его. На тонком аристократическом лице было написано презрение, словно Майкл проявил трусость.
— Потерпи, — сказал дон Кроче. — Наш друг Андолини служит связным между мной, Гильяно и его семьей. Обдумаем все вместе. По дороге отсюда ты посетишь отца и мать Гильяно в Монтелепре — это по пути в Трапани. — Он замолчал на мгновение и улыбнулся — улыбка даже не дошла до толстых щек. — Мне рассказали о твоих планах. Всех.
Он произнес это подчеркнуто, но, подумал Майкл, вряд ли он посвящен во все планы. Крестный отец никогда никому всего не рассказывал.
А дон Кроче ровным голосом продолжал:
— Все мы, кто любит Гильяно, согласны по двум пунктам. Он больше не может оставаться на Сицилии и должен эмигрировать в Америку. Инспектор Веларди думает так же.
— Даже для Сицилии это странно, — сказал Майкл с улыбкой. — Инспектор — глава тайной полиции и обязан схватить Гильяно.
Дон Кроче засмеялся коротким, механическим смешком:
— Кто может понять Сицилию? Но в данном случае все просто. Рим предпочитает, чтобы Гильяно преспокойно жил в Америке, а не выкрикивал обвинения со скамьи подсудимых в палермском суде. Это все политика.
Майкл стал в тупик. Ему было очень не по себе. Ситуация развивалась не по плану.
— Почему инспектор Веларди заинтересован, чтобы он скрылся? Мертвый Гильяно не представляет никакой опасности.
— Это уж мое дело, — презрительно бросил инспектор Веларди. — Но дон Кроче любит его, как родного сына.
Стефан Андолини злобно воззрился на инспектора. Отец Беньямино опустил голову и отхлебнул из бокала. Но дон Кроче строго взглянул на инспектора:
— Мы тут все друзья, мы должны рассказать Майклу правду. Гильяно держит крапленую карту. У него есть дневник, который он называет своим Завещанием. В нем содержатся доказательства, что правительство в Риме — некоторые чиновники — помогали ему, когда он разбойничал, во имя собственных целей, целей политических. Если этот документ станет известен, правительство христианских демократов падет и Италией будут управлять социалисты и коммунисты. Инспектор Веларди согласен со мной, что нужно сделать все возможное, чтобы предотвратить это. Так что он готов помочь Гильяно скрыться вместе с Завещанием при условии, что оно не будет опубликовано.
— Вы видели это Завещание? — спросил Майкл. Интересно, знал ли об этом отец. В инструкциях такой документ никогда не упоминался.
— Я знаю его содержание, — сказал дон Кроче.
— Если бы решал я, то приказал бы убить Гильяно, и плевать на Завещание, — резко сказал инспектор Веларди.
Стефан Андолини взглянул на инспектора с такой откровенной и неистовой ненавистью, что Майкл понял: этот человек столь же опасен, как и сам дон Кроче. Андолини сказал:
— Гильяно никогда не сдастся, и ты не тот человек, который уложит его в могилу. Лучше побереги себя.
Дон Кроче поднял руку, и за столом воцарилось молчание.
Он медленно заговорил, обращаясь к Майклу и игнорируя остальных:
— Возможно, я не смогу сдержать обещания, данного твоему отцу, и не передам тебе Гильяно. Почему дон Корлеоне связывается с этим делом, сказать не берусь. Можно не сомневаться, у него есть на то свои причины, и причины веские. Но что я могу поделать? Сегодня после обеда отправляйся к родителям Гильяно, убеди их, что сын должен довериться мне, и напомни этим славным людям, что именно я освободил их из тюрьмы. — Он помолчал. — Может быть, тогда мы сумеем помочь их сыну.
За время ссылки и скитаний у Майкла развился животный инстинкт — ощущение надвигающейся опасности. Ему не нравился инспектор Веларди, он опасался жестокого Стефана Андолини, отец Беньямино приводил его в содрогание. Но наиболее тревожные сигналы в его мозг поступали от дона Кроче.
Все сидевшие за столом, даже собственный брат дона Кроче отец Беньямино, понижали голос, когда разговаривали с ним. Они пригибались к нему в ожидании его слов, даже переставали жевать. Слуги вертелись вокруг него, словно вокруг солнца, охранники, разбросанные по саду, не выпускали его из поля зрения, готовые по команде вскочить и разорвать любого на куски.
— Дон Кроче, я здесь, чтобы следовать вашим пожеланиям, — сказал осторожно Майкл.
Дон с удовлетворением кивнул крупной головой, барственно сложил руки на животе и сказал громким тенором:
— Мы должны быть абсолютно откровенны друг с другом. Скажи мне, как ты планируешь вывезти Гильяно? Говори со мной, как сын с отцом.
Майкл бросил взгляд на инспектора Веларди. Он никогда не будет откровенен в присутствии главы тайной полиции Сицилии. Дон Кроче тут же все понял.
— Инспектор Веларди во всем следует моим советам, — сказал он. — Можешь доверять ему так же, как и мне.
Майкл поднес к губам бокал с вином. Поверх его кромки он видел наблюдавшую за ними охрану — зрителей на спектакле. Он заметил, как исказилось лицо инспектора Веларди, которому не понравились слова дона при всей их дипломатичности; из них явствовало, что дон Кроче командовал и им, и его службой. Майкл увидел неодобрительное выражение на жестоком большегубом лице Стефана Андолини. Лишь отец Беньямино, не желая раскрываться под его взглядом, сидел, склонив голову. Майкл выпил бокал мутноватого белого вина, и слуга немедленно наполнил его вновь. Внезапно сад показался Майклу опасным местом.
Он нутром чувствовал, что сказанное доном Кроче не может быть правдой. Почему все они за этим столом должны доверять начальнику тайной полиции Сицилии? И станет ли доверять ему Гильяно? «История Сицилии нашпигована предательством», — мрачно подумал Майкл. Он вспомнил свою убитую жену. Так почему же дон Кроче так доверчив? И почему такие меры безопасности вокруг него? Дон Кроче — глава мафии. У него самые влиятельные связи в Риме, и, по сути, он является неофициальным представителем правительства на Сицилии. Тогда чего же боится дон Кроче? Он мог бояться только Гильяно.
Но дон внимательно наблюдал за ним. И Майкл постарался говорить как можно искреннее:
— Мой план очень прост. Я буду ждать в Трапани, пока мне привезут Сальваторе Гильяно. Вы и ваши люди. Быстроходный катер доставит нас в Африку. Соответствующие документы у нас, конечно, будут. Из Африки мы полетим в Америку, где все организовано, чтобы мы прошли пограничный контроль без обычных формальностей. Надеюсь, что это будет просто. — Он помолчал. — Если у вас нет другой идеи.
Дон вздохнул и отпил из бокала вина. Затем уперся взглядом в Майкла. И заговорил медленно, с нажимом.
— Сицилия — это трагический остров, — сказал он. — Доверия здесь нет. Порядка нет. Зато полно насилия и предательства. Ты смотришь подозрительно, мой юный друг, и абсолютно прав. То же делает и наш Гильяно. Разреши сказать тебе следующее: Тури Гильяно не выжил бы без моей защиты; он и я — как два пальца на одной руке. А теперь он считает меня своим врагом. О, ты же знаешь, какую скорбь это вселяет в меня. Я только и мечтаю о том, чтобы Тури Гильяно мог вернуться к своей семье. Он — истинный христианин и смелый человек. И с таким отзывчивым сердцем, что завоевал любовь всех сицилийцев. — Дон Кроче умолк и допил бокал. — Но судьба повернулась спиной к нему. С горсткой людей в горах он противостоит армии, которую Италия послала против него. И на каждом углу его предают. Так что он никому не доверяет, даже себе.
Какое-то мгновение дон смотрел на Майкла ледяным взглядом.
— Буду до конца откровенным, — сказал он. — Если бы я так не любил Гильяно, вероятно, я дал бы совет, который не следует давать. Вероятно, мне следовало бы сказать со всей прямотой: поезжай в Америку без него. Мы подходим к концу трагедии, которая тебя никоим образом не касается. — Дон помолчал и вновь вздохнул. — Но, конечно, ты — наша единственная надежда, и я должен просить тебя остаться и помочь нашему делу. Я буду всячески содействовать Гильяно и никогда не брошу его. — Дон Кроче поднял бокал. — Да живет он тысячу лет.
Все они выпили, и Майклу пришлось задуматься: хочет ли дон, чтобы он остался или чтобы бросил Гильяно?
Заговорил Стефан Андолини:
— Помните, мы обещали родителям Гильяно, что Майкл навестит их в Монтелепре.
— Обязательно, — тихо произнес дон Кроче. — Мы должны хоть как-то обнадежить его родителей.
Отец Беньямино сказал с нажимом, никак не вязавшимся с его смирением:
— Может быть, они что-нибудь знают о Завещании.
Дон Кроче вздохнул.
— Да, Завещание Гильяно. Он думает, оно спасет ему жизнь или по крайней мере отомстит за его смерть. — И произнес, обращаясь непосредственно к Майклу: — Запомни это. Рим боится Завещания, а я — нет.
Путь от Палермо до Монтелепре занял на машине не более часа. Но за этот час Майкл и Андолини из городской цивилизации попали в примитивные условия сицилийской провинции. Крошечный «фиат» вел Стефан Андолини, и на послеполуденном солнце его гладко выбритые щеки и подбородок светились бесчисленными красноватыми корешочками волос. Он вел машину осторожно и не спеша, как человек, научившийся управлять автомобилем уже в немолодом возрасте. Перебираясь через высокие перевалы, «фиат» пыхтел, словно ему не хватало дыхания.
