Войтек Стеклач - Как убить золотого соловья
– Хорошо, тогда по-другому, – сказал я, – стояла избушка в Черном лесу!
– А дальше?
– Ив этой избушке в Черном лесу, на серебряном лужку варила кашку мышка по прозвищу «норушка».
Яна, которая сидела на постели скрестив ноги, захлопала в ладоши:
– Ну, и что было потом?
– Не перебивай меня, пожалуйста… мышка варила кашку и тому ее давала из своих детишек-шалунишек, кого сочла достойным, но все равно всем не хватило, поскольку мышиное семейство было большим и…
Сказка успешно продвигалась, и я изо всех сил старался ее усовершенствовать…
Яна исчезла, не оставив никаких следов, ничего не забыв. Во сколько же она ушла?
Я не имел ни малейшего понятия. Когда я выгонял ее, °на не хотела уходить. И я вспомнил, что действительно самым грубым образом выгонял ее. Другая на ее месте обиделась бы и ушла. Когда же все-таки Яна исчезла?
Я уснул на середине. «Люблю, ты вел себя хорошо. Позвони».
Мне вспомнились Гедины упреки. Она была права. Я Действительно запустил это дело, а вдруг…
Я стал жарить яичницу. Сегодня пятница, без четверти восемь. Подозреваемый Бичовский – по делу об убийстве Зузанки Черной – жарит яичницу…
Прежде всего мне надо позвонить Грешному. В десять нужно быть на радио, я же получил телеграмму от Камила.
Я достал записную книжку, в которую вкладывал всякие листочки с телефонами. Здесь была визитная карточка зубного врача, записка Яны и телефоны капитана. Два телефона. Второй из них – домашний. Сейчас, взглянул я на часы, капитан еще мог быть дома.
– Это Бичовский, доброе утро. – (Наконец-то!)
Там долго молчали. А потом…
– Ты думаешь, я бы не узнала тебя по голосу? – тихо засмеялась Яна.
Это был шок, испуг, ужас. Трубка выскользнула у меня из руки и упала на ковер.
34
Я все еще тупо разглядывал листочки с телефонными номерами. Янин и капитана Грешного. Три номера, два из которых совпадали. Хотя Грешный в свои сорок выглядел отлично, Яна тем не менее могла быть лишь его дочерью. Я машинально положил трубку на место. И телефон тут же зазвонил.
– Слушаю.
– Ты почему повесил трубку? – интересовалась Яна. – Я не верила, что ты позвонишь, но…
– Что – но? – спросил я.
– Я тебя люблю, – быстро проговорила Яна, – мама идет, не сердись.
И послышались короткие гудки.
На листочке капитана был еще один номер, и я его набрал. Сначала коммутатор, потом добавочный.
– Здравствуйте.
– А-а, пан Бичовский.
– Да, это я. Мне нужно с вами поговорить.
– Отлично, – обрадовался капитан.
Знали бы вы, товарищ капитан… Я решил все ему рассказать.
– Это действительно важно.
– Неужели? – спросил капитан. – Поверите ли, и У меня есть кое-что важное. Когда увидимся?
– В десять у меня запись на радио, – сказал я, – так что можно в два, заодно пообедаем.
– Где? – спросил капитан.
– Да хоть в «Ялте», например, – усмехнулся я.
– Ха-ха…
– Нет, серьезно, и если уж на то пошло, так я вас приглашаю.
– Нет, – сказал капитан Грешный, – буду вам признателен, если мы сохраним наши прежние взаимоотношения. Так что лучше в два «У Петра», хорошо?
– Хорошо, – согласился я, – значит, «У Петра».
И я повесил трубку. Телефон тут же зазвонил, и я сразу догадался, кто это.
– Мама пошла по магазинам, – сказала Яна. – Я так рада, что ты позвонил!
– Ты сонная. Скандала дома не было? Яна засмеялась.
– Еще какой! Папа меня отшлепал, но я…
– Что ты? – спросил я.
– Я ждала, что ты позвонишь, – сказала Яна, – и ты и вправду позвонил.
– Ну конечно, ведь ты же написала на салфетке, – пробурчал я. – Только забыла назвать свою фамилию…
– Фамилия у меня ужасно смешная, – сказала Яна. – Ты не поверишь.
– Поверю, Грешная.
Мне уже давно стало ясно, почему эта девушка столько про меня знает.
– Ну конечно, – грустно произнесла Яна, – выходит, нам с тобой больше не о чем разговаривать…
В этом вопросе прозвучал не только упрек, но и печаль.
– Ты, наверное, удивишься, – усмехнулся я, – но нам с тобой еще очень даже есть о чем поговорить.
– Серьезно?
– Серьезно, – ответил я.
– А когда? – нетерпеливо спросила Яна. – Я сейчас еду на факультет…
– В четыре… в четыре ты уже освободишься?
– Да, – сказала Яна, – в четыре освобожусь.
– Значит, «У Голема», хорошо?
– Договорились.
В трамвае, идущем к центру, на меня наткнулся Брандейс, наш банджист.
– Привет, Честик!
– Привет, – отозвался я, – что происходит, скажи на милость, что это за исторический рубеж?
Наш ансамбль никогда еще не играл на радио.
– Это все Камил, – таинственно объяснил Брандейс. – он договорился с Пилатом. Что мы сыграем несколько народных песен.
– Народных? – ужаснулся я.
– Да, – сказал Брандейс. – Тех, которые Камил аранжировал, – добавил он, видя мое выражение лица.
В рамках фолк и кантри Камил аранжировал «Гельпу» и «Залужицкое поле». Я сжимал футляр со скрипкой, и во мне крепло ощущение, что бояться нечего. Но неужели Пилат? – покрутил я головой. Мы вышли у радиоцентра и поспешили внутрь. Было почти десять. И весь оркестр в сборе. Камил с очень важным видом переходил от одного к другому.
– Не психуйте, ребятки, с нами будет петь Пилат, и если… – размечтался он, – если мы сами себе не подгадим, – вернулся он на землю, – то из этого можно сделать настоящий шлягер.
– Из чего? – спросил барабанщик Маца.
– Из «Гельпы» и «Залужицкого поля», – сообщил Камил, – ну неужто не справимся? – гордо прибавил он, стремясь подбодрить своих поденщиков.
– Наверное, – пробурчал Маца, – я просто о том, что мы это с Пилатом никогда не репетировали.
– У нас есть время до часу, – торжествующе объявил Камил, – а мы-то с вами уже сыграны.
Милонь примчался в пол-одиннадцатого. Единственный, кого, кроме Камила, он почтил своим вниманием, был я.
– Ну что?
– Ничего, – сказал я. – Отыграем, а потом поговорим.
Маэстро кивнул.
В четверть первого два наших опуса были готовы. Милонь отвел меня в сторонку:
– Пошли пожрем вместе, я плачу, ладно?
– Ладно, – согласился я, – хочешь – плати.
Покачиваясь от усталости, мы выбрались из здания.
– Пойдем в «Палас»? – предложил Милонь.
Это было недалеко от радио. Около четверти часа ходьбы. И всю дорогу до Панской улицы мы молчали.
– Что ты будешь? Выбирай, – подал мне Милонь меню.
Я быстро его проглядел.
– Почки, – сказал я.
Долго ждать нам не пришлось… Мы подняли глаза от тарелок:
– Знаешь, что я хотел у тебя спросить?
Пилат как раз заглатывал почку:
– Надеюсь, то же самое, что и я у тебя.
– Не уверен, – сказал я. – Мне интересно, что ты делал вечером в прошлую субботу.
– Так вот что тебя занимает?! – рассмеялся Милонь. – Слушай, Честмир, брось эти глупости и поинтересуйся-ка лучше, кто у Добеша невеста. А больше не прибавлю ни слова, потому что я не сплетник какой-нибудь, – добропорядочно заявил Милонь Пилат.
35
– Точны, как всегда, – похвалил меня капитан, и прозвучало это как неприятное подтверждение того, что наши контакты успешно развиваются. Сегодня бистро было переполнено, и, кажется, только благодаря связям Грешного нам отыскали столик на двоих.
По дороге из «Паласа» в бистро ничего заслуживающего внимания и мудрого в голову мне не пришло, и я отнюдь не мог приписать это усталости или же интеллектуальному изнеможению.
Вырванный из относительного покоя печальным событием, я был втянут в головокружительный водоворот.
– Вы что-то не в своей тарелке, – сказал капитан, – что с вами опять случилось?
Он даже и не предполагал, насколько точен его вопрос, а вернее, насколько точно угадал он мое состояние.
– Я хотел встретиться с вами, чтобы поговорить об одном деле, которое вы должны знать. Это касается Бонди…
– Меня больше интересует Гертнер, – вежливо перебил капитан, – Гертнер с его мюзиклом.
– Он не имеет к Зузане никакого отношения, – махнул я рукой, – просто этот бедолага слишком занесся. Если вы слышали, что Зузана обещала ему протолкнуть его мюзикл в карлинский театр, так это…
– Почему же вы этому не верите? – спросил капитан.
– Мгм, – иронически отозвался я, – а если бы она не сдержала слова, Том бы, наверное, стер ее в порошок на страницах «Подружки», да?
– А разве нет?
– Конечно, нет! Потому что если они о чем-нибудь таком когда и говорили, так оба должны были понимать, что у Томаша нигде, кроме «Подружки», и строчки не возьмут – не то что мюзикл!
– Ага, – сказал капитан, – какое счастье, что вы, Друзья из Врбова, так хорошо знаете друг друга.
– Я хотел-о Бонди…
– Бонди меня не интересует, – покачал головой капитан, – продолжайте-ка ваш рассказ.
– О мюзикле?
– Ну, о вас, врбовских сиротках.
– Так нас всегда называл Бонди, – нахмурился я.
