Анатолий Безуглов - Прокурор
— От кого?
— От всех, считай, мичуринцев.
Мичуринцами Межерицкий называл членов их садового товарищества.
— Понимаешь, колхоз имени Жданова тянет дорогу к себе. Техника понаехала, асфальтоукладчик, грейдеры… Улавливаешь?
— Да вроде бы.
— Когда еще такой случай представится? Позвони Кулагину, что ему стоит протянуть до Матрешек два километра…
Кулагин был начальником дорожного участка.
Измайлов нахмурился.
— Нет, мы оплатим. Скинемся, — поспешил заверить Межерицкий. — Я думаю, и тебе не жалко будет на такое дело четвертной…
— Что там говорить! — загорелась Галина. — Вот было бы здорово! А то весной и осенью не доберешься, грязь по колено.
— Слушай, Боря, скажу тебе прямо, — решительно ответил Захар Петрович, — Кулагину я звонить не буду.
— О господи, — вздохнул Межерицкий. — Но почему?
— Как будто ты не знаешь.
— Не знаю… Ты же будешь просить дорогу не к своей персональной вилле! Для целого кооператива!
— Двадцать пять рублей — пожалуйста. Даже — сто! — сказал Измайлов. Если все, конечно, будет по закону. Могу со всеми подписать прошение или что там еще, но лично обращаться — уволь. И вообще, не надо обременять меня подобными делами!
— Ах-ах-ах! — покачал головой Борис Матвеевич. — Прямо ангел с крылышками.
— Но нельзя же так, Захар, — поддержала соседа Галина. — Помочь людям — святое дело!
— Можно! — отрезал Измайлов. — Проворуйся завтра у Кулагина кто-нибудь, как я тогда подступлюсь? Тут же мне тыкнут: а для кого дорогу строили?
— Одно другого не касается, — пробовал все-таки уговорить Измайлова Межерицкий. — Ты же будешь обращаться от имени коллектива.
— А это забудется, от кого я прошу. Запомнят, что я просил. Прокурор! Да еще скажут, что заставил. — Он помолчал и заключил: — Все!
Борис Матвеевич насупился:
— Да, с тобой кашу не сваришь…
— Такую — нет.
— Вот так, Боря, всегда, — в сердцах произнесла Галина. — Кругом все все делают, а он словно небожитель!
— Прекрати, Галя! — пристукнул по столу Захар Петрович.
Она безнадежно махнула рукой. Наступило тягостное молчание.
— Ладно, на нет и суда нет, — сказал Межерицкий. Он поднялся, дружески потрепал Измайлова по плечу. — Тебя не переделаешь.
— И не надо, — буркнул тот.
— Ну, я пошел… — И, увидев приковылявшего на кухню журавля, спросил: — А кто ему лягушек ловит?
— Боря, ты все перепутал, — ответила Галина. — Это ведь не цапля…
— Да? — сделал удивленное лицо Межерицкий. — А я хотел подкинуть: на моем участке их видимо-невидимо…
— Радуйся, слизней не будет и других вредителей, — заверила Галина.
— Вот видите, как хорошо, — улыбнулся Борис Матвеевич, — из вашей квартиры никогда не уйдешь без ценной информации…
— Дома будешь? — спросил у приятеля Захар Петрович.
— Мне давно уже никто не назначает свиданий… А что?
Измайлов хотел сказать, что, может быть, заглянет к нему. Была у Захара Петровича потребность поделиться с Межерицким тем, что произошло у него в Рдянске. Но быстро передумал:
— Так, ничего.
Межерицкий вышел.
— Не сердись, Захар, — сказала жена, видя, что он чем-то удручен. Зря я, конечно, ляпнула…
— Не будем, Галчонок, — ласково посмотрел на жену Захар Петрович. — Я знаю тебя не первый день, да и ты — меня… Давай о чем-нибудь другом…
Ему и впрямь хотелось отвлечься от своих невеселых дум.
— Заходила к нам сегодня соседка, под нами живет. Утюг одалживала, у нее сгорел… — начала рассказывать Галина. — Осмотрелась, пока я утюг доставала, и говорит: а у вас квартирка получше нашей…
— Чем же? — спросил Захар Петрович. — Одинаковые.
— Паркет, говорит. На кухне — моющиеся обои…
— А у них?
— Везде линолеум. А кухня покрашена клеевой краской. И вся, говорит, уже облупилась.
— Да? — рассеянно слушал Измайлов.
Тягостные мысли не покидали его.
* * *Через день Гранская зашла к прокурору, чтобы поделиться с ним своими соображениями о делах, доставшихся ей от Глаголева. Когда подошли к делу о найденном в радиомастерской чемодане с дефицитными товарами, Измайлов спросил:
— С чего думаете начать?
— С обыска в доме Зубцовых. Удивляюсь, почему Евгений Родионович не сделал этого раньше…
— А вы считаете, обыск необходим?
— Да. Но, возможно, сейчас он ни к чему и не приведет — упустили время. Если Зубцов имел отношение ко всем этим джинсам и майкам, то, скорее всего, успел еще при жизни избавиться от улик. Но чем черт не шутит… Вы дадите санкцию?
— Кто остался у него из родных?
— Мать. Пожилая.
Захар Петрович заколебался.
— Волновать старого человека… Ведь сын погиб.
— А что поделаешь? Надо.
— Хорошо, — согласился прокурор. — Еще что?
— Мы подумали с инспектором Коршуновым… На некоторое время установим за домом Зубцова наблюдение.
— Да, это тоже надо было сделать сразу…
— Лучше поздно, чем никогда, Захар Петрович.
— Вот это «поздно» меня и смущает, — сказал прокурор.
— Попробуем.
Инга Казимировна глянула в окно: к зданию прокуратуры подъехал милицейский газик.
— Захар Петрович, это за мной…
— Езжайте.
Измайлов утвердил постановление следователя на производство обыска у Зубцовых и отпустил Гранскую.
* * *Моросил летний теплый дождь. Он только прибил пыль на узких улочках Северного поселка да отглянцевал листья яблонь и вишен, которые заполонили сады этой тихой окраины Зорянска.
Отпустив машину, Инга Казимировна и инспектор ОБХСС Коршунов с двумя понятыми подошли к глухому высокому забору Зубцова. На калитке стандартная табличка с собачьей мордой и надписью: «Осторожно, злая собака!» Словно в подтверждение этому, со двора раздался яростный лай.
— А где же звонок? — спросила следователь, отыскивая кнопку.
— Какой там звонок, целый набат, — усмехнулся один из понятых пожилой сухопарый мужчина, имея в виду собаку.
— Волк, да и только, — подтвердила другая понятая — женщина лет тридцати.
Коршунов потряс калитку. Пес залаял еще сильнее. Проскрипела невидимая дверь, и старческий голос произнес: «Фу, Цезарь, на место!» Собака теперь только тихо рычала. Лязгнула задвижка на воротах. В приотворенную дверцу выглянуло старушечье лицо, обрамленное черной косынкой.
— Здравствуйте, мамаша, — приветствовал ее старший лейтенант. — Псину уберите, нам надо зайти…
Калитка захлопнулась. Увещевая собаку, старуха куда-то отвела ее и вернулась одна.
— Заходите, — пропустила она во двор пришедших.
— Следователь Гранская, — показала удостоверение Инга Казимировна.
— Как? — приложила к уху ладонь мать Зубцова.
— Вы громче, она плохо слышит, — подсказала понятая.
— Гранская! — почти выкрикнула Инга Казимировна. — Следователь из прокуратуры!
Старуха молча кивнула и повела всех к дому.
Инга Казимировна оглядела двор. Несколько яблонь, клумба, на которой росли нарциссы и пионы.
Неподалеку от дома притулилась железная коробка гаража, покрашенного суриком.
Гранская предъявила хозяйке постановление на обыск.
— Человека нету, а вы… — покачала головой старуха, скорбно поджимая губы. — Господи, и после смерти покоя нет…
— Покажите, пожалуйста, ваше жилище, — спокойно сказала Инга Казимировна.
Это ее спокойствие подействовало на Зубцову.
— С чего начнете? С его половины? — спросила она.
Его — значит, погибшего сына.
— Да, пожалуй, с его, — кивнула Гранская.
Зубцова перебрала связку ключей, нашла нужный, открыла небольшую верандочку, из которой был ход в большую комнату, заставленную и увешанную всевозможными часами.
Часы были самого разного фасона и размера. Но больше всего старинных. В виде бронзовых и фаянсовых статуэток, в деревянных футлярах, украшенных витиеватой резьбой, с боем, кукушками и прочей премудростью.
Гранская от неожиданности остановилась посреди комнаты.
— Богатая коллекция, — произнесла она вслух:
Особенно ее заинтересовали старинные карманные часы, лежащие под прозрачным пластмассовым колпаком.
— Очень долго покойный Владик за ними охотился, — вздохнула старуха, заметив, что диковина обратила на себя внимание следователя.
А вещь была действительно примечательная: в светлом серебряном корпусе, на котором искусной рукой мастера были выгравированы фигуры пастуха и пастушки, обрамленные сложным орнаментом.
— Работают? — поинтересовалась Инга Казимировна.
— А как же, — ответила Зубцова. — Если завести, отбивают полчаса и час, показывают число, месяц…
— Знаменитый «брегет», — подсказал Коршунов.
И Гранская вспомнила строки из «Евгения Онегина»: «…пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»…
