Руслан Белов - Крайняя маза
Умерший в луже собственной мочи Стылый растворился в мареве воображения, и вместо него Борис Михайлович увидел в бетоне самого себя. "Ох уж эти ассоциации, - усмехнулся он, переводя взгляд из будущего на пластиковый стаканчик с опротивевшей едой. - Хотя, как им не появиться? Я ведь в самом деле обездвижен обстоятельствами, как бетоном. А что рябит "Северный Ветер"? Лужу мочи".
Закончив с установкой блока, рабочие встали у двери. Едва заметным кивком Борис Михайлович позволил им уйти и уставился в стаканчик. Перед тем, как заняться пленником, он решил съесть еще три ложечки. Но кефир не лез в ноющий желудок.
Боли начались с ночи, с того самого часа, как он узнал, что на Арбате его ждет засада. Осмысление телефонных разговоров с Женей, а также результаты допроса Стылого, свидетельствовали в пользу того, что он, Борис Михайлович, по своей воле оказался в кругу дураков, точнее в детской песочнице среди инфантилов. Разум отказывался верить в это. По крайней мере, дюжина серьезных людей с нескрываемым удовольствием потерла бы руки, узнав о его смерти, еще человек пять-шесть заплатили бы огромные деньги за то, чтобы постоять, лицемерно вздыхая, у его свежевырытой могилы.
"Нет, они лгут, - думал Борис Михайлович, проглатывая очередную ложечку кефира. Кто-то нанял этого Женю, нанял с расчетом, что у дилетанта-киллера получится то, что не получалось у профессионалов".
***
...Борис Михайлович родился несчастным человеком. С раннего детства он ненавидел свою мать - истеричную, некрасивую, скорую на побои. Она била его даже ночью, била во сне, била не разбудив. Из-за нее он возненавидел женщин и стал гомосексуалистом. Позже, когда он вошел в круг людей, в круг мужчин, многие из которых жаждали его разорения, его болезней, его смерти, страсть его укрепилась. Во-первых, ему все более и более нравились женственные мужчины, не способные, по крайней мере, на вид, причинить настоящее зло, во-вторых, насилуя очередную жертву, он олицетворял ее с теми, кто так жаждет его смерти. И с особым удовольствием он насиловал врагов, попавших в его сети. Насилуя их, он насиловал свой страх, свою усталость, насиловал себя, уставшего жить и нужного лишь таким же волкам, как и он.
Съев третью ложечку кефира и приняв таблетку "Виагры", Борис Михайлович подошел к Стылому. Спереди из бетонного монолита торчали поникшая голова, кисти рук. Сзади - стопы и обнаженные ягодицы. "На этот раз хорошо сделали, не поцарапаюсь", - удовлетворенно подумал Борис Михайлович. Вернувшись к передней части монолита, присел на скамеечку и посмотрел на жертву отеческим взглядом.
- Ну, что, милый, хорошо тебе там? - спросил он, когда Шура приоткрыл глаза.
Шура не ответил.
- Ослаб ты, есть, наверное, хочешь, - участливо покивал Борис Михайлович. - Ну, ничего, я покормлю, я люблю кормить животных.
Спустя несколько минут перед пленником стояла миска, полная бутербродов с черной икрой, ветчиной и сыром.
Шура посмотрел на них равнодушно.
- Не отчаивайся, кушай, - сказал Борис Михайлович, погладив его по голове. - Мне кажется, у тебя есть шансы выбраться из своего положения.
Шура посмотрел в глаза начальника. И понял, что шансы у него действительно есть.
- Откуда Женя знает Пашу Центнера? - спросил Борис Михайлович, придвинув к пленнику напряженное лицо.
"Смирнов сказал, что знаком с Пашей", - мгновенно отложилось в мозгу Шуры, и он ответил.
- Фиг его знает. Пидары по тусовкам только и слоняются. И Паша любит показать себя в общественных местах с двумя качками за спиной.
- Как Жене могло придти в голову, что это я приказал устранить Пашу Центнера? - продолжал вопрошать Борис Михайлович. Волнение не позволяло ему тщательно формулировать вопросы.
- Он отказывался с вами встречаться, - подумав, начал Шура издалека. Прочитал в "Московском Комсомольце", как один российский предприниматель любовника в кладовке на цепи держал. И надо же, в тот же день увидел голливудский фильм с аналогичным эпизодом на ту же тему. "Криминальное чтиво", вы его, конечно же, помните. Траволта, Уиллис и тому подобное. Вот Женечка и струсила от этого вульгарного материализма, начала требовать гарантий. И черт меня попутал. Красивый он, собака, было бы жаль, если бы вы его не поимели.
- Каким образом черт попутал?
- Ну, я сказал ему, что вы на идеологической основе тайный борец с бандитизмом... Ну, как Джульетта. И что большую часть своих доходов вы направляете на искоренение отечественной преступности.
- Ты сказал, что это я приказал устранить Пашу!?
- Да. Пашу и многих других известных авторитетов. Вы не представляете, как он неровно задышал, как взволновался! Бабы и пидары любят сильных мужиков, мужиков, которые давят врагов чистыми руками.
- Понятно. А Пашу, значит, ты убил?
- Так получилось. Вы приказали мне поближе с ним познакомиться, узнать привычки, пристрастия, а я, в свою очередь, попросил Женю назначить ему тет-а-тет в шашлычной одного малолюдного парка. И, как бы случайно, с ними столкнулся. А эта Женечка... Вот штучка!
- Что эта Женечка?
- Да он такой весь из себя был, что даже я на глазах голубеть начал...
- А Паша? - Борис Михайлович был вне себя. Виагра буйствовала в крови.
- А Паша его лапал, в щечку, губки вытянув, целовал. Ну и в пламенной дружбе, естественно, признавался, предлагал даже на яхте до Канар прокатиться.
- Он же не страдал?
- Я сам удивился.
- И что дальше?
- Когда Паша пописать пошел, я, - ради вас, между прочим, - напомнил Жене, с кем мы шашлыки из парной баранины едим. С человеком отсталым и принципиально уничтожающим сексуальные меньшинства. И что Центнер с ним лижется, чтобы убедиться в его антидемографической ориентации. Убедиться и потом собственноручно зарезать. Может быть, в этом самом парке. Если бы вы видели, как он побледнел. Ну, я и словил момент. Предложил ему после моего ухода с Пашей в лесочек прогуляться... Сказал, что если не мы его, то он его.
- И что, пошел он?
- Пошел, весь дрожа. Я из-за дерева видел. А этот кретин, точно, думал, что от любовного нетерпения он трясется. Или с целкой своей навсегда прощается.
- И ты его убил...
- Да. В тот самый момент, когда он сзади к Жене пристраивался. А Женя точно целка. Окаменел весь... Нет, целок трахать - это не фонтан.
- Где это было?
- Это мой маленький секрет или, так сказать, ключик от моего саркофага, - постучал Стылый указательным пальцем по бетону. - Скажу только, что в яму, перед тем, как ее засыпать, я бросил не традиционную горсть земли, а кое-что такое, что приведет эксгуматоров прямиком к Василию Васильевичу, вашему покорному слуге.
- Негодяй! И о Евнукидзе ты Жене все рассказал?
- Рассказал. Он знает, что Евнукидзе вас за Пашу на тоненькие ленточки порежет...
- Негодяй!
- Погодите вы с характеристиками, я еще не все рассказал. Да будет вам известно, что подробное описание обстоятельств смерти Паши Центнера и местонахождение его останков в настоящее время хранится в одном известном своей надежностью банке. И если раз в месяц один мой приятель в нем не отметиться, то хана вам, Борис Михайлович, причешет вас Евнукидзе по полной программе.
- Погань, - Борис Михайлович принял вторую таблетку Виагры. - Я же тебе деньги плачу. Ты обязан был с самого начала посоветоваться насчет Жени с Василием Васильевичем.
- Не было времени.
- Даже по телефону?
- Если бы я позвонил ему, закрутилась бы канитель. Это, во-первых. А во-вторых, я подозреваю, что Василий Васильевич симпатизирует Остроградской.
Шура взял бутерброд с икрой. Начал есть. Борис Михайлович задумался. В желудке кольнуло. "Виагра" не действовала.
- А у Жени в самом деле ноги кривые? - спросил Борис Михайлович, решив оказать "Виагре" моральную поддержку.
- Не видел. Но вряд ли.
- Почему вряд ли?
- Ну, знаете ли, бывают такие женщины... - Шура взял бутерброд с ветчиной. - Покажут один пальчик и ясно, что у нее все в порядке и с ногами, и с грудью, и со всем остальным. Этот хрен собачий такой же.
Шуре следовало быть осторожнее. "Виагра" начала действовать. Борис Михайлович начал расстегивать ширинку.
- Это вы зря, - невозмутимо сказал Шура, продолжая расправляться с бутербродом. - Принесите лучше чего-нибудь попить.
Борис Михайлович принес бутылочку "Фанты". Ширинка его была расстегнута. Сквозь нее виднелись белые трусы, из-за резинки которых выбивались жиденькие пряди седых волос.
- Почему зря? Тебе в твоем положении любое удовольствие нелишне. Вряд ли ты в рай попадешь. А в аду, как я слышал, в задницу одно каленое железо суют.
Стылый поморщился. Вспомнил паяльник. Но, взяв себя в руки, потянулся за бутербродом с сыром. Но взял с икрой.
- Приговор себе подпишете, - сказал он, перед тем как откусить.
- Какой приговор?
- Если Женя узнает, то письмецо из банка опять таки к Евнукидзе попадет, потому как Женя ревнивый и самолюбивый.
- А как он узнает? Вы, что, телепаты?
