Георгий Молотков - Расследованием установлено…
По вечерам довольно часто Овэсы принимали гостей. Это были свои, единомышленники. Разговор вели в открытую, не таясь. Горячо обсуждали положение на Ближнем Востоке, часто спорили — каждый мнил себя стратегом. Делились информацией, новостями — не только теми, что передавали вражеские «радиоголоса», но и полученными оттуда другим путем.
Спиртное к столу не подавалось, но сионистский угар кружил головы — все виделось в радужном свете. Правда, когда заходила речь о жизни за рубежом, судили о ней трезво и расчетливо. Круг гостей редел — кое-кто из них, получив израильские визы, покидал Ленинград. Приходили прощаться, спрашивали: «Когда встретимся, Соломон Абрамович?»
— Если бы я мог… — сокрушался хозяин. — Но моя работа. Сами понимаете, кто же меня выпустит…
Даже со своими Овэс лукавил. Плача, припасть к стене на святой земле предков он не торопился. Оливковые кущи Израиля его не прельщали. Его устраивали только Соединенные Штаты Америки. И все было продумано и определено. Сначала поедут молодые — дети. Затем уйдет на пенсию глава семьи и за детьми последуют родители. Кто посмеет помешать, старикам воссоединиться с сыном и дочерью?
Заботило его другое — как будут они жить за океаном. Пропагандистский червь не лишил Соломона Абрамовича трезвого взгляда на вещи. Он прекрасно понимал: без капитала там нечего делать. С пустыми руками ехать нельзя. Но эта здравая мысль не остановила Овэса. Он находит способ заработать деньги для безбедной жизни своего семейства за океаном.
Теперь стоит подробнее рассказать о его письме генеральному консулу США в Ленинграде. С чего начинает свое послание Овэс? Прежде всего он сообщает консулу о своей национальности: «Вы понимаете, господин консул, что это значит?» Не полагаясь на сообразительность дипломата, уточняет: «…ведь я живу в стране, где попраны все права человека».
А посему он «вынужден кратко, но четко и откровенно изложить свою позицию». В чем заключается позиция Овэса, который вынужден жить в условиях «несправедливого тоталитарного античеловеческого строя»? Изложена она, как обещано, «кратко, но четко и откровенно»: Овэс ненавидит государство, в котором вынужден жить.
Автор письма напоминает господину консулу, какую великую страну он имеет честь представлять: «Мы, евреи, в неоплатном долгу перед США — великой страной, доброжелательной для всех честных людей». Как видим, сказано опять четко и откровенно.
Но все это вступление — политическая преамбула, нечто вроде визитной карточки, чтобы господин консул поскорее узнал, с кем имеет дело. Но ведь не для этого сочинялось письмо. Конечно, «честные люди» должны добром отплатить «великому государству», перед которым они в «неоплатном долгу».
Честные люди долги возвращают. Что может сделать Овэс для Америки? Прежде всего он просит консула поверить: «по состоянию здоровья (особенно нервов) я не могу быть разведчиком». Здесь автор письма не лжет — морской пехотинец из него даже в молодые годы не получился бы. Не те нервы. Но он в меру сил своих может принести пользу. И ради этого он, «рискуя жизнью», снимает копии секретных документов. Он уверяет консула, что они заинтересуют военное ведомство США, ибо информация, которую готов поставлять Овэс, касается научных разработок новых видов средств связи. Синяя папка кое-что стоит.
Сколько запрашивает за секретную информацию человек; который добывал ее, «рискуя жизнью»? Как можно говорить о цене! Все делается бескорыстно. Он честный человек, ему ничего не нужно. Вот только маленькая просьба, которая вряд ли обременит «великое государство». И просит он не для себя. У него есть сын Леня, необыкновенно талантливый математик, он через год заканчивает университет. А что его ожидает здесь, господин консул? Так помогите ему перебраться в вашу благословенную страну. Заботливый отец подсказывает, как это сделать: нужна невеста-американка. Конечно, хорошо бы найти достойную невесту, ведь сын его «красавец с замечательным характером», но для получения выездной визы сгодится любая. Отец надеется, что его сыну помогут стать на ноги, подбросят для начала самую малость — хотя бы на покупку дома.
Позаботясь о сыне, Овэс, которому ничего не нужно, все же не забывает и о себе. Он тоже мечтает прожить остаток дней своих рядом с сыном в благословенной стране, «желательно в Калифорнии (климат)». Он не смеет обременять США расходами на его благоустройство в Калифорнии, а посему просит обменять ему 50 тысяч советских рублей на такую же сумму американских долларов. Почему именно 50 тысяч — ни больше ни меньше? А столько, по его расчетам, он выручит от продажи машины, дачи и прочего, чего нельзя будет увезти с собой. Не оставлять же нажитое добро в этой «бесчеловечной стране». Вот и все, что просит, ждет от Америки бескорыстный Овэс за свои услуги.
Главное, ради чего и писалось письмо, сказано — «четко и откровенно». Осталось уверить посла, что «я не из КГБ, как вы понимаете», сообщить ему адрес, телефон, пароль для знакомства. И можно подвести итог: «Вот сколько страданий приходится переносить еврею в этой жуткой стране! Надеюсь, вы поймете меня, господин консул. С глубоким уважением».
Овэс, как вы понимаете, оказался в камере следственного изолятора не потому, что написал письмо американскому консулу, и не за признания в том, что он ненавидит Советскую власть, и не за клевету на нее. Но откуда у этого человека столько злобы, какие «страдания» пришлось перенести ему в нашей стране? А задумывался ли когда-нибудь Овэс о том, как сложилась бы его судьба при другой, не советской, власти?
Его отца, полуграмотного ремесленника, например, не впустили бы даже в подъезд дома на Невском, где жила семья Овэса-младшего. Позорной черты оседлости не было лишь для таких воротил-миллионеров, как Поляковы, около усыпальницы которых он ждал американского разведчика. Быть может, и у Соломона Абрамовича появился бы счет в «Русско-азиатском банке», свой особняк в столице Российского государства и четыре диплома о высшем образовании в семье? Вряд ли! Не стал бы он ни миллионером, ни инженером. Кстати, и при Советской власти инженер из него вышел весьма заурядный. В синей папке не было ничего авторского, придуманного им самим. Он торговал чужим, ворованным, плодами ума и таланта других.
Овэс жил на четной, «опасной при артобстреле» стороне Невского проспекта. В блокаду его здесь не было, но это не в упрек. Сержант-радист не виноват в том, что служил там, где не стреляли. Так возблагодари же судьбу за то, что вернулся здоровым и невредимым с войны, где полегли миллионы. Но он способен был жить только для себя, для своих.
Задолго до 2000 года его семейство получило отдельную квартиру в центре города. Для сына-студента впрок была приобретена отдельная кооперативная квартира. Намного раньше других он стал владельцем дачи, автомашины. Привирал Соломон Абрамович, оценивая свое «недвижимое» имущество в 50 тысяч рублей. Набралось бы значительно больше. Ведь были еще в доме и антиквариат, фамильное золото и серебро, «полученные в наследство от матери и тещи».
Овэс лжет, не заботясь даже о правдоподобии, клевещет и сам же опровергает себя. Жалуется на притеснения евреев в нашей стране и тут же сообщает консулу, что сын его оканчивает престижный факультет университета, дочь закончила Театральный институт, пишет диссертацию.
Но кое о чем в письме умалчивается. Когда встал вопрос о переезде семейства Овэсов за океан, муж дочери энтузиазма не проявил. Тесть не собирался терять зятя. Он сел за стол и написал анонимку в учреждение, где тот служил. Анонимку по всем правилам: печатными буквами и с подписью: «Честный патриот». О чем он сигнализировал? О том, что у них работает еврей, который собирается уезжать в Израиль. Напрасно тесть ждал перемены в настроении зятя, на сигнал «честного патриота» не отреагировали.
Вы думаете, Овэс смирился с неудачей? Нет, плохо вы его знаете. Тесть пишет новую анонимку на любимого зятя. Теперь он называет его «сионистом», он угрожает: как вы можете держать в идеологическом учреждении такого и сякого?.. Но «притеснения» опять не получилось. Зятю показали письмо и спросили: «Не знаете, кто мог написать его?» — «Нет». — «Идите работайте».
А ведь прием знакомый, только в другом — мировом — масштабе пользуется им сионистская пропаганда. Антисемитизм, «притеснения» нужны сионизму. Этот грязный провокаторский прием давно на вооружении сионистских идеологов.
Во время предварительного следствия не было нужды доказывать клеветнический характер письма консулу. Его автора привлекали к уголовной ответственности не за клевету на Советскую власть, а за другое, куда более страшное преступление против нее. Но все же не мог не возникнуть вопрос:
— Как же, Соломон Абрамович, вы могли написать такое?..
— Так вы что, не понимаете? — недоумевал он. — Это же политика! Что я им мог написать другое?!
