Элиз Тайтл - Ромео
— Вы, конечно, заявили об этом в полицию, — сказала Эмма. — Показали им медальон.
— Нет. Что из мухи слона раздувать? У полиции своих проблем хватает. Мелани ведь ни разу не получала записок от Ромео, верно? И те, другие… женщины тоже?
— Вы кого пытаетесь убедить — меня или себя? — мягко произнесла Эмма.
Сара уже с трудом выдерживала все нарастающую головную боль.
— Почему вы так уверены, что писал именно Ромео? — спросила она. — Вы ведь не знаете. Ваша записка даже не была подписана. По-моему, вы преувеличиваете значение этих невинных шалостей. Если Ромео так стремится напомнить о себе, почему же не дал понять, что именно ему принадлежат и записка, и медальон? Неужели ему не хотелось лишний раз появиться на газетных полосах? Что-то не верится.
— О’кей, успокойтесь.
Сара вскочила с кресла и заметалась по комнате.
— Успокоиться? Сейчас вы мне напомнили моего приятеля Берни. Так вот: я не могу оставаться спокойной. Я готова рвать и метать. Во мне все пылает. Я вне себя от бешенства… — Она вдруг резко остановилась. На нее словно снизошло озарение. Сара поняла, что ей нужно делать. И это было единственное, что она действительно могла сделать. Если хотела спасти свой разум.
— Эмма, я выступлю в вашей программе.
— Что? Зачем?
— Зачем? Чтобы высказать этому негодяю, который убил мою сестру, все, что я о нем думаю. Я хочу сказать ему, что он подлый, мерзкий, отвратительный извращенец. Боже, как бы мне хотелось вырвать у него из груди его поганое сердце… — Крик сорвался с ее губ.
Эмма протянула к ней руку, чтобы попытаться утешить, но Сара резко отмахнулась.
— Когда? Когда я смогу выступить? — Ей нужно было торопиться. Пока она не сорвалась.
Эмма колебалась.
— Завтрашний вечер мы отвели под футбольный матч. Вторник тоже забит.
Сара поняла, что журналистка намеренно тянет время, пытаясь охладить ее пыл.
— О’кей, среда, — настаивала Сара. — Во сколько?
— Мы… начинаем запись в два.
— Передача выйдет в эфир в среду вечером?
— Да, в десять.
— Вы будете анонсировать ее заранее?
Эмма слабо улыбнулась.
— Можете не сомневаться. Мои продюсеры будут в восторге от идеи вашего участия. Но я со своей стороны все-таки прошу вас, Сара, еще раз все хорошенько обдумать. Вы должны быть уверены в том, что хотите этого.
— Я хочу лишь одного: покончить с этим кошмаром. К сожалению, это не в моих силах. — Сара направилась к двери. На полпути она остановилась и, обернувшись, спросила: — Почему на кладбище вы утешали Роберта Перри? Какое он имеет к вам отношение? — В ее тоне явственно угадывались обличительные нотки.
Эмма пожала плечами.
— Утешать — это, вообще-то, не мое призвание. Но этот Перри мне показался таким несчастным. Я… пожалела его. Он так убивался…
— Вы знали, что он был пациентом Мелани? Что именно он обнаружил ее труп? Перри утверждает, будто… — Сара осеклась. Что она делает? Ведь это будет преступлением перед памятью сестры, если она позволит Эмме вещать с телеэкрана о том, что доктор Мелани Розен имела интимные отношения со своими пациентами!
Эмма собиралась что-то сказать, когда в дверь постучали. Не успели они с Сарой и рта раскрыть, как дверь распахнулась. В библиотеку вошел Билл Деннисон.
— А, вот ты где, Сара, — с теплотой в голосе произнес он, мельком взглянув на Эмму. Та метнула в него колючий взгляд.
Но Деннисона это ничуть не смутило.
— Сара, Стэнли сказал мне, что ты здесь. Я так рад. Признаться, я боялся, что ты запрешься в своей квартире и будешь скрываться ото всех. А тебе сейчас как никому требуется дружеское участие. — Деннисон тут же и продемонстрировал его, подойдя к Саре и слегка обняв ее.
От его прикосновения у Сары защемило сердце. Ожившие воспоминания… вина, страх, стыд, сбившись в тугой комок, подкатывают к горлу… душат, давят. Она с трудом проглотила ком, но во рту остался горький привкус.
— Я должна идти. — Она высвободилась из объятий Деннисона и выбежала из комнаты. Бросилась прочь из этого дома.
— Сара, подожди, — окликнул Деннисон. Он догнал ее уже на улице.
— Сара, пожалуйста. — Лицо его выдавало сильное душевное волнение, когда он, поравнявшись с ней, крепко схватил ее за руку. — Не отвергай меня. Позволь тебе помочь.
Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп. Как ритмичная барабанная дробь.
— Остановись, Билл. Пожалуйста… — Голос маленькой девочки. Мольба ребенка.
— Не стоит так расстраиваться, Сара. Я пытаюсь тебе помочь. Я же не сделал тебе больно. Мы ведь просто играем.
Просто играем. Играем. Играем.
— Остановись. Пожалуйста… — Опять в сознании прорезывается голос маленькой девочки. А в нем — паника, ужас.
Деннисон всем своим видом выражает участие.
— Все в порядке, Сара, — утешает он ее. — У тебя типичная реакция на стресс. Посттравматический синдром. В сложившейся ситуации это вполне объяснимо…
Она резко высвободила руку.
— Что можно объяснить, если все бессмысленно? — крикнула она, задыхаясь от злости и собственного бессилия.
Она крепко зажмурилась. Не видеть его. Прогнать печаль и страх. Задавить кошмар, который, словно вирус, начинал подтачивать ее силы.
Чернота. И в ней — одинокий мерцающий предмет, парящий над бездной.
Белый шелковый шарф. Соблазнительно извиваясь, он принимает форму петли.
И тут же голос — низкий, чарующий, манящий.
— Открой мне свое сердце… сердце… сердце…
— Сара?
Ей пришлось немного поморгать, прежде чем она смогла сфокусировать взгляд на Деннисоне. Хотя этого-то ей и не хотелось.
Он настоял на том, чтобы отвезти ее домой. Сара не стала сопротивляться. Очередная капитуляция. Как она ненавидела себя за это.
Он остановил свой «БМВ» на красный сигнал светофора на Тэйлор-стрит.
— Я очень боялся, что может произойти нечто подобное.
— Со мной уже все в порядке. — Она горько пожалела о том, что дала ему лишний повод убедиться в своей неуравновешенности.
— Нет. Я имел в виду… Мелани. Я умолял ее не впутываться в эту историю. Предупреждал, что это очень опасно.
Мелани. Сара смутилась и в то же время испытала легкое раздражение. Какой же идиоткой надо быть, чтобы вообразить, будто он всерьез о ней беспокоится. Для Билла всегда существовала лишь одна женщина: Мелани.
Даже в период короткого и неудачного романа, который они пережили восемь месяцев тому назад.
Сара покосилась на Деннисона. Лицо его выражало странное спокойствие. Или даже покорность. Ей было до боли знакомо это настроение. Таким Билл был в тот последний вечер у нее на квартире, когда одевался и уходил. Удивительная метаморфоза, если учесть, что сразу после секса — вернее, третьей по счету и последней неудачной его попытки, — он всем своим видом выражал раздражение и разочарование.
Забавно, но сам секс не рождал в ней никаких воспоминаний. Память цеплялась лишь за те ощущения, которые приходили уже после свершившегося акта. Но уж то, что Сара помнила, она помнила отчетливо.
Странно, но после близости с Биллом ей больше всего хотелось, чтобы он с нее слез. Но он не двигался, хотя она и пыталась его спихнуть. Он лишь слегка приподнимался, впиваясь локтями в матрац, и его влажный, холодный, еще не поникший после эрекции пенис упирался ей в живот…
— Ты опять не кончила? — Упрек. Вердикт. Она мучается от сознания собственной вины.
— Не принимай это на свой счет, Билл. Дело не в тебе. Во мне.
— Избавь меня от этого лепета, Сара. Твоя фригидность становится пассивно-агрессивной…
— Тогда уж и ты избавь меня от этого вздора, Билл. Психоанализ как десерт после секса — это не для меня.
Лицо Билла как-то странно сосредоточено, и это ее настораживает.
— Не вижу повода для шуток.
— А кто шутит?
— Я лечил многих женщин, у которых наблюдались подобные симптомы. Если кто и может понять тебя, так это я. Только я знаю, что тебе нужно.
Она хочет сказать ему, что он ровным счетом ничего не понимает, но в этот момент он впивается в ее рот жадным, дикарским поцелуем. Потом грубо переворачивает ее на живот и начинает шлепать. Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп. Как ритмичная барабанная дробь.
— Остановись. Пожалуйста… — Голос маленькой девочки. Мольба ребенка.
— Не противься, Сара. Смирись. Доверься мне. Можешь притвориться, что не хочешь этого. Говори себе: «Билл заставил меня».
— Пусти меня. Пусти. Пусти. — Она кричит, близка к истерике.
Он отпускает ее.
