Себастьян Жапризо - Ловушка для Золушки
Почему Жанна ничего не сказала?
Дни идут за днями.
Я одинока. Одинока в своих поисках истины. Одинока в своих попытках понять. Если я Мики, я знаю, почему Жанна хотела убить меня. Мне кажется, я знаю, почему — уже потом — она, несмотря на все, убедила меня, что мы сообщницы. «плевала я на деньги, умоляю, молчи».
Если я Доменика — я лишаюсь всего.
Во время прогулки в тюремном дворе я стараюсь увидеть свое отражение в оконном стекле. Холодно. Я всегда зябну. Мики, наверное, тоже всегда зябла. Пожалуй, из двух сестер, которыми я не хочу быть, Мики мне больше сродни. Разве Доменика зябла, разве ее бросало в озноб от зависти и злобы, когда она бродила под окнами своей длинноволосой жертвы?
Снова спускается тьма. Надзирательница запирает за мной камеру, в которой живут три призрака. Я чувствую себя на своей койке, как в первый вечер в клинике. Я успокаиваюсь. Еще одну ночь я могу быть кем захочу.
Быть мне Мики, которая внушала такую любовь, что ее хотелось убить? или быть другой?
Я мирюсь с собой даже в роли Доменики. Я думаю о том, что меня увезут далеко-далеко, на день, на неделю, а может, и на больший срок, и что в конце концов судьба не во всем мне отказывает: я увижу Италию.
ЭПИЛОГ
Память вернулась к преступнице днем в январе, через две недели после ее возвращения из Флоренции, как раз в ту минуту, когда она подносила ко рту стакан с водой. Стакан упал на пол, но не разбился, бог весть почему.
В том же году она предстала перед судом присяжных. По делу об убийстве Сержа Реппо суд, учитывая состояние подсудимой в момент совершения убийства, постановил следствие прекратить за отсутствием состава преступления. Но за соучастие в убийстве Доменики Лои, совершенном Жанной Мюрно, ее приговорили к десяти годам тюремного заключения.
Во время публичного судебного разбирательства она всячески старалась стушеваться, предоставляя своей бывшей гувернантке отвечать на задаваемые им обеим вопросы.
Выслушав приговор, она побледнела и прижала руку в белой перчатке к губам. Жанна Мюрно, приговоренная к тридцати годам лишения свободы, привычным жестом мягко отвела ее руку и сказала что-то по-итальянски.
Жандарму, который конвоировал осужденную из зала суда, показалось, что она несколько успокоилась. Она угадала, что он служил в Алжире, и даже сказала, какой одеколон он употребляет, потому что когда-то у нее был знакомый, который им душился. Однажды летней ночью, в машине он сказал ей название этого мужского одеколона; оно и умилительное и нагловатое, а в общем, как и самый запах, довольно противное: «Ловушка для Золушки».
